Старый эвенк Андриан проснулся рано. В доме было холодно. Углы от пола покрылись куржаком. Стараясь не побеспокоить жену с внуком, спящих на лежанке у ближней к печи стены, старик, обув старенькие валенки, надев заплатанную телогрейку и шапку из собачьей шкуры, вышел во двор. Рассвет в морозном тумане был едва заметен.
Третий год войны
Над всеми девятью домишками селькупской деревни, занесенными по окна снегом, из труб шел дым. Он поднимался медленно, с трудом пробиваясь сквозь спрессованный стужей воздух.
«Топят печи — значит, живы», — подумал старик. Обивая поленья от снега, набрал охапку дров. Морозный воздух клубами ворвался в дом вместе с вошедшим Андрианом. Растопив печь, разделся, раскурил трубку, сел у раскрытой печной дверки, отогревая озябшие на морозе руки. Похрапывала на лежанке жена, сопел и ворочался пятилетний внук.
На душе было тяжело. Третий год шла война. Сын уже год воевал. Письма приходили редко. Из газет, которые приносил почтальон раз в месяц, пройдя двадцать пять километров на лыжах, старик знал, что под Сталинградом наши войска одержали большую победу, однако большой радости от этого известия не ощущал.
Когда началась война, никто из таежного народа сильно не испугался. Их всегда учили, что есть великий Сталин и непобедимая Красная армия. Просто нужно было больше ловить рыбы и добывать пушнины. Через несколько месяцев стали забирать парней на фронт.
Когда пришли первые похоронки на сыновей из рода Ивигиных, Тугундиных, Баяриновых, Андриан понял, что война — это не охота на медведя. Он знал всех погибших с детства. Каждый из них ходил на медведя с гидой, эвенкийским охотничьим копьем, мог зимой на лыжах догнать лося и стрелял белку только в голову.
«Если такие охотники гибнут на этой войне, — думал старик, — значит, немецкая армия не слабее нашей». От этих дум у него еще сильнее болела душа за сына, и он совсем не хотел получать похоронку.
Прошедшим летом не завезли муку. То ли забыли о маленькой деревне, то ли муки не было, а может, сломался пароход «Бойкий», которым буксировали баржу. Все от четырнадцати лет и старше ушли на промысел в тайгу. Среди них и жена воюющего сына. В деревне начинался голод.
В доме осталось ведро картошки, семь вяленых язей, три плитки прессованного чая. Нужно было добывать мясо. Обычно в такое время с бескрайних болот, что раскинулись между двумя речками, в окрестные бора приходили табуны северных оленей. Они кочевали от глубокоснежной бескормицы на боровые ягельные пастбища. Добыть оленя скрадом старый эвенк мог без большого труда: идти недалеко, спешить не нужно и опыта хватало. Но оленей пока не было.
Сборы на охоту
Андриан понимал, что без охоты на лося не обойтись. Для этого нужно было здоровье и снегопад с ветром. В тихую морозную погоду подойти к лосю на выстрел трудно. Ближние лосиные стойла были в тринадцати километрах от деревни. Ему, старику с больными суставами и ноющими по ночам костями, эти километры пройти не легко.
— Если мы со старухой умрем от голода — не беда, много пожили, а если умрет внук — что скажет сын, когда вернется с войны? На войне тоже трудно, а они воюют и не стонут, как я у теплой печки. Надо идти… — решил Андриан.
Целый день он не спеша собирался: проверил и починил крепления у подклеенных камусом лыж, приготовил котомку из обыкновенного мешка и старой неводной дели, из которой сделал лямки. В котомку положил свой охотничий топор, кусок выделанной оленьей шкуры на подстилку, три вяленых язя, семь картофелин, половину плитки чая, потемневшую от времени кружку и трехлитровый котелок.
У него было два ружья: старая «берданка» тридцать второго калибра, привычная в употреблении, как старая трубка, но она часто давала осечки, и новая курковая одностволка шестнадцатого калибра, которую ему подарил перед самой войной райисполком за заслуги перед районом. Ее спусковой крючок в сравнении с «берданкой» был непривычно тугим, поэтому Андриан часто из нее низил.
Решил идти с новой одностволкой. Лосевать с ружьем, которое осекается, нельзя. В коробке для боеприпасов эвенк нашел четыре круглые пули шестнадцатого калибра. Забил молотком капсуля в латунные гильзы, дымного пороха засыпал столько, чтобы осталось место для пыжей и пуль. Пули сверху замазал хозяйственным мылом.
Жена починила старые унты из оленьего камуса, положила в них стельки из травы, заготовленной летом. Она знала, куда и зачем собирается старик, знала, что ждет его в такую стужу, но не отговаривала.
Перед сном сели у раскрытой печки, закурили свои трубки, внук сидел рядом, задавал вопросы. Он уже слабел от недоедания и много спал даже днем. Андриан сказал жене:
— Если не вернусь через семь дней — забирай парнишку и уходите на лыжах по лыжне почтальона в колхоз к моему другу Игнатьевичу. Возьми с собой легкую нарту, парнишка ослаб, может, придется везти. Когда будешь уходить, никому ничего не говори — так надо.
Старик спал спокойно, но проснулся очень рано. Луна еще не скрылась за кромкой тайги. Нужно было растоптаться, размять сведенные за ночь суставы ног и рук. Он принес дров, растопил печь, согрел и напился чая. Выкурив трубку, начал готовиться в путь.
Поверх кальсон натянул старые стеганые брюки, на ремень повесил охотничий нож в ножнах, ноги обмотал портянками из шинельного сукна, обул унты; на фланелевую рубашку надел оставшийся от сына свитер, на свитер — оленью доху — кирняшку, к рукавам которой были пришиты теплые рукавицы из камуса. В левый карман штанов положил трубку, кисет с табаком и спичками, в правый карман — четыре пулевых патрона и запасной коробок спичек.
Надел на спину котомку, на голову шапку, постоял у порога, ласково посмотрел на спящего внука, кивнул на прощание только что проснувшейся жене и, сняв со стены ружье, вышел из дома.
В пути
Закрепив лыжи на ногах, пошел к сосновому бору, который начинался за огородом. Путь Андриана лежал в ту сторону, где в середине дня стоит солнце. Эвенки не называли стороны света востоком, западом, севером и югом, эти названия им принесли русские.
Была сторона восхода солнца, сторона, где стоит солнце в полдень, сторона, где солнце в конце дня уходит за кромку тайги. На севере солнца не бывает, но ночью там мерцает хэглэн — созвездие Большой медведицы. Сейчас оно должно быть сзади.
Охотник шел не торопясь. Лыжи в промерзший снег почти не проваливались. Нужно было пройти пять километров по сосновому бору, семь километров болотом, перейти речку, которая называлась Чачамгой, и там, на том берегу, по поймам впадающих в речку ручьев, были зимние стойла лосей.
Когда вышел к болоту, солнце едва поднялось над землей. Противоположная кромка болота не просматривалась — морозная мгла застилала дали. Пора было отдохнуть. Снял лыжи, очистив валежину от снега, подогнув под зад подол кирняшки, сел.
«Почти половину пути прошел, часа два потратил, не больше, — размышлял, довольный собой, Андриан. — Разогрелся. Даже вспотел немного. Хорошо, что нет ветра, а то начал бы уже мерзнуть».
Бор возвышался над болотом метров на девять. Спуск был крут. Лет тридцать назад, выйдя на лыжах из бора, гикнув во всю глотку, он лихо скатывался вниз, довольный своей силой и ловкостью.
Сейчас он размышлял — как ему лучше спуститься? Можно пешком без лыж, но тогда на обратном пути по целине будет трудно подниматься. Лыжня должна быть прямой и пологой, чтобы легче было подниматься с ношей. Старик из своего детства вспомнил один хороший способ спуска на лыжах.
Выбив трубку о ствол ружья, он вытащил из котомки топор, вырубил подходящую по толщине сосенку, очистил от ветвей и отрубил вершину. Получилась крепкая трехметровая жердь. Посмеиваясь про себя, Андриан надел лыжи, котомку, перекинул ружье через плечо, сел верхом, как в седло оленя, на жердь, ухватившись обеими руками за ее конец, торчащий спереди, согнув ноги в коленях, тормозя сзади жердью, заскользил вниз под острым углом к болоту по чистине между сосен, которую наметил перед спуском.
Уже съехав, он раньше времени опустил жердь, и, чтобы погасить скорость и не упасть, ему пришлось метров шесть бежать во всю силу. отдышавшись, оглянулся на лыжню, творение его выдумки, и остался доволен.
Часа через три, с перекурами и отдыхом, эвенк перешел болото и вошел в неширокую пойму Чачамги — речки шириной метров двадцати. Берега ее были не выше двух метров, но очень обрывистые. Старик, осмотревшись, выбрал место, где легче спуститься на этом берегу и подняться на том.
Вырубил двухметровую палку, заострил ее с одного конца. Спустившись до середины берега, постукал острым концом через снег по льду. Звук от ударов был глухой и слабый — пустоты подо льдом не было. Осторожно сойдя на лед, пошел через реку, все время ударяя палкой, как пешней, впереди себя. Выбравшись на противоположный берег, облегченно перевел дыхание.
По всей реке было очень много теплых ключей, поэтому под снегом льда могло просто не быть. Охотник знал об этом, наученный горьким опытом многих поколений. Он вспомнил отца, который учил его в детстве: «Делая дорогу в тайге, помни, что тебе по ней возвращаться».
Ночлег
Короткий зимний день угасал. Андриан вышел на кромку бора, нашел толстую сушину, сняв с себя котомку, лыжи и ружье, обтоптав снег вокруг сухостоя, начал рубить. Мертвое дерево, ломая молодняк, глухо упало в снег.
Разрубил хлыст на двухметровые кряжи. После четвертого, последнего кряжа, долго отдыхал. Эта работа вымотала его больше, чем вся пройденная дорога.
Рядом с кряжами выкопал в снегу яму до самой земли два на три метра. Копал лыжей, держа левой рукой за загнутый носок, правой — за сыромятные крепления. Закатил в яму три кряжа. Четвертый оставил на кромке — ночь длинна, может дров не хватить.
Положив два кряжа рядом, вплотную к двухметровой снежной стене ямы, развел на них из смолья два небольших костра. Пока кряжи разгорались по всей длине, напротив настелил себе лежанку из толстых сухих двухметровых палок, которые, чтобы не касались мерзлой земли, уложил на три метровые поперечины. Сходил в пойму, принес охапку пихтовых ветвей, отгородил ими снег от лежанки.
Сверху на лежанку постелил кусок оленьей шкуры. Жарко горел костер — студеная ночь была уже не страшна.
Андриан натопил из снега воды, положил изрезанного на куски язя. Прокипятив минут десять, слил воду в снег за яму — избавился от излишней соли. Следующую воду с язем кипятил минут пятнадцать, затем положил в нее три неочищенные мороженые картофелины. Мороженый картофель, брошенный в кипяток, не теряет своего вкуса. Оттаявший — испорченный продукт.
Когда картофель сварился, начал есть. Сначала съел язя, потом картофелины. Зачерпнув кружкой, попил горячего навара, который был все-таки солоноват. Повесив котелок со снегом на таган, чтобы натаять воды для чая, старик запустил руку в котомку за плиточной заваркой.
Пальцы коснулись чего-то мягкого. Вытащил и увидел сухую траву на стельки в унты, туго увязанную в легкую сетевую дель. Теплое чувство к жене охватило старика: «Когда положила, не видел. Наверное, вечером. Молодец! Знает, что у костра не высушить — сгорит. Дней на пять хватит, не меньше».
Положив третий кряж на два горящих, укрывшись оленьей дохой, лег спиной к огню и уснул.
Первая неудача
Проснулся от сильного озноба. Кряжи сгорели почти полностью. Только комлевые части еще шаяли, но тепла от них не хватало. Уже рассвело, но солнце светило лишь верхним краем.
Сложив свой охотничий скарб в котомку так, чтобы ничего не гремело, вылез из ямы на снег. Пихтовым веничком вымел и вытряхнул из креплений лыж снег, поочередно обмел унты, завязал накрепко сыромять креплений на ногах, поднял чулки из белой ткани, прибитые вокруг креплений, и затянул их пониже колен на унтах. Теперь снегу было не попасть между ногами и лыжами — охотник мог идти почти бесшумно.
Вставив в патронник пулевой патрон, крадучись пошел кромкой бора вдоль поймы. Начали попадаться следы лосей. Старик безошибочно определял давность следов. Его совсем не интересовали следы, наполовину занесенные снегом. Следы трех-, четырехдневной давности настораживали, но ему нужны были вечерние или утренние следы, чтобы начать скрад.
Дойдя до поймы первого ручья, он повернул на полдень. Внимательно прислушивался и всматривался, насколько позволял его старческий организм. Медленное движение не согревало, и он мерз. Очень хотелось курить.
Старые лосиные лежки уже не настораживали его, а раздражали. Так прошел он еще часа полтора, впереди угадывался просвет болота, из которого тек ручей. День перевалил на вторую половину.
Сосняк, кромкой которого шел охотник, мысом врезался в пойму. Уставший Андриан решил пересечь его напрямую, а не обходить кромкой поймы. Это было не по правилам, но он так решил.
Ширина основания мыса была метров двести. Стремясь побыстрее снова выйти к пойме, он зашагал быстрее, и это тоже было не по правилам. Пройдя больше половины мыса, выкатил на свежие следы лосей. Следы были такими свежими, что эвенк остолбенел. Минут пять стоял, не шевелясь. «Неужели спугнул?..» — с ужасом подумал охотник.
Но следы говорили, что лоси шли спокойно. Успокоившись, взвел курок ружья, прикрыв его ладонью, чтобы не было слышно щелчка, медленно пошел по следу. Он старался идти так, чтобы самому себя не слышать. И все же на морозе снег под лыжами немного поскрипывал.
Опыт подсказывал эвенку, что лоси совсем рядом. По времени они сейчас должны были лежать. Андриан во все глаза всматривался через сосняк, обшаривая взглядом все, что было темнее леса. Подойдя к небольшой чистине, увидел то, что так хотел увидеть: прямо перед ним, метрах в двадцати пяти, лежала большущая матка, растопырив огромные уши, очумело таращила на него свои лиловые глаза. Она проспала человека!
Лосиха вскочила. Эвенк, вскинув ружье, выстрелил. Зверь, разметывая снег, ломая сосновый молодняк, умчался в сторону поймы.
После выстрела, сквозь дым, усмотрел, как метров на пятнадцать дальше и чуть левее вскочил тогуш (прошлогодний телок). За сосновым молодняком были видны только его ноги.
В надежде пробить молодняк пулей, выстрелил второй раз. Тогуш, сбивая снег с молодых сосенок, умчался вслед за матерью.
Выше лежки лосихи в снегу была видна жирная черта от пули, она прошла ниже живота зверя. Андриан даже не пошел смотреть следы тогуша, он знал, что промахнулся — раненые лоси так не убегают.
Старик, сутулясь, пошел искать сухостой для второго ночлега. Он не психовал, не матерился, не винил свое новое ружье с тугим спуском. Всегда в своей неудаче охотник виноват сам — так учила его таежная жизнь.
Владимир Вилисов
Этот рассказ был опубликован в нашей газете «Томский охотник и рыболов» в марте 2009 года.
