Утром, попив чая, покурив трубку, старик собрал котомку и пошел в ту сторону, где заходит солнце. Он пересек пойму первого ручья и направился ко второму, до которого было километра полтора. Затекшие за ночь суставы рук и ног постепенно оживали. Шел по границе бора и поймы Чачамги. Вылетали из снега рябчики, дважды спугивал глухарей, которые кормились в пойме хвоей с молодых кедров. «Сколько еды! — думал старик. — А я голодаю».
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — В ПРОШЛОМ НОМЕРЕ.
Не по таежным правилам
Он сознательно не взял с собой дробовых патронов, чтобы стрельбой не напугать лосей. Это было по правилам, но в этой его охоте было неправильно. Одно дело, когда охотишься сытым, с большим запасом еды или недалеко от дома, и совсем другое — в теперешней его ситуации. Андриан был очень не доволен собой:
— Совсем глупый стал, как маленький ребенок, а еще говорят, мать дает жизнь, а годы — мудрость. Годов много, а мудрости мало.
Пройдя половину пути, посидел на валежине, отдохнул. Слева, на полдень, метрах в пятистах, была небольшая осиновая грива, там всегда стояли лоси. Андриан решил свернуть к гриве. Шел очень осторожно, стараясь не наступать на сучья и валежник. Метров за тридцать до осинника он увидел свежие следы. По времени дня лоси должны были кормиться.
Их можно было легко услышать. Он долго стоял и слушал, но ничто не нарушало тишину. Осиновый остров был невелик: метров сто в длину и метров семьдесят в ширину. С левой длинной стороны примыкал сосновый тесан, с дальней узкой и правой стояли сосновые молодняки. По осиннику рос густой пихтовый молодняк.
Там, где прошли лоси, снег с пихтача был сбит, а ветви обломаны. Кормящиеся лоси, ломая ветви и хрустя снегом, не боятся таких же звуков. Запахи же в сильный мороз и полное безветрие ощущают плохо.
Андриан, не слыша звуков кормежки, все же вошел в густой замерзший молодняк, и это было не по правилам. Как ни старался, скрада не получалось: ломались сучья молодняка, падал с ветвей снег, лыжи стучали кромками о стволы пихтушек. Метров через сорок он залез в такую гущину, что впору было выбраться самому.
Понимая, что лосей он уже спугнул, повернул левее и, продираясь сквозь заросли, вышел на кромку соснового тесана. Правее, метрах в двадцати, были видны ямы трех лосиных лежек. По их величине эвенк определил, что лежали матка и два тогуша. Звери убежали в тесан.
Спугнутые шумом лоси никогда не убегают далеко. Отбежав метров сто, они останавливаются, смотрят и слушают, пытаясь понять, что их напугало и стоит ли бежать дальше.
Охотник об этом знал и пошел по следу. Редколесный тесан просматривался далеко. Немного пройдя, эвенк увидел лосей. До них было метров девяносто. Матка и тогуши стояли к нему задом вполуоборот. Повернув головы в его сторону, насторожив уши, они недоуменно смотрели на «чудо в оленьей шкуре», еще не понимая — бежать им или стоять дальше.
Андриан вскинул ружье и, учитывая большое расстояние и тугой спуск ружейного механизма, прицелившись в самый верх лосиного горба над передними лопатками, выстрелил. Лоси сорвались и скрылись в тайге.
Подошел к тому месту, где только что стояли звери. На снегу, рассыпавшись бурым пятном, лежала длинная лосиная шерсть.
«Со спины, как ножом срезал, — подумал эвенк. — Не мог прицелиться по-человечески, мудрец нашелся…».
Он был очень зол на себя, потому что сегодня все делал не по таежным правилам. Самой главной его ошибкой было то, что он не стал обходить осиновый остров по кромке. Осинник был так невелик, что кормились или лежали лоси — он все равно бы их увидел.
Видение Андриана
Андриан рано подготовился к ночлегу. Съев половину язя и одну картофелину, лег отдохнуть. В этот день он устал мало и не от охоты, а от подготовки к ночлегу.
«Если не добуду мяса — не пропаду, сварю сосновой заболони с ягелем, а домой по лыжне потихоньку дойду. А что старухе с внуком принесу? Разговор о том, как лосей убить не смог…».
Эвенк сердито плюнул рядом с костром — в костер плевать не позволял обычай. Сел и закурил.
«Хорошо хоть курева хватает, — думал Андриан, — и ничего пока страшного нет. У меня еще есть еда и пулевой патрон».
Уснул, когда солнце только скрылось за тайгой. Спал глубоким сном. Ему приснилось детство: как будто июльским жарким днем у чума он играет со своим маленьким щенком, подаренным отцом; олени, спасаясь от гнуса, топчутся у дымокуров; старшая сестра что-то варит в котле, подбрасывая дрова в костер; из ближнего болота пришла молодая, красивая мама, неся полную берестяную чумичку спелой морошки, правой рукой она подоила прямо в морошку привязанную к сосне важенку, подошла к нему, подала чумичку и сказала:
— Ешь, маленький олененок!
Таким в семье было его детское имя. Он ел морошку прямо рукой, запивая через край жирным теплым молоком — было очень вкусно; мама гладила его по голове и приговаривала:
— Вырастешь, станешь большим сильным охотником, и будет тебе удача зимой и летом, днем и ночью.
А он жмурился от счастья и маминой любви.
Андриан уже лежал с открытыми глазами, а мама все стояла у края снежной ямы, он ясно видел ее косы, стянутые на голове замшевой, расшитой бисером лентой. За ее спиной зелеными сполохами сияло северное сияние, а над головой ярко мерцал хэглэн (гигантский небесный лось в мифах тунгусо-маньчжурских народов, персонификация Большой Медведицы. — Прим. редакции).
Видение исчезло, будто растворилось в северном сиянии. Эвенк сел. Поправив костер, пододвинул к огню котелок с чаем. В полуденной стороне ярко сияла луна.
Было очень светло и красиво. Стужа еще сильнее сковала тайгу. Ветви берез и осин покрылись куржаком, который в лунном свете сверкал и искрился. Гулко лопались стволы деревьев от мороза. Андриан выспался. Он думал о маме.
Эвенки не боятся привидений, и если люди приходят «оттуда» — значит, так надо. Он курил и все думал, думал… И вдруг… Он понял, что хотела сказать мама!
Долгожданная удача
Охотник, насадив на палочку, разогрел остатки последнего язя и последнюю картофелину. Съев их, выпил две кружки чая и очень долго курил. Потом он одел кирняшку, котомку, ружье, закрепил лыжи и пошел по лыжне первого дня охоты.
Дойдя до места, где стрелял матку с тогушем, зарядил ружье последним пулевым патроном и медленно заскользил в сторону болота, из которого текли в Чачамгу все ручьи. Выйдя на болото, он повернул направо и двинулся вдоль кромки леса. Она от болота была сильно разрежена — деревья здесь падали чаще, первыми принимая удары стихии со стороны открытого пространства. Здесь лосям всегда хватало корма.
Было светло, как днем: болото просматривалось метров на триста, тайга — на расстоянии верного выстрела. Повсюду были следы лосей. Старые следы пересекались свежими, по ним темнели причудливые тени деревьев от света луны.
Охотник шел так, чтобы вершина его длинной тени доходила только до первых деревьев. В лес он не заходил — это было по правилам. Когда-то отец учил его: «Если лоси стоят на кромке леса, всегда иди рядом по болоту. Напуганный зверь прежде, чем убегать, обязательно выскочит на чистое место осмотреться».
Эвенк, казалось, слился с этой луной, тайгой и стужей, стал частью этого сказочно-жуткого безмолвия, которое нарушали чуть-чуть поскрипывавшие лыжи. Андриан знал, что лоси зимней ночью спят, а болото такой длины, что ему хватит идти всю ночь, и на всем протяжении в кромке тайги стоят лоси. Можно спугнуть, сколько-то пройти и опять спугнуть — так много раз, но выстрелить он мог один раз и только наверняка.
Начали мерзнуть ноги и руки. Но он, как зачарованный истукан, ни на один метр не убыстряя свой шаг, все смотрел и смотрел в лес. Он обшаривал взглядом вывороты, валежник, поваленные осины, у которых кормятся лоси. Лыжи совсем не отвлекали его внимание — болото было ровным, как пол.
Поравнявшись с толстой ветровальной осиной, настороженно остановился. Двигаясь, он что-то видел выше осины, но сейчас там был только слой снега на стволе. Постоял немного и, уже сделав шаг вперед, увидел, как над стволом поднялись два конца лосиных ушей. Осторожно взвел курок и медленно пошел к поваленному дереву.
Лось лежал за осиной. Андриан подкрался метров на пятнадцать. Зверь спал. Его голова во сне то опускалась, то поднималась. Держа ружье наизготовку, громко кашлянул. Лось вскочил. Грянул выстрел, и зверь, как подкошенный, рухнул на свою лежку.
Бросив ружье в снег, стремительно, на ходу выхватив нож, подбежал к бьющемуся лосю, перегнулся через осину, схватил левой рукой за ухо, вонзив клинок туда, где нижние челюсти подходят к позвонкам шеи, перехватил глотку движением к себе. Хлынула горячая кровь.
Зверь начал судорожно вытягивать ноги. Эвенк, трижды подставив левую ладонь, немного попил крови. По правилам горячей крови много пить было нельзя.
«Ладно получилось, — подумал охотник. — Успел добежать». Он очень боялся, что даже смертельно раненый, зверь поднимется, а добивать его было нечем.
Сидя на теплой туше лося, покурил. Развел костер. Отрезав от шеи несколько кусков мяса, повесил в котелке варить. Натаскав побольше дров, начал свежевать добычу.
К рассвету Андриан ободрал и разделал тушу на части. Шкуру подсушил у костра и устроил из нее в снежной яме, согнув, постель и стенку между снегом лежанкой. Все время в котелке варилось мясо. Он ел его часто, но помалу — так полагалось по правилам. От парного мяса мог заболеть живот.
Отъедался и отдыхал три ночи и два дня. За это время изрубил мясо на куски, чтобы было удобно нести в котомке и везти в нарте; натоптал прямую лыжню до спуска на Чачамгу.
В конце второго дня он подготовился в дорогу: уложил в рюкзак мясо, сколько мог унести; выкопал в снегу яму и спустил в нее остальную убоину, засыпал снегом; в другую яму — внутренности, голову и оставил место для шкуры. Снег должен быть чистым, чтобы не нашли птицы, а следом за ними не пришли росомахи.
Домой!
Рано утром эвенк, свернув и положив шкуру в яму с потрохами, засыпал ее снегом. Так же поступил с кострищем, которое согревало его три ночи. Ружье повесил на сук небольшой сосенки, стоящей рядом с его стоянкой. Закрепив лыжи на ногах, с трудом одев на плечи набитую мясом котомку, взял в руки посох, приготовленный заранее из срубленной березки, пошел по промерзшей лыжне домой.
Солнце еще не взошло, когда он перешел Чачамгу и вышел на болото. В конце дня, еще засветло, подошел к порогу своего дома. У крыльца стояли две пары лыж — одни большие, другие маленькие и легкая нарта.
На скрип вышла жена. Увидев лежащую на снегу котомку, радостно улыбнулась. Потом посмотрела на него, как смотрела только однажды, когда он, еще будучи холостым, на эвенкийском празднике «ехорье» поборол самого сильного в округе эвенка, который тоже хотел взять ее в жены.
Внук был очень бледен и совсем исхудал. Старик не стал учить жену, как нужно кормить внука — она знала сама. В их жизни это был не первый голод.
Утром она в каждый дом унесла по куску мяса. И это было по правилам.
Через день, взяв две нарты и двенадцатилетнего парнишку из селькупской семьи, с которой был в очень хороших отношениях, Андриан собрался за мясом. На эту работу нужно было потратить три дня. Сейчас стужа им была не страшна — им был страшен буран.
Внук вышел проводить деда в дорогу. Старик снял с него шапку, присев на корточки, ласково погладил по голове и тихо сказал на ухо:
— Вырастешь, станешь большим сильным охотником, и будет тебе удача зимой и летом, днем и ночью, как твоему деду Андриану!
Владимир Вилисов
Этот рассказ был опубликован в нашей газете «Томский охотник и рыболов» в апреле 2009 года.
