Я предлагаю вниманию моих собратьев по благородной страсти нехитрый рассказ о весенней охоте на эту распространенную у нас пернатую дичь, которой в особенности много в уездах Архангельском, Кольском, Онежском и Мезенском, изобилующих тундрами — составляющими любимое место ее пребывания. Обилие белых куропаток дает возможность страстному охотнику охотиться здесь чуть не круглый год.
Долгожданная пора
Да не подумают любезные мои собраты-охотники, что я принадлежу к числу весенних истребителей дичи, охотясь в брачную для нее пору. Во-первых, и недобычлива эта охота, как всякая весенняя, исключая варварски истребительную дупелиную в токах. Во-вторых, бьешь, конечно, только самца, да и то лишнего, не имеющего еще подруги.
В-третьих, ездишь на эту охоту, потому что это первая, после продолжительного зимнего охотничьего поста, а также для того, чтобы насладиться нашими дивными северными ночами и послушать начинающий оживать лес, мертвенно молчаливый в нашу продолжительную гиперборейскую зиму, послушать ту весеннюю музыку природы, которая для уха страстного охотника милее и понятнее сочиненной первоклассным маэстро и исполненной лучшим оркестром; да и найдется ли такой маэстро, который сумел бы положить на ноты ту натуральную, полную естественной страсти, чарующую музыку, которую мы, исключительно мы, охотники, слышим в лесу, которую отлично понимаем, и которою до упоения наслаждаемся.
А декорации-то в тех операх, на которых мы единственные зрители, — каковы? Да никакой декоратор в свете не создаст таких, которые мы видим! Ни сил, ни капиталов никаких на создание их не найдется во всем мире…
Вот уже и 25 марта… Прежде? когда я был помоложе, я праздновал 20 июля, как первый день «осени», тем, что убивал хоть одного дупеля, а 25 марта — как первый день весенней охоты, тем, что убивал хоть одного куроптя (самца куропатки. — Прим. редакции). Теперь же, когда зуб времени начинает чувствоваться всем организмом, я откладываю празднование весны до более теплого вечера.
В день Благовещения, по народному сказанию, птица (вероятно, впрочем, кукушка) гнезда не вьет и девица (надо думать, стриженая) — косы не плетет; но так как после вечерни начинается уж другой день, то вечером ни дело, ни забава не воспрещаются по народному обычаю.
Косачи еще молчат, хотя и встречаются изредка такие горячие токовики, которые, чуть случились 2–3 солнечных, теплых, тихих дня, уже садятся по утрам на дерево, чтобы побормотать хоть с полчасика. Это такие же нетерпеливые, страстные охотники, как и мы с вами.
За первыми трофеями
Хотите сегодня убить куроптя, поезжайте за город, выходите в восьмом часу вечера на край мохового болота и попробуйте погромче подать голос куроптиной самки. За версту услышит вас самец, и, «табаркая» — ругаясь, по выражению здешних крестьян, — явится к вам непременно, сделав два-три перелета. Теперь маните потише.
Еще весь белый, но уже с красными, начинающими наливаться бровями и с начинающей краснеть головкой, бежит к вам, минуя кусты и валежины, горячий петух. Если вы случайно в сумерках и промахнулись по быстро и зигзагами движущейся цели, то это ничего не значит: страстный донжуан, притом же привыкший к разным нечаянным лесным звукам, не обращая внимания ни на грохот, ни на огонь вашего выстрела, продолжает бежать прямо на вас. Цельтесь осторожнее, а то разнесете вдребезги, стреляя чуть не за сажень (более двух метров. — Прим. редакции).
На сегодня довольно; отправляйтесь домой, уже темно и вам не удастся вызвать другого донжуана; все пернатое население зимнего еще леса давно спит; засыпают уже и куропти, хотя и последними из всех.
Если вечера тихие, нет ни снегу, ни дождя, ездите хоть каждый вечер туда же или на другое моховое болото, которых здесь не искать стать: успех будет тот же. Не лень вам, отправляйтесь и утром; даже еще лучше утром, так как на утренней заре петух летит на голос самки скорее, ярее. Чуть начнет брезжить свет, крикните самкой и теперь к вам явится уже не один, а два или три самца.
Начало апреля. Стали токовать и косачи, да не только на деревьях, а спускаются уже и на землю. Появились, говорят, уже на лесных, иногда совсем незамерзающих, вообще же рано вскрывающихся речках, и несколько ранних экземпляров крякв, называемых здесь общим именем «селезней», будет ли то самец или самка. Но я на уток не охотник.
В половине апреля снегу в лесу еще сколько угодно; по между зорями проходит всего часа полтора, да и то худых. Можете и всю короткую ночь пробыть в лесу, в особенности если с вами такой же поэт-товарищ, как мужественный старче П.А., прежде нередкий, дорогой мой спутник на всякую охоту, а теперь начинающий из мужественного делаться дряхлым и предпочитать те охоты, на которых передвижение совершается преимущественно или на карбасе (судно среднего размера. — Прим. редакции), или на лошадях, то есть, когда представляется возможность передвигать свое полнеющее туловище не на собственных ногах, отказывающихся иногда служить.
Да… грустно становится, когда лишаешься такого неизменного товарища…. Грустно за него, грустно и за себя, потому что знаешь, что скоро-скоро и для тебя — хотя ты и не обладаешь, к счастью, такими грузными телесами, настанет эта же досадная пора, когда в бессильной злобе на свои ноги начнешь постукивать костылем, утешаясь разве только тем, что твои сыновья, такие же страстные охотники, охотясь в излюбленных тобой местах, тебе одному известных, будут рассказывать тебе о своих похождениях…
Идеальные условия для охоты
Через неделю, то есть около Егорьева дня (23 апреля), отправляйтесь подальше, поближе к морю: там птицы больше, там можете натешиться вдоволь. Птица там в это время непуганая ни охотником, ни промышленником, ни близостью деревни, из которой по вечерам далеко в лесу слышны песни забавляющейся на качелях молодежи обоего пола.
Пока не стихнет все кругом куроптей, до тех пор не откликнется ни один из них, как бы вы искусно ни подманивали.
Итак, время около Егорьева дня. Не сегодня, завтра тронется лед на Двине, а может быть в редкие годы уже и пройдет, а может быть, как было в 1867 году, простоит и до 21 мая. Если лед прошел, то едем на карбасе, а если нет — то на коне, с опасностью утопить его и самим выкупаться… Отправляемся мы поближе к морю.
Девять часов вечера. Солнце еще высоко. Попробуйте поманить, подать голос куроптиной самки, которая только в это весеннее время и подает его, призывая петуха. «Покнявкайте» громко, но нечасто, так чтобы в секунду было два «княвканья»: «княу, княу, княу…» или «княф, княф, княф…».
Если вы не можете манить голосом, то сделайте вабик, который необходим и умеющему манить, так как от продолжительной манки скопляется в горле мокрота, от которой необходимо освободиться иногда как раз в то время, когда петух подходит, то есть, когда вы должны сохранять полную тишину и манить самым тихим голосом…
Если вы в непуганом месте, где притом же и птицы много, то наверно услышите, как за версту услышавший вас и «выругавшийся» куропат, за полверсты от вас упадет на снег и докончит свою, обыкновенную во всякое время года, песню весенними звуками «кава-ва, кава-ва, кава-ва» (по нашему — «кого вам…», а по подстрочному переводу здешних крестьян выходит крепкое словцо, почему крестьяне и называют куропатиных петухов матерщинниками, а про пение их говорят — «матерятся»).
Это «кава-ва», повторяемое несколько раз и очень часто и скоро, когда петух упадет после перелета, и произносимое один раз и с другой интонацией , когда он, приостанавливаясь, подходит к самке и вызывает ее подать голос, чтобы точнее определить, где она, — вы услышите только весной, в брачную пору, хотя начало песни, всегда на лету, раздается в лесу во всякое время года, как только куропат взлетит, вследствие ли страха перед появившимся врагом или, наоборот, вследствие желания самому напугать кого-нибудь из своих лесных недругов.
Поманите еще раз — и это «кава-ва» вы услышите саженей за 50 (около 106 метров. — Прим. редакции), а потом последует на бегу редкое «коканье» и даже самкино «княу», но только произносимое петушьим басом. Стремглав, обегая кусты и другие препятствия, на секунду останавливаясь за ними, бежит пешком к вам сгорбившийся на открытых местах и вытянувшийся за прикрытиями петух, еще белый, но с вполне налившимися красными, бахромчатыми бровями, фиолетовыми, с металлическим блеском, головкой и шейкой и с проступающими изредка летними серыми перышками на спине.
Дюк, 1884 г.
