Поездка на Иору. Часть вторая

Но вот и хозяин на пороге зовет гостей откушать. Парадная сакля освещена сравнительно роскошно, так как горит настоящая керосиновая лампа. Подумаешь: какой наш век и как широко просвещение. Разве керосиновая лампа не роскошь для бедной деревушки, где мы не могли найти даже самовара или чайника? Зато в контраст освещению сидим на корточках, поджав под себя ноги по-восточному; зато едим все руками.

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.

Хозяин раздает почетным гостям лучшие куски. Откажешься — обидишь. Также обидишь, если не будешь пить из поминутно наливаемого стакана. Неумолимый тулумбаш (председательствующий на пиру. — Прим. автора) зорко следит за всеми и, чуть кто вздумает увернуться, штрафует — наливает вдвое. Пьют за папеньку, за маменьку, за маменькину маменьку, за твое здоровье, за здоровье твоих детей, а если их нет, то за здоровье будущих. Изобретательность тулумбаша, так же как и выносливость гостей, не знают в этом отношении границ.

Является на сцену бубен. Десятилетние детишки хозяина бойко и лихо отхватывают лезгинку. Затягивается нестройное «мравальжамбие» (в переводе на русский язык собственно значит «многие лета». — Прим. автора), застольный грузинский припев. В голове ходит туман, и крепко-крепко засыпаешь под эту своеобразную дикую обстановку…

Прохлаждаться нечего

— Ну что же это в самом деле? Ведь вставать пора! Да ну же! — раздается над самым ухом.

— А! Что такое?

Но тут же в голове мгновенно просыпается сознание, что ведь мы на охоте и что теперь прохлаждаться нечего. Вскочить, одеться — дело одной минуты. Прощаемся с радушными хозяевами и мигом за ворота. На небе еще звезды, но они уже бледнеют и гаснут перед рассветом. Подымается свежий ветерок — он бодрит, освежает тело и окончательно разгоняет всякий сон.

Вот мы и внизу у заветных камышей. Ходим час, другой, третий… безо всякого успеха. Вдруг выстрел, дуплет слева, передо мной срывается пара фазанов; убиваю одного, другой успевает улететь. Опять выстрелы, опять, почти из-под ног вырывается красивый самец. Довольно сказать, что в течение часу, стреляя безостановочно, мы убили 24 фазана и, по крайней мере, по сорока пропуделяли сгоряча.

Поездка на Иору. Часть вторая
Охота на фазана. Рисунок_by BioDivLibrary@FLICKR.COM

Между тем солнце уже высоко, жжет и палит невыносимо. Пот льет ручьями, ремень от полной сумки давит и режет плечо. Губы сохнут, дыхание учащается — хочется пить, но ржавые болотца под ногами имеют такой терпкий — железисто-соленый — вкус… Рвешь с кустов ежевику, но она мало утоляет жажду.

Приходится своротить к лесу, хотя до него версты две. Зато как приятно отдохнуть в тени и напиться свежей ключевой воды. После небольшого привала опять за охоту, но на этот раз счастье изменило; так что вечером, добравшись уже до духана на почтовой дороге, мы имели в сумках только то, что набили накануне и утром.

Придорожные духаны в Грузии тоже, что заезжие дома и постоялые дворы в России. Зде за небольшую плату путник может иметь ночлег, может иногда достать курицу, молока и уж всегда шашлык. Приказав поставить самовары, мы не преминули позаботиться и о шашлыке. Скоро к говору кипящего самовара присоединилось и шипение шашлыка на вертеле. Оставалось только припасти аппетит да приниматься за трапезу.

Дымный духан слабо освещался заплывшим сальным огарком. Еще с вечера поднявшийся ветер порою врывался в щели окон и дверей, и тогда связки луку, перцу и других хозяйственных припасов, развешанных на потолке, бросали от себя длинные колеблющиеся тени, которые ходили по потолку и по стенам.

На дворе под навесом спали остановившиеся на ночь погонщики, по дороге слышался скрип проезжавших арб и порой звон почтовых колокольчиков. Улегшись на деревянных нарах и завернувшись с головою в теплые бурки, и мы тоже заснули вскоре, как убитые.

Наперекор ледяному ветру

Струя свежего воздуха пробралась ко мне под бурку, и я проснулся. Дверь на двор была открыта настежь. И в духане, и в дверях толпились грузины, греясь у небольшого мангала (жаровни с углями. — Прим. автора). Громкий говор и смех толпы разбудили моих товарищей.

На дворе чуть брезжило. Ветер за ночь превратился в настоящий ураган. Клубы пыли и песку носились в воздухе, порою залетая в духан. Сиверкий (северный. — Прим. редакции) холод пронизывал насквозь. Об охоте в такую породу нечего было и думать.

Мы решили добраться до ближней станции и вернуться домой в Т. Пришлось пешком целые десять верст плестись все в гору. Едва лишь, навьюченные бурками, фазанами и ружьями, мы вышли из духана, как сильный порыв ветра чуть не сбил нас с ног.

Пришлось, как говорится, с боя брать каждый шаг; так что это пешеходное путешествие, утомляя донельзя, вскоре превратилось в настоящую пытку. Порою ветер подымал щебень с шоссе, и эти каменные осколки с силою били в лицо и глаза.

Положение было неказистое. Только пройдя уже семь верст (7,5 километра. — Прим. редакции), как отцу родному, обрадовались попавшемуся обратному (ямщику на обратных лошадях. — Прим. автора), который за двугривенный подвез нас к самой станции.

Через полчаса мы катили уже на тройке, закрывшись со стороны ветра теми же неизбежными бурками.

На дороге за Сартачалами (так называется немецкая колония. — Прим. автора) нам представилось курьезное и в то же время плачевное зрелище: громадные стога сена лежали под кручей, а на них болтались перевернутые вверх дном телеги. Тут же в овраге, укрывшись от ветра, сидели погонщики, которые объяснили нам, что телеги их снесло вниз сильным порывом ветра.

Каким-то чудом уцелели запряженные быки и сами гонцы, сидевшие на возах. Наш ямщик прибавил в свою очередь, что подобные казусы здесь не диковинка, так как ветром не раз сносило в кручу перекладные с пассажирами, причем было несколько несчастных случаев — вроде перелома рук и ног. Мы поспешили поскорее миновать опасное место.

Опустошительный промысел

На последней станции нагнали молоканский фургон, который вез в корзинах какую-то дичь. На наш вопрос «Что это такое?» фургонщик отвечал, что в корзинах дикие курочки, что он везет их в Т. по поручению двух промышленников из-под М-о, где их водится замечательно много.

По словам молокана, охотники убили 250 штук всего в три дня. Большинство птиц было подстрелено, но были и такие, которые по всему, вероятно, ловлены сетками, хотя этот род охоты здесь вообще преследуется.

Благодаря обилию промышленников Т-ский рынок обилует дичью. Промышленники обыкновенно отправляются на охоту пешком, ходят за сто верст и более партиями по два, четыре человека и каждый раз не менее, как на месяц. Набитую дичь один из партии по очереди перевозит в город, продав ее и закупив пороху и свинца, опять возвращается к товарищами.

Нельзя не сказать, что этот сорт охотников — самый злой бич для местной дичи, так как они, словно саранча, положительно истребляют ее целыми районами, не говоря уже о том, что всегда охотятся и в запрещенное время…

Поворот дороги — и городские огни заблестели во мраке, замигали тысячами глаз. Нескладный говор городской жизни издали сливается в какой-то дикий, но в то же время и своеобразный концерт. Перекладная гремит по мостовой.

Вот мы и дома. Прощайте.

А. К-ский, 1881 г.

Этот рассказ был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в январе 2019 года.

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий