Знакомство возвращенной лисички с прежними нашими было неудачно: одна из старых напала на нее и, как более сильная, принялась трепать не на шутку, так что, к счастью, такой прием гостьи, вовремя нами был усмотрен, иначе хозяева загрызли бы ее совсем. Глубокая широкая рана за ухом долго свидетельствовала о несомненном злонамерении негостеприимной хозяйки.
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Таким образом, новую лисичку нельзя было держать вместе с прежними, и мы оставили ее одну в палисаднике с домиком для убежища. Цепь была легка и длинна и очень мало мешала бегать и резвиться привязанному на ней зверьку. Он чувствовал себя, по-видимому, очень хорошо. Шерсть стала на лисице поправляться, парши проходить, но мелкий рост и уродливые лапки остались навсегда.
Возвращение в естественную среду
Все-таки нашим выкормкам очень тесно было в лисятнике, почему, с наступлением тепла, мы решились выпустить их на волю. Маленькую же лисичку выпустить было невозможно: ее неловкость и кривые лапки очень плохо ручались за то, что она прокормится и не сделается жертвой какого-нибудь хищника.
Решив выпустить лисиц, нам оставалось выбрать место для их выпуска. Понятно, что пускать тут в нашей местности нечего было и думать, — во-первых, потому, что их бы скоро убили или отравили промышленники, во-вторых, и потому, что они все стали бы колотиться возле нас и прибегать на глаза.
В пяти верстах (свыше 5,3 километра. — Прим. редакции) отсюда, отделенное от нас глубокой рекой Москвой, расположено имение матери моей, с довольно обширными лесами, растущими по глубоким, местами обрывистым оврагам, искони постоянным притоном и местом выводков лисиц. Вот туда-то и направились мы с двумя нашими самками.
Расстояние в семь верст (почти семь с половиной километров. — Прим. редакции) до оврагов уже достаточно для обеспечения лисиц от здешних истребителей, но это расстояние еще увеличивается Москвой-рекой, через которую надо переправляться, чтобы попасть в упомянутые лесные овраги, почему здешние охотники, до замерзания реки, мало шляются на противоположную сторону.
Одним словом, место вполне подходило к нашим соображениям и имело местами очень плотные заросли. В один ясный, теплый майский день мы захватили лисиц в небольшой тарантасик, благополучно перевезли в избранный лес и пустили. Воспользовавшись свободой, они живо исчезли в кустах, но тут случилось не совсем приятное обстоятельство: одна ушла с надетым ошейником — это еще бы не беда, но ошейник-то был с колокольчиками.
Долго мы оставались в лесу, в надежде, не подманим ли как-нибудь ушедшую с ошейником, но не дождались и с тяжелым чувством вернулись домой, разбросав по лесу говядины, яиц и прочего, дабы на первое время дать возможность прокормиться нашим «воспитанникам».
На другой день жена моя опять поехала в место выпуска с тем, чтобы попытаться подманить лисицу с ошейником и снять последний. Я очень мало верил в успех попытки и был немало удивлен, когда она вернулась с ошейником. По рассказам ее, при первом призывном крике, лисица подошла к ней, далась в руки и, по снятии ошейника, не хотела уходить, гуляла с женой в лесу, как собака, и ложилась у ней на коленях.
Жене очень трудно было расстаться с таким привязчивым и ласковым зверьком. Другой лисицы она не видала. Чтобы не волноваться и не расстраивать себя, мы более не ходили и не ездили в это место леса, а к зиме я уже не нашел в тех местах неправильных нарысков.
Последний питомец
Теперь все наши заботы сосредоточились на маленькой уродливой оставшейся лисичке. Один раз ей тоже случилось уйти, и с цепью, оторвавшейся у самого конца, где была прибита к домику. По счастью, лисица скоро была найдена саженях в 200 (около 425 метров. — Прим. редакции), в мелкой сосновой заросли за деревней, запутавшаяся цепью за сосну и смирно лежащая под последней.
Потом, когда мы переехали в то имение, о котором я только что упоминал, и где были выпущены лисицы, мы перевезли нашу с собой и она жила у нас до августа 1882 года, заслужив общую любовь всех, кто мало-мальски ею занимался. На просторном большом дворе перед домом, каждый вечер бегала она свободно на длинной своре, надвязанной бечевкой, причем, помещаясь на крыльце, мы смотрели на ее проделки.
Проходивший мимо староста бросал ей картуз, с которым она поднимала беготню и возню, и в конце концов изорвала его, несмотря на то что старик — обладатель картуза — употреблял старания отнять им же самим, на беду данную, игрушку.
Рабочие по вечерам, посиживая на крыльце своей избы, в ожидании ужина, тоже с добродушным удовольствием смотрели на диковинку, опасаясь, однако, подходить близко, особенно с разутыми ногами.
Иногда рабочий пересекал двор, забыв о том, что на нем, может быть, бегает лисица. Он бодро шел босой неспешным шагом, а вороватый зверек затаивался где-нибудь в кустике травы. Сидящие на крыльце товарищи рабочего, конечно, не выдавали тайны и замирали в ожидании.
Вдруг из засады нападала лисица, шедший с испугом бросался бежать изо всех сил, делая наивозможно большие старания бежать быстрее, к полному восторгу других рабочих и служащих. При быстром беге человека лисица не могла на своих кривых лапках догнать его.
Эти кривые лапки и были причиной ее смерти. Дворных собак она не боялась: зверь и собаки привыкли друг к другу. Раза два, снявши ошейник, лисица уходила из отгороженного ей помещения, но возвращалась скоро или подбегала на зов жены в тенистом и густо заросшем саду, шедшим к полю.
Это дало мысль брать ее с собой на прогулку и, действительно, лисица ходила без привязи гулять отлично в обществе дворной собаки и моей легавой. Ее брали гулять часто и всегда благополучно, покамест, наконец, это не кончилось плохо.
Раз она отбилась, не пришла назад в этот день, не пришла и на второй; на третий день ее нашли на поле, за деревней, разорванною, вероятно, деревенскими собаками. Так грустно кончил свое существование наш милый зверек, никому, кроме удовольствия, никакого вреда и хлопот не доставлявший, всеми любимый и всеми бесхитростно и искренно сожалеемый.
П. Стрекалов, 1884 г.
