Ручные лисицы. Часть четвертая

Эти неудобства заставили нас снова выпускать лисиц в холодном лисятнике, оставляя их по временам без присмотра, и случаи побегов стали опять повторяться. В течение января и февраля месяцев 1881 года самки уходили раза по два, но всегда благополучно возвращались, обыкновенно на вторую или третью ночь, смотря потому, как проголодаются, и без хлопот были ловимы на какую-нибудь лакомую приманку.

Ручные лисицы. Часть четвертая
Лисица. Фотокопия рисунка_by Internet Archive Book Images@FLICKR.COM

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.

Я уже не стал каждый раз выслеживать их, но старался всегда хранить побег их в тайне от окрестных промышленников, которые, сведав о том, конечно бы постарались тайно поохотиться за заведомо менее осторожными, сравнительно с дикими, нашими выкормками.

Охотясь по порошам всю зиму, я убедился, встречая только один, и в одном определенном округе, неправильный и нечистый нарыск, что Дикарь существует благополучно. Отыскивание им себе пищи совершенно было схоже с маневрами диких, вольных лисиц.

Обложив его раз, я велел работнику нагнать его, но и тут Дикарь спасся, благодаря кое-когда еще прокидывающейся случайности с ружьем: осеклись оба ствола, а лисица подошла шагов на 30. Так она и осталась к весне невредимой, не попав ни в капканы, ни отравой не изведенная. К тому же она была очень осторожна и на чистых местах близко не подпускала.

На вольных хлебах

Имея двух самок и самца, мы могли надеяться на размножение, но, к сожалению, не дождались потомства, так как в феврале у самок не показывалось никаких признаков наступления течки, а в конце этого месяца или в самых первых числах марта Андрошка убежал и — не пришел.

Вероятно, он хорошо помнил обман при ловле его в коридоре, очень напугался тогда и, вырвавшись, ближе сотни саженей (свыше 210 метров. — Прим. редакции) уже не подходил по ночам.

Каждую порошу в марте я наблюдал за ним, был в известности относительно его округа и раз как-то подошел в лесу к лежачему лисовину саженей на 150 (около 320 метров. — Прим. редакции).

Оба ушедшие самца остались живыми и здоровыми к весне и даже в декабре 1883 года я еще встречал их неправильные нарыски одновременно в местностях диаметрально одна другой противоположной и без смычки нарысков, так что не оставалось никакого сомнения в том, что нарыски принадлежат двум различным экземплярам.

Теперь же, в феврале 1884 года, я уже не вижу их нарысков, что может происходить и от того, что самцы на время течки сдались куда-нибудь, а может быть и от того что похватали отравы, которую продолжают у нас разбрасывать, хотя, по редкости лисиц, отравители недовольны своими подвигами.

С уходом Андрошки, уже не было возможности получить лисят, которые были бы гораздо ручнее родителей, а, следовательно, еще забавнее. И похорошел же как Андрошка перед побегом! Рослый, широкий, с великолепной грубой и плотной пушистой шерстью, с густыми бакенбардами на щеках, с довольно большими глазами, он очень был красив — все бы глядел на него.

Воссоединение с «сестрой»

На беду, в половине марта самки стали беспокойны, стали характерно взлаивать, днем редко, а ночью почти непрерывно. Недели две это продолжалось, затем они успокоились и отсиделись. Взамен Андрошки, вскоре появилась им «товарка», — тоже самка.

Я уже говорил о том, что в выкопанном выводке всех было шесть лисят и что двоих из них лесник продал в деревню Ильино, верстах в трех от нас. Приходивший из этой деревни сапожник сказал, что у соседа его есть лисица на цепи, что она хозяину очень надоела и последний не знает, что с нею делать, а кормить ему ее нечем, так как и сам он зачастую сидит без хлеба.

Сейчас же поручено было сапожнику сторговаться ценой с соседом и дать в тот же день с кем-нибудь известие о результатах переговоров. К вечеру пришедший из Ильина нищий сказал, что лисица сторгована за 60 копеек без цепи. На утро я отправил работника на лошади с кормовой плетюхой за покупкой. Скоро он вернулся, привезя в завязанной плетюхе такую злобную штучку, что к ней подойти было опасно.

На вопрос: «каким образом они сажали ее в плетюху?» он отвечал, что накидывали предварительно на зверька свиту и тогда уже оторвали цепь и посадили покупку в корзину. Следовательно, и нам надо было употребить уже испытанный практический прием. Тоже накинули свиту, предварительно поставив домик в палисаднике, перенесли лисичку к нему, разрезали, надев прочные рукавицы, ошейник, страшно сжимавший ей горло, надели более просторный и приковали ее к домику на легкую, длинную, составленную из двух, цепочку.

Затем новая обитательница была на некоторое время оставлена в покое. Глазам не верилось, глядя на нее, что это однопометница нашим: мелкая — в половину роста наших, паршивая, клокастая и необросшая, с совсем кривыми, вывернутыми лапками, она была очень некрасива и казалась чрезвычайно несчастной. При приближении, не помня себя, со страшной злобой бросалась кусаться.

Негодяй держал ее с самого раннего возраста на толстой, тяжелой и короткой цепи длиной в аршин с четвертью (около 90 сантиметров. — Прим. редакции), сначала поил ее понемногу молоком, потом бросал, когда вспомнит, две-три картофелины, чем и поддерживал ее мучительное существование.

Прогнившее корыто, к которому была прикреплена цепь, служило убежищем несчастному, моримому голодом зверьку, причем каждый любопытный, пришедший полюбоваться на такое зрелище, считал долгом подразнить ногами (обувь предохраняет от слабых укусов) беззащитную пленницу, отчего, конечно, характер ее был совершенно испорчен.

Все эти подробности я узнал впоследствии, наблюдая за лисицей и стараясь объяснить ее привычки. Так, например, на ноги бросалась она особенным остервенением. Затем и впоследствии, когда уже стала смирна, забавна, она не совсем, по временам, относилась равнодушно к ногам, точно также, как не любила детей, что объясняется тем, что деревенские ребятишки еще чаще, чем большие, имея более досуга, дразнили и мучили ее на привязи, и даже, когда она была еще мала, таскали ее, на утеху себе, на веревке по улице.

Долго рассказывать о том, как мы ухаживали за нею и хлопотали, чтобы приручить ее, — но хорошее обращение повлияло настолько сильно, что через два месяца мы подходили к ней смело, — причем она уже выказывала радость, а не злобу, — отмыкали конец цепи, вели ее на этой цепочке (она шла смирно и охотно) в комнаты, здесь снимали цепь и ошейник и играли со зверьком, как с собакой.

Контраст с ее прежним озлоблением был так силен, что никто из видевших ее в Ильине не хотел верить, что наша и та лисица одна и та же. К ногам она стала почти равнодушна, хотя по временам вспоминала прежнее: глаза ее вдруг загорались, шерсть щетинилась и со злобой бросалась она на ненавистный ей предмет, но в ту же секунду одумывалась и, схватив ногу, зубами боли не причиняла. Вспышка проходила — она не видела желания делать ей вред, и мы никогда не отдергивали при таких вспышках ни ног, ни рук и никогда не были укушены.

Играя в комнатах, она напрыгивала из засады на положенную руку, пальцы которой слегка приводились в движение, хватала зубами, но всегда осторожно, грызла рукав, волосы на голове, но всегда без злобы. Утомившись, свертывалась клубочком где-нибудь на диване, а иногда и со мной вместе на кровати.

Она стала ручнее наших, лучше сказать, она была смелее, а те, всегда кроткие, были постоянно несколько боязливы. Когда мы шли к ее домику, она выскакивала с криком навстречу, подбегала к ногам с живейшими признаками радости, ложилась на спину, показывая во все брюшко великолепный темный цветок. На руки ее можно было брать совершенно свободно и, если чесать ушки, она смирно прижималась, закрывала глаза наподобие кота.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.

П. Стрекалов, 1884 г.

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий