Баркас плавно покачнулся и ушел от толчка на несколько футов вперед. Он достиг глубокой воды. Мы все шли за ним следом. «Ну, теперь садитесь…». «Рано еще, Ваше высокородие. Маленько еще провести надо, а то опять «сядем»…». Лодку провели еще несколько саженей. Дно стало заметно углубляться. «Ваше высокородие, — раздался вдруг сзади жалобный голос отставшего Мошнегула. — Мне нельзя дальше идти, я в сапоги наберу…».
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Раздался общий хохот. В шести или семи аршинах (примерно в четырех или пяти метрах. — Прим. редакции) от нас стоял Мошнегулов по ушки сапогов в воде, не смея двинуться с места. Выражение лица было мученическое, страдальческое и страшно испуганное. От набегавшей легкой зыби он отмахивался руками, как от собак.
— Ну что же ты, братец?.. — окликнул его Александр Николаевич.
— Вода в сапоги нальется. Глыбоко стало…
— Ты, Яков, за женою сбегай, чтобы пришла и пособила, — сострил Иван Павлов.
— Да она, и так на берегу стоит, по нем плачет, — вставил Шкурка.
Мы с X-м невольно рассмеялись. На берегу действительно стояла супруга Мошнегулова. Что, если бы она знала, какие муки выносит ее благоверный?! Кое-как справились. После нескольких «эволюций» вправо и влево Яков добрел до лодки и победоносно уселся на носу, протянув ноги. Лицо впрочем тоскливо выражало фразу: «И на кой черт я поехал?!. Лучше бы дома остался!».
Не слишком удачное начало
Разместились. Шкурка и Иван Павлов сели на весла. Я уселся на невод. Александр Николаевич стал с веслом на корме и начал «пихаться». Лодка поплыла.
— От этого, батенька, пиханья, все дело зависит, — сказал он мне. — Руля-то у нас не полагается… Ну-ка, теперь берись за весла!..
Досмотрщики, поплевав на ладони, дружно ударили по воде. Мошнегулов безучастно |глядел на берег, но мало-помалу стал воодушевляться.
— Куда же мы теперь, ваше высокородие, отправимся? На Серебряковскую мельницу, что ли? — начал он разговор.
— Не беспокойся, брат, живой домой приедешь… Не утонешь…
— Нет, я не про то. Нам бы вон к вербам держать: там рыбы должно быть больше…
— Ладно… к вербам и поедем.
Решено было, обогнув плоты, миновать Касперовку и начать забрасывать невод поближе к мельнице.
Через полчаса мы были уже на месте. Меня посадили сбрасывать концы «помаленьку, не спешить и не путать». Но, как на грех, у меня на первой же сажени образовался узел, и веревка отказалась идти дальше. Вся охота была заторможена на самом начале.
— Эх, батенька, — начал было Александр Николаевич.
Но тут вдруг на мое счастье заговорил Мошнегулов:
— А где же у вас «клячи»-то? — спросил он как-то ухарски.
Все переглянулись. Без «клячей», то есть палок, прикрепляемых к концам самого невода, ловля немыслима. Иван Павлов и Шкурка оторопели. Александр Николаевич весь превратился в гигантский вопросительный знак. Моя мина перед грандиозностью новой неудачи была забыта.
— Вот те и раз!.. Где же в самом деле «клячи»-то?
— На берегу остались, — тем же невозмутимым тоном отвечал Мошнегулов.
— А кто их должен был взять и уложить в лодку?
— Я. Только должно быть я позабыл.
— И после этого ты же спрашиваешь, где у нас «клячи», да еще так храбро?! Ну, брат, нечего сказать!.. Вот и езди с такими помощниками!
— Их достать можно, — на этот раз уже жалобно заговорил он и стал слезать в воду.
Досмотрщики тоже вылезли из лодки и все трое молча побрели к берегу. Мы с X-м остались вдвоем распутывать концы. Было и грустно, и смешно.
— Подите Вы с этакой наивностью, — улыбнулся Александр Николаевич, — и сердиться на него нельзя. Чересчур уж прост. Теперь добрых полчаса пройдет, пока они вернутся…
Прилив энергии
Скоро мои узлы были распутаны. Вдали на берегу показались фигуры солдат с палками на плечах.
— Нашли!..
Через десять минут невод был спущен. Один конец повели к берегу Шкурка и я, другой стали «заводить» остальные. Поплавки невода образовали громадный полукруг. Ловля началась… Явилась энергия. Впряглись в лямку и стали тянуть невод, оставляя на берегу громадные зигзаги бечевы.
— Сходитесь!.. — послышалось с того конца.
Обе стороны стали помаленьку сближаться. Невод был уже недалеко. Минут через пять раздался возглас:
— «Кляч» видать!
Работа стала еще труднее, потому что тяжелая снасть уже не плыла в воде, а волочилась по песку. Показались крылья…
Настал самый важный, решающий момент охоты. Я волновался. У Шкурки тряслись губы с каким то странным звуком — «фльфль-фль»… На той стороне Александр Николаевич покрикивал. Всем слышался плеск рыбы, старавшейся перескочить через верх сети. В неводе запуталась щука… другая…
— Стань у мотни кто-нибудь!..
— Слышите, слышите, как плещет?!.
— Забирайте, ваше благородие, «фль-фль, фль»… Мошнегул, черт, прижимай низ!.. Рыба уходит…
Еще два-три движения и мотня на берегу. В ней бессильно копошится рыба. Все бросаются к ней. Один за другим вылетают на сушу кутумы, сазанчики, красноперы, тарани и щуки. Шлепанье рыбьих хвостов напоминает бьющийся от ветра слабый парус.
Мало-помалу оно начинает затихать — рыба понемногу засыпает. Взвилась змеею по песку щука и замерла, двигая жабрами. Шлепнул последний, выброшенный Шкуркою из мотни кутум и все тихо.
— Какова тонька-то? — голосом именинника спрашивает Александр Николаевич всех сразу.
— Славная, ваше высокородие…
— Ну теперь и передохнуть можно. Неси, ребята, рыбу в лодку и собирай невод.
…Наступает реакция. Чувствуется усталость и последствия напряжения. Но на душе хорошо и весело. Охота увенчалась успехом. Отдохнуть бы, прилечь, на минуту расправить уставшую от лямки спину…
Но отдыхать некогда. Надо собирать и укладывать в лодку невод. Впереди — вторая тоня. Укладывание уже не так весело, как лямка; работается как-то ленивее, да и самый невод, намокший в воде, стал чуть не втрое тяжелее. Лодка сидит глубже в воде.
— Куда теперь, ребята?
— К вербам, ваше высокородие…
— К вербам, так к вербам. Ну что, Мошнегул? Набрал в сапоги?
— Никак нет.
А у самого вода так и свищет из голенищ. Но теперь это ему нипочем. Он вкусил сладость охоты, да, к слову сказать, и обилие рыбы тоже подействовало на душу.
Финальный заход
Стало вечереть. В воздухе разлилась влажная прохлада. Изредка, нет-нет и пробежит легкий озноб по спине. Силуэты судов и пароходов стали одеваться неясными контурами. Город начал окутываться вечерней дымкой. Только на верхушке соборного креста догорал последний солнечный луч…
Надо было спешить с тонею, забросить невод засветло. Солдаты налегли на весла. Вдали показались вербы.
— Ну теперь можно начинать. Кто пойдет с концом? Мошнегулов, хочешь?
— Ну что ж хоть и я…
Но по лицу и по вялым медленным движениям видно, что ему не хочется. Он побаивается наступающей темноты. Бог его ведает, а ну, как на берегу вдруг выскочит зверь какой-нибудь… Но, несмотря на это, он идет и через каждые двадцать шагов аукается. Скоро уже не слышно всплеска его шагов… То-то трусит…
— Мошнегул!
— Ау-у!
— Боишься?..
— Не-е-т…
Через полчаса мы снова у лямки. Тяжело: должно быть рыба. Опять мы со Шкуркою у одного крыла, Александр Николаевич с остальными у другого. Мой помощник снова «флюкает» губами и всматривается в потемневшую даль. Я тоже смотрю, но не вижу ничего.
— У нас — «кляч»! — кричат с той стороны.
А у нас еще не видно. Мы запоздали и удваиваем усилия. Наконец и у нас веревка стала давать толчки…
— И у нас есть, — кричим мы…
— Сходитесь… Мотнегул… Эх, братец ты мой…
— Как хотите, ваше высокородие, а я с Вами в другой раз не поеду, — протестует неожиданно Мотнегул…
— Будто?
— Ей-Богу…
Протест этот на минуту оживляет нас и вызывает смех. Значит, — ноги промочил…
Рыбы — снова масса. Вторая тоня еще лучше первой… Зато и усталость вдвое сильнее… Пора и по домам…
На небе высыпали звезды. Берег потонул во мраке. Со стороны города замелькали красноватые огоньки. Где-то далеко залаяла собака, а затем — тишина невозмутимая… Волна тихо плещет под лодкою…
— Ну-ка, ребята… С полным едем… Навалитесь на весла!..
Плавно раздаются мерные всплески весел. Только их и слышно. Легкий ветерок обвевает слабыми порывами. На душе хорошо и тихо… Подъезжаем. На берегу колеблется ручной фонарь. То Мотнегулиха с тоскою поджидает своего запоздавшего супруга…
Александр Чехов, г. Таганрог, 1884 г.
