За глухарями. Часть вторая

Степенная лошадь тронулась ровною, но довольно быстрою рысью, и через несколько времени Александр Николаевич, проехав чрез мельничную плотину, был за городом. Проехать ему нужно было версты полторы до стеклянного завода, владельцем которого был пригласивший его Сергей Васильевич Зарецкий.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО В № 4—5 (131—132).

На полдороге кучер, полуоборотясь назад, завел с своим седоком разговор:

— Вы, Александр Николаич, нынче на охоту что ль с Сергей Васильичем?

— Да, на охоту.

— А в какое место поедете?

— Да я и сам не знаю. Для меня все равно, куда ни поехать, — откровенно сознался охотнику дилетант.

— Я так думаю, что на Красное Поле, — глубокомысленно заявил кучер.

— А почему это ты так думаешь? — поинтересовался Александр Николаевич.

— Лесник оттуда пришел. Записку от… Удара Карлыча принес Сергею Васильичу да еще глухаря. Должно думать, зовет к себе Удар-то Карлыч. Сергей Васильич велел мне и лошадей к вечеру приготовить, тройку.

— Это очень хорошо, — обрадовался седок.

Продолжая беседу, Александр Николаевич подъехал к дому — резиденции своего приятеля. Слезая с дрожек, он долго вытаскивал правую ногу, которая каким-то манером завязла около оси. Покончив, наконец, с этим, он двинулся к крыльцу, но покачнулся и едва не потерял равновесие.

— Вы, Лександр Николаич, полегче, а то тут неравно упадете, — заметил кучер, посмеиваясь в бороду.

— Ну ты, брат, не злорадствуй, — отвечал педагог и благополучно добрел до двери.

Разговоры за столом и приготовления к охоте

На пороге встретил его хозяин, держа в руках великолепного глухаря, которого и поднес к самому носу входившего.

— Чувствуешь ли, что мы нынче бить-то будем? — спросил он приятеля, который, не спеша сняв пальто и протягивая руку Зарецкому, отвечал:

— Чувствую, и очень… Эдуард Карлыч зовет, значит, и поедем. Дело расчудесное.

— Да ты, брат, уж того… Налимонился? Иль праздничку рад?..

— Ты разговоры-то эти либеральные брось, а вели-ка лучше рябиновочки подать, тогда и побеседуем всласть.

— Не будет ли? — сказал Зарецкий, идя вместе с гостем в столовую, где уже был накрыт стол на три прибора. — Ты ведь, пожалуй, ехать-то тогда не годишься, а это будет более чем грустно.

— Ты, главная вещь, не смущайся, до вечера-то далеко, авось гожусь тогда, — убеждал Александр Николаевич.

Через полчаса приятели сидели за обедом, к которому вышла еще новая личность. Это была Зоя Андреевна, женщина лет тридцати, исполнявшая в доме холостого Зарецкого должность экономки. За обедом речь шла исключительно о предстоявшей охоте, причем хозяин выражал полную уверенность в удаче.

— Места там, — говорил он, — такие, что на сто верст кругом лучше не найдешь. Дичи — бесчисленное множество. Лоси даже водятся. А вальдшнепов Эдуард Карлович с крыльца своего бьет: через дом тянут. Лесник Илья, который записку принес, говорит, что они там ток глухариный нашли; двух убили, а остальных нам оставили. Можно с уверенностью сказать, с пустыми руками не приедем.

— Это ты уж к себе одному относи, а я хоть посмотрю, как глухари летают, — сказал Александр Николаевич, который во всю свою охотничью практику истребил не более пяти пернатых, если не считать сорок.

— Там не только ты, а даже Зоя Андреевна убить могла бы, если бы не боялась, что ружье с другого конца ее самое убить может, — улыбаясь, заметил Зарецкий.

— Что же-с, Сергей Васильич, конечно, страшно; мало ли случаев бывает на охоте. Я за Вас всегда ужас как боюсь, когда Вы на охоту уезжаете, — отвечала Зоя Андреевна.

— Пора бы уж бросить страхи-то; я больше десяти лет охочусь, а никаких случаев не встречал, — заметил Зарецкий.

После обеда гость и хозяин отправились спать. Воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с личностью Зарецкого.

Это был человек, каких мало можно встретить в среде нынешней молодежи. Умный, развитой, в высшей степени гуманный человек, он на всех, знавших его коротко, производил самое обаятельное впечатление.

Особенностью его характера была крайняя впечатлительность. В увлечениях своих он не знал меры. Натура в высшей степени идеальная, он, если раз полюбил кого, не замечал в предмете своей любви никаких недостатков и видел только хорошие стороны его.

Жил он большую часть года в Москве, где слушал лекции в университете… В то время, к которому относится наш рассказ, ему было не более двадцати четырех лет. Он был среднего роста, с выразительными чертами лица, которое обрамлялось небольшою бородкою. Состояние у него было вполне независимое, так что он мог удовлетворять своей страсти к охоте, не стесняясь материальною стороною ее. В среде охотников он считался, и не без основания, очень хорошим стрелком.

Выспавшись, наши охотники напились чаю и начали приготовляться в дорогу. Прежде всего они облачились в охотничьи костюмы, причем Александр Николаевич, не имевший, как охотник за компанию, своего, воспользовался костюмом Зарецкого; в высоких сапогах, в короткой не по талии «венгерке» он представлял из себя довольно смешную фигуру.

Затем приятели составили совет, на который пригласили в качестве эксперта и лесника Илью, и на котором долго толковали, какой дроби нужно взять для глухарей; Александр Николаевич подал свое мнение за самую крупную картечь, уверяя, что ничем другим глухаря убить нельзя, на что Зарецкий сказал ему:

— Ты, братец, лучше налей в ружье рябиновки, и стрелять будет безопасно, да и силы в лесу подкреплять не мешает.

— Ладно, — возразил Александр Николаевич, бывший не в духе после утренних возлияний. — Рябиновки-то я и без тебя возьму; ты же сам в лесу-то просить будешь.

— Лучше бы без этого, — сказал Зарецкий, — первое условие на этой охоте — трезвость, а то только дичь распугаешь…

— Ну там видно будет, — порешил Зарецкий и отправился, по его выражению, «взять зарядов для благоутробия», то есть захватить с собою выпивки.

Ночная поездка

Наконец, сборы были окончены и охотники вышли на крыльцо, к которому степенный кучер подъехал на тройке добрых лошадок. Совсем стемнело, когда они тронулись в путь. На козлах с кучером сидел Илья, а сзади их конвоировал верхом на рабочей лошади еще охотник, о котором не мешает сказать несколько слов.

Звали его Гаврилой, или, попросту, Гарькой. Он был крестьянин соседнего села, где у него было семейство и полное хозяйство и где он никогда не жил. Постоянным его пребыванием была кухня в доме Зарецкого, да и там-то его можно было застать не всегда, так как почти все свободное время (а такового у него было 24 часа в сутки) он проводил на охоте.

Стрелять его выучил Зарецкий, дал ему ружье и снабжал порохом и дробью. Гаврила был еще молодой парень, среднего роста, сутулый, так что когда он шел с ружьем по болоту или лесом, то со стороны казалось, будто он к чему-то подкрадывается. В нем был неистощимый запас добродушия в соединении с природным юмором. Он был особенно высокого мнения об искусстве своем стрелять, так что после промаха обыкновенно говорил: «Ну и я стал пуделять!».

Охотникам нашим приходилось проехать около 35 верст (свыше 37 километров. — Прим. редакции) проселочной дорогой, и притом наполовину лесом. Ночь была теплой до духоты, настоящая летняя. Небо все покрылось облаками, но дождя не было. В трех шагах невозможно было ничего рассмотреть, и Александр Николаевич не раз уже предсказывал, что вместо четырех часов им придется проехать всю ночь.

Спутники его на это говорили, что дорога до самого места одна и сбиться с нее невозможно. Проехавши версты четыре и занявшись разговорами, они заметили, что Гаврила отстал от них. Лесник, который не спал предшествовавшую ночь, а весь день провел в дороге, дремал на козлах.

Вдруг лошади остановились и, несмотря на все понукания, не трогались с места. Кучер слез и, отойдя несколько вперед, сказал:

— Это мы, выходит, зря заехали.

— А что? — спросил Зарецкий.

— Да овраг тут, и дороги нет. Гаврил! — крикнул он в темноту.

Ответа не последовало. Крикнув еще несколько раз, с каждым разом громче, он, наконец, произнес:

— Ишь, чтоб тебя, горбатый егерь! Должно заснул на лошади-то, — и он отправился в сторону отыскивать дорогу.

Александр Николаевич тоже слез и, проворчав:

— Вот как до свету проездим вдоль оврагов-то, утреннее поле-то и увы… — отправился в другую сторону.

С четверть часа сидел Зарецкий один, всматриваясь в темноту. Ни один звук не нарушал тишины ночи. Далеко слышалось редкое побрякивание колокольчика, когда коренная мотала головой, или фырканье пристяжной, обнюхивающей землю. Наконец, где-то далеко-далеко раздался голос кучера:

— Поезажайте — сюда-а… Тут дорога…

Александр Николаевич тоже услышал этот зов, так как повсюду натыкался на овраги и рытвины, а потому и отошел от лошадей не более десяти саженей.

— Дорогу-то он нашел, да вопрос в том, та ли эта, которую нам надо, — говорил он, садясь и закуривая папиросу.

Илья взял вожжи и повернул лошадей на голос кучера. Оказалось, что то, что последний принял за дорогу, был столбняк или межа. Долго ехали по ней, пока не добрались до леса, вдоль которого шла потерянная дорога. Часа через полтора добрались до села, стоящего на полпути. Отсюда начиналась дорога лесом.

Ехать пришлось шагом, так как дорога пошла никуда негодная, испорченная дождями. До свету оставалось немного. Вдруг где-то совсем близко, почти над лошадями, послышалось характерное корканье и свист вальдшнепа. Оба охотника схватились за ружья, но на этот раз лесной красавец не подвергался никакой опасности: было еще совсем темно, хоть глаз выколи.

— Уж и много же здесь этих самых ляншнифов, — заметил Илья, который теперь уже не дремал, так как сучья деревьев поминутно задевали сидевших за шапки и физиономии. — Намеднись Эдуард Карлыч двух убил супротив дома: сидел, чай пил на лужайке, так прямо из-за стола и стрелял.

— Стало быть, если за глухарями неудача будет, так вечерком на тяге постоим. Авось, и я хоть одного из такого множества зашибу, — сказал Александр Николаевич.

Долгая прогулка

Стало светать. Лес, чем дальше, тем становился крупнее. Пошел мелкий дождик. Дорога стала еще хуже. Не раз уже все слезали с тележки, когда одна из осей зацепляла за пенек или встречалась особенно глубокая рытвина. Выехали на поляну, на которой стоит кордон.

— А знаешь что? — сказал Зарецкий, обращаясь к Александру Николаевичу. — Возьмем здесь лесника и отправим его с лошадьми к Эдуарду Карловичу (Иван-то ведь дороги здесь не знает), а сами с Ильей отправимся на ток; может быть, и убьем.

— Отчего же, можно, — согласился Александр Николаевич — А далеко, Илья, идти-то придется?

— Версты четыре будет. Да толку-то мало будет. Его, глухаря-то, надо с вечеру выслеживать и выслушивать, а уж утречком подпрыгивать к нему. Скоро ли дойдем, рассветает совсем, тогда он и на полверсты не подпустит.

— Однако ж попробуем, — сказал Зарецкий. — Остановись-ка, Иван.

Охотники слезли с тележки, заряжая ружья и предводимые Ильею, зашагали по просеке в сторону от дороги. Иван отправился будить лесника, с которым и поехал дальше.

Долго шли Зарецкий с Александром Николаевичем за Ильею вдоль просеки, потом свернули в сторону. Совсем рассветало. Дождь перестал. В лесу была мертвая тишина. Пернатые певцы, как известно, не любят забираться в глубь леса, а потому ни один звук не нарушал лесного безмолвия.

Охотники спустились к оврагу, который был так глубок, что высочайшие осины и березы, растущие на дне его, далеко не доставали вершинами даже до одной четверти его. По дну оврага протекал довольно широкий ручей.

— По этому оврагу мы потом домой пойдем, — сказал Илья. — А теперь тихонько надо: недалеко тут глухари-то.

Выбрались из оврага и без шума разравнялись в виду друг друга. Александр Николаевич шел около Ильи, затаив дыхание, следил за ним, так как не полагался на свое зрение.

За глухарями. Часть вторая
Лоси_by Art Gallery ErgsArt@FLICKR.COM

Вдруг перед ним в нескольких саженях поднялся из-за деревьев громаднейший лось и крупною рысью пошел веред. Почти одновременно раздались два выстрела вслед уходившему зверю, но тот только рыси прибавил. В то же время с правой стороны послышалось хлопанье крыльев, как видно, большой птицы; то поднялась пара глухарей, испуганных выстрелами.

— На што стреляли-то? — обратился Илья к охотникам, которые, держа ружья наготове, с недоумевающими физиономиями посматривали на него и друг на друга. — Ништо его дробью-то убьешь? Да еще в зад, коли бы поближе, под лопатку, да картечью…

— Да уж больно близко, утерпеть нельзя было, само ружье выстрелило, — отозвался Александр Николаевич, который от неожиданности побледнел даже. — А слышал, Сергей Васильевич, глухари-то как зашумели?

— Слышал, — отвечал тот. — Теперь нам тут и делать больше нечего, надо на кордон идти. Глухари-то с земли поднялись — значит, на деревьях и искать их нечего.

Все трое повернули назад и, дойдя до оврага, пошли вдоль ручья. Утомленные дорогою и бессонною ночью, они не обращали внимания на красоту окружающей их природы. А полюбоваться было чем.

Глушь была такая, что можно было подумать, что находишься где-нибудь в первобытных лесах Америки или в сибирской тайге. Вековые деревья покрыли оба склона оврага. Местами бока его спускались почти отвесно, и здесь из земли торчали, переплетаясь, древесные корни и цеплялся какой-то кустарник. Узенькая дорожка шла близ ручья, который местами разливался, образуя маленькие озера с прозрачной, как хрусталь, водою, местами образовал маленькие водопады; шум их нарушал тишину леса.

Казалось, деревья по склонам оврага слушают, наклонившись, этот вечный ропот воды и молчаливо обдумывают его. Иногда дорожка прихотливо отбегала в сторону от ручья или оканчивалась на одном берегу его, снова продолжая извиваться на другом. Переходов не было. Тогда наши охотники переправлялись в брод, причем Александр Николаевич обязательно заливал в сапоги. Шли молча, так как у всех была одна мысль: «Скоро ли дойдем?».

Курьез

Оставалось идти не более версты, когда однообразие этого путешествия было нарушено небольшим эпизодом. Александр Николаевич, который все время шел впереди, запнулся за пенек; ружье полетело в одну сторону, он — в другую и… свалился прямо с берега в ручей, берега которого были в этом месте довольно высоки. Ругаясь и ворча, стал он вылезать оттуда и, смотря на хохотавшего Зарецкого, заявил:

— Дай тебе, Господи, самому головою туда воткнуться; посмотрел бы я, как ты тогда смеяться станешь.

Отделался он только одним испугом, так как даже и замочился очень мало… Наконец, дорожка повернула наверх, и путники выбрались из оврага. Пройдя еще несколько саженей, они вышли на поляну. На краю ее стоял пятиоконный дом, крытый соломою, а на крыльце стоял в это время и сам хозяин.

Среднего роста, стройный, худощавый брюнет, с правильными чертами лица и большими черными глазами, он мог назваться очень красивым мужчиной. Длинные усы закрывали его верхнюю губу и спускались ниже подбородка. На нем были форменная фуражка и пальто (он служил помощником лесничего).

Если бы не немецкая фамилия, да не неправильный выговор, то его ни в каком случае нельзя бы было принять за нерусского. Зарецкий и Александр Николаевич чувствовали к нему искреннее расположение, чего он вполне заслуживал.

— Ну что, много ли глухарей распугали? — обратился он к подходившим охотникам, сойдя с крыльца и крепко пожимая им руки.

— Давайте скорее чаю, тогда и расспрашивайте, устали мы очень.

— Самовар на столе, прохаживайте в комнату, — не совсем удачно по-русски приглашал Эдуард Карлович.

Все трое вошли в сени, который разделяли дом на две половины; в одной жил Эдуард Карлович, в другой — лесники. Войдя в комнату, оба охотника с наслаждением уселись за самовар и принялись за чай. Выслушав рассказ своих гостей об их ночном путешествии и об утренней неудаче с лосем, Эдуард Карлович сказал:

— Вы напрасно совсем прохаживали на ток: надо вечером туда идти, выслушивать глухарей, а на заре утром убивать.

И он принялся разъяснять теорию охоты за глухарями, за которыми Зарецкий, не говоря уже об Александре Николаевиче, никогда не охотились.

— Теперь вам надо отоснуться хорошенько, лягните-ка, — сказал в заключение своих объяснений Эдуард Карлович.

— Так нельзя по-русски сказать: «лягните», — заметил ему Александр Николаевич.

— А как же, Herr (господин. — Прим. редакции) учитель?

— Надо сказать «лягайте», — пресерьезно отвечал Herr учитель.

Через десять минут измученные охотники спали мертвым сном.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Евгений Диатроптов, 1882 г.

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий