Около двенадцати часов первым проснулся Александр Николаевич и, не будя Зарецкого, вышел на крыльцо. День был прекрасный. Тучи исчезли, и с голубого неба весело светило яркое весеннее солнце. Ласточки кружились над домом и поляной и беспрестанно влетали в сени, где у них под крышей понаделано было множество гнезд.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — В № 4—5 (131—132), 6—7 (133—134).
Первый предмет, который бросился в глаза Александру Николаевичу, был Гаврила, сидевший у крыльца на скамье и протиравший ружье.
— Ты как сюда попал? — спросил его Александр Николаевич. — Ведь ты не знаешь дороги сюда?
— И сам не знаю как, — отвечал тот. — Вчерась заснул я на лошади-то, она и повернула домой. Я уж как на завод приехал, так увидал, что не туда попал. Выспался, а утром и поехал. О дороге все спрашивал, а лесом наобум ехал. Вот Дианку привез.
Белая с желтыми пятнами собака-сеттер в это время ласкалась к Александру Николаевичу, стараясь лизнуть его в лицо. Из лесу показался Эдуард Карлович, а через минуту на крыльцо вышел и Зарецкий.
— С добрым утром! — говорил, подходя, Эдуард Карлович. — А я на своем пчельнике был да вот какую штуку там придумывал: давайте после обеда возьмем ружья да пройдемся вот тут по оврагу. Там вальдшнепы есть, будем убивать до глухарей-то штук пять-шесть.
— Это Вы хорошую штуку придумали. Вот Гаврила, должно быть, вашу мысль предвосхитил, — сказал Александр Николаевич.
— Как это Вы сказали? — не понял Эдуард Карлович.
— Я сказал «предвосхитил», то есть собаку с собою взял.
— Так и мы ее предвосхитим, а пока давайте обедать.
Добровольный загонщик
После обеда, выпив по стакану чаю и зарядив ружья, охотники отправились в лес. Гаврила тоже присоединился к ним. Эдуард Карлович пошел в качестве провожатого, так как не взял с собою ружья. Пройдя крупный лес, они вышли к оврагу с отлогими боками, покрытыми мелколесьем и, приготовив ружья, разравнялись. Молодая собака горячилась и постоянно отбегала в стороны, скрываясь за деревьями. Только и слышался голос Зарецкого, звавшего:
— Дианка!.. Дианка, назад!
Александр Николаевич шел молча. Сначала он ожидал, что вот-вот из-под ног вылетит вальдшнеп; но, пройдя с версту и не видя ничего, стал уже посматривать по верхам, не пролетит ли ворона или сорока. Вдруг почти из-под ног его выскочил заяц и короткими прыжками побежал, несколько удаляясь, вдоль линии охотников. От неожиданности наш охотник за сороками не сообразил, что надо стрелять, и пустился вслед убегающему «косому» с криком:
— Заяц! Заяц!
Понятно, что чрез полминуты он потерял его из виду и тогда только надумал выстрелить по кустам. Вслед за его выстрелом раздался другой, и заяц, набежавший на Зарецкого, закувыркался через голову. Все это видел Гаврила и, подходя к собравшимся около убитого зайца охотникам, обратился к Александру Николаевичу со следующими словами, приправляя их наидобродушнейшею улыбкой:
— У Вас, Александр Николаевич, голос-то дюжо громкий, а заяц-то, мотри, пошибче Вас бегает.
— Да, рысистый шельма и приз за это получил, — отвечал тот. — Ну-ка, Гаврила, «предвосхить» его: все годится. С полем, Сергей Васильевич!
— Благодарю. Ты гонишь отлично, по-зрячему голосом. Я теперь на тебя буду смотреть, не сделаешь ли стойки по вальдшнепу.
— Нет, я больше по зайцам. А Дианка-то, должно быть, бесполезна здесь?
— Третеводнись я с ней охотился, — отозвался Гаврила, — так хорошо искала и не гоняла, как нынче Александр Николаич. Слетит вальдшнеп, она и смотрит на верх; значит, думает, не сел ли на древо.
— Стало быть, поэтому ты ничего и не убил: собака на древо смотрела, ты — на нее, а дичь спокойно улетала, — отплатил ему Александр Николаевич.
Порешили изменить направление и идти вправо к крупному лесу. Опять через каждый две минуты стал раздаваться голос Зарецкого, громко звавшего собаку, Александр Николаевич несколько времени шел молча, потом вдруг заявил:
— Двести двадцать один!
— Это ты сосчитал, сколько раз пропуделял нынешнею весной? — спросил его Зарецкий. — Должно быть, убавил половину.
— Нет, я считал, сколько раз ты Дианку крикнешь.
Капризы Фортуны
В это время Дианка начала приискивать и, потянув носом, стала.
— Тубо, тубо, Дианочка, — говорил, подходя Зарецкий. — Пиль!..
Собака осторожно сделала несколько шагов, и справа от нее из-под куста вылетели два вальдшнепа и потянули по разным направлениям. Один за другим раздались два выстрела: стреляли Зарецкий и Гаврила. Вальдшнеп, в которого стрелял Гаврила, благополучно полетел дальше, а за ним во все лопатки помчалась Дианка, не обращая внимания на крики Александра Николаевича и Гаврилы.
Между тем другой вальдшнеп, подбитый Зарецким, закувыркался в воздухе; в то же время из-за ближних деревьев показался громаднейший ястреб и, с быстротою молнии описав кривую линую, на глазах охотников схватил раненую птицу и стал плавно подниматься с нею. Александр Николаевич, около которого разыгралась эта сцена, выстрелил в похитителя, и тот вместе с своею добычею камнем свалился в кусты.
— Кому же теперь вальдшнеп принадлежит? — сам удивленный своею удачею, спросил педагог.
— Без сомнения, тебе, — отвечал Зарецкий. — Ведь если бы ты не убил ястреба, он унес бы вальдшнепа. С полем, Александр Николаевич!
— Благодарю. На этот раз я помешал твоему намерению накормить лесного разбойника.
Приближалось время идти за глухарями, а потому охотники, подивившись величине убитого ястреба, повернули ближайшею тропинкой к кордону.
— Удивительная странность, — говорил Эдуард Карлович, идя рядом с Александром Николаевичем, — в прошедшем году на этом месте из-под каждого куста пара поднималась. В каких местах они себя запрятали? А тянут, как прежде, весьма хорошо.
— Да, странная удивительность, — согласился собеседник.— Но если тянут весьма хорошо, так это еще может утешить.
— Уж не тебя ли это утешить может? — вставил Зарецкий. — Ты на тяге-то убивал ли когда?
— Завтра непременно убью.
Разговаривая таким образом, добрались до кордона. Здесь их встретили необыкновенный шум и суматоха. Лесники с криком загоняли на двор своих и Эдуарда Карловича коров и лошадей. Три гончие, запертые где-то в сарае, выли немилосердно. Жена одного из лесников, стоя на крыльце, что-то несвязно кричала о свиньях, ушедших в лес.
— Что это за столпотворение такое? — говорил Александр Николаевич.
— Илья, — крикнул Эдуард Карлович леснику, который в это время с азартом гонял по полям теленка, не хотевшего идти на двор, — что, вы все белены обкушались?
— Чаво, Удар Карлыч, у нас тут неладно, — запыхавшись, говорил Илья. — Волк бешеный у нас тут ходит.
— Волк? Да где же он?
— Да ходил я тут без вас на Иву к сестре, а там народ собрался, галдит. Я подошел поспрошать, говорят, волк на село-то забежал, мужика искусал да девчонку. К вам, говорит, на кордон побег вдоль просеки. Иду я назад-от, дошел до Волкова бугра, глядь… в кустах что-то зашумело. Я забежал за березу да и смотрю; а он вышел на тропку-то да и пошел к пчельнику. Большущий такой, пасть раскрыта, и язык оттуда, что тряпица, болтается. Ружье-то со мной было, да не заряжено, а то бы убил: совсем близко от меня прошел.
— Вот это так штука! Как же мы теперь за глухарями-то? — посматривая поочередно на всех, спросил Александр Николаевич.
— Очень просто: напьемся чаю да пойдем. У нас восемь зарядов, я думаю, что для одного волка этого более чем достаточно. Я был бы даже доволен, если бы он набежал на нас, — сказал Зарецкий.
— Есть такая русская пословица, — прибавил Эдуард Карлович, — кто испугается волка, тот не гуляет в лесах.
— Верно, — подтвердил Александр Николаевич, — мы не испугались, а потому будем гулять в лесах.
По парам
— А что, господа, не на воздухе ли нам чай-то пить? — предложил Эдуард Карлович.
— И прекрасно, — сказал Александр Николаевич, — будем дышать благорастворением воздухов.
Через десять минут на столе, поставленном перед домом, шумел самовар, а около него расположились охотники.
— В количестве скольких персон мы отправимся? — спросил, подливая в стакан рому и ни к кому лично не обращаясь, Александр Николаевич.
— Да пойдем мы трое, — отвечал Эдуард Карлович, — и возьмем с собой Илью. Там, на месте, разделимся по двое.
— А Гаврила, — прибавил Зарецкий, — пойдет постоит на тяге. Знаешь, Гаврила, ту полянку, на которой мы в прошлом году пять штук убили? — продолжал он, обратившись в сторону Гаврилы, который в это время чуть не зубами вытаскивал клеща из спины Дианки.
— Как не знать. Собаку-то, значит, с собой взять?
— Конечно.
— Вам теперь самое настоящее по древам-то смотреть, — сказал Александр Николаевич.
— А Вы-то зачем же пойдете? — отпарировал, добродушно улыбаясь, Гаврила. — Мы с Дианкой стоять будем, значит, шеи-то не сломаем по крайности.
— А сколько теперь часов? — спросил Александр Николаевич, смотря на длинную тень от деревьев, которая покрыла почти всю поляну: — Не пора ли нам собираться?
— Я думаю, что пора: не скоро еще дойдем, верст больше пяти надо пройти, — отвечал Эдуард Карлович.
Предполагалось провести в лесу всю ночь, а потому сборы были довольно продолжительны. В кошель, который должен был нести Илья, положили закусок и на всякий случай запас дроби и пороху. Александр Николаевичу в оба кармана своей венгерки засунул по бутылке, горлышки которых предательски торчали наружу.
— Мы, я полагаю, так разделимся, — говорил он, окончив свои приготовления, — я с Ильею пойду, а вы вдвоем — в другое место.
— Почему же это так? — спросил Зарецкий.
— Да у меня выпивка, а у него закуска — вещи неразлучные.
— Это, конечно, основательно.
Солнце скрылось за высокими деревьями, когда охотники спустились в овраг и пошли по дну его. Вечер был бесподобен. Внизу под деревьями сгущались уже сумерки, тогда как вершины высоких берез и осин были еще озарены красноватым светом заката. Теплый, но без летней духоты воздух был наполнен запахом прошлогодних листьев и пробуждающихся к новой жизни растений. Дышалось легко в этой атмосфере леса. Вдали слышался лай собак на кордоне.
Охотники шли один за другим и изредка менялись односложными словами вполголоса; торжественная тишина засыпающего леса производила на всех странное впечатление. Громкий голос или смех человека звучал бы диссонансом среди этой дремоты природы. Ручей, извивавшийся по дну оврага, как бы убаюкивал гигантские деревья, и сердитый шум его маленьких каскадов казался ропотом природы на человека, осмелившегося проникнуть в ее тайники.
Злополучный стрелок
Какая-то большая птица без шума перелетала перед охотниками вдоль оврага с дерева на дерево. Первый заметил ее Александр Николаевич и предложил остальным:
— Давайте убьем ее? Может, интересная.
— Убей, если тебе хочется, — отвечал Зарецкий, — только напрасная это будет с твоей стороны попытка; не попадешь.
— Я-то? Посмотрим…
И, сняв с плеча ружье; он сделал несколько шагов вперед и приложился. Щелкнул пистон, но выстрела не последовало; потом другой — с таким же результатом. Птица поднялась высоко над деревьями и, повернув в сторону, скрылась.
— Ты сам что ли ружье заряжал? — спросил Зарецкий Александра Николаевича.
— Сам, — отвечал тот. — Поэтому-то я и удивляюсь, что такая необыкновенная, из обоих стволов, осечка произошла.
— Поэтому-то и удивляться нечего. Покажи-ка ружье-то!
— Чего показывать? Или ты его не видал? Пойдемте лучше дальше, — и он, надевая пистоны, зашагал впереди.
— Да как же ты глухарей-то стрелять будешь? Надо ведь ружье-то осмотреть да разрядить: может быть…
— На, осматривай, коли охота есть.
Зарецкий взял ружье и попробовал выстрелить. Опять без выстрела щелкнули пистоны. Ружье было разряжено крейцером, и, к полнейшему конфузу Александра Николаевича, оказалось, что заряжено оно было особенным манером: порох — сверху дроби.
Посмеялись над злополучным стрелком и пошли дальше. Через полчаса быстрой ходьбы дошли до места и разделились попарно, как было условлено. Александр Николаевич шел за осторожно шагающим Ильею и, стараясь не производить шума, поминутно наступал на сухие сучья. Чуть не на каждом дереве чудился ему глухарь. Пройдя саженей двести (около 430 метров. — Прим. редакции), Илья остановился и шепотом сказал спутнику:
— Тут мы постоим да послушаем.
Почти совсем стемнело. Пошел дождь, и постепенно усиливающийся шум падающих капель нарушил лесную тишину.
Время подкрепиться
Даже Александр Николаевич понял, что при таких условиях трудно рассчитывать на хороший результат охоты, а потому, постояв в ожидании еще минут двадцать, он уселся на поваленную бурей осину и осторожно вытащил из кармана бутылку и стаканчик. Увидев эти приготовления, Илья подошел к нему с сияющею, как масляный блин, физиономией, уселся на корточки и раскрыл котомку.
Выпили по стаканчику, потом по другому. Производили эту операцию молча. Поистине уморительную картину представляли они в эти минуты.. Когда дело дошло до четвертого стаканчика, сзади послышался сдержанный смех: Эдуард Карлович и Зарецкий подошли к пирующим охотникам как раз в тот момент, когда те, позабыв о глухарях, оба вместе с озабоченными физиономиями рассматривали бутылку и определяли количество оставшейся в ней живительной влаги.
— Не хотите ли подкрепиться? — шепотом предложил им Александр Николаевич.
— Да уж осталось ли там что-нибудь? — спросил его Зарецкий, указывая на бутылку. — Смотри, как бы глухари вам на нос не насели.
— Не насядут. Мы теперь их с деревьев за хвосты стаскивать будем.
— Нужно было бы вам для этого соли с собой захватить. Мы с Эдуардом Карловичем решили на другое место идти.
— Ступайте, а мы здесь останемся.
Когда они скрылись в темноте опускающейся ночи, Илья сказал Александру Николаевичу:
— Они, должно думать, хотят на деревьях птицу-то сонную высматривать, петь ноне она не будет, потому дождик. Вы тут посидите, а я вот тут на полянку пройду, послухаю.
Александр Николаевич остался один и принялся всматриваться в надвигающийся мрак. Дождь не переставал. Слабые просветы между вершинами деревьев постепенно темнели; внизу не было возможности в пяти шагах различать предметы.
Глухарь
После нескольких минут ожидания, Александр Николаевич вдруг увидел на мутно-сером фоне неба между деревьями быстро пролетающую большую птицу и вслед затем услышал шум, когда она села на дерево.
«Глухарь!» — подумал он и с сильно бьющимся сердцем сделал несколько шагов по тому направлению, где, как ему показалось, опустилась птица. Ноги у него дрожали, дыхание спиралось, и в глазах чувствовалась боль от напряжения, с которым он всматривался в деревья.
— Вы куда? — спросил его точно из-под земли выросшей Илья.
Александр Николаевич, быстро зажав ему рот рукою и наклонившись к самому уху его, прошептал:
— Глухарь! Вот тут на дерево сел, близко.
— Ну-у? Так надо тут подождать, а то спугнем его: он сторожкий. Послухаем, может, запоет. Утром на заре его бы бить-то надо. Тогда он токовать будет тут. Кабы дождик перестал, беспременно бы утром-то запел.
— Нет, уже как хочешь, а я до утра ждать не стану. Сейчас пойдем.
— Да что же толку-то будет. Подождем маленько, тогда к сонному подкрадаться станем.
Долго стояли они на одном месте, боясь пошевельнуться. Слышался только шум капель, падающих с деревьев.
— Пора, — сказал, наконец, Илья.
— В которой стороне сел-то?
Александр Николаевич молча указал направление и, взведя курки, двинулся за Ильею. Осторожно ступая, они останавливались после каждых двух шагов и напряженно всматривались в деревья. В полчаса они прошли не больше двадцати саженей (свыше 40 метров. — Прим. редакции). Вдруг почти над головами их раздалось хлопанье крыльев, и глухарь, которого они раньше не заметили, поднялся с осины. Раздался грохот выстрела, и лесное эхо нисколько раз повторило его. Это выстрелил Александр Николаевич наобум.
— Ах, чтоб его! — сердился Илья и приправил свое изречение крепким словцом, без которого, как известно, русский человек не обходится в минуты душевных волнений. — Вы али не видали, куда он сел-то? Вот прозевали его, таперь ищи поди другого-то.
— Да чего ты на меня ворчишь? — вскипятился Александр Николаевич. — Я что ли виноват, что ты ни черта не видишь. Ты вперед пошел, значит, ты и прозевал.
— Я ли, или не я, а только другого нам близко не найти: верст на пять поди распужали их таперь.
С последним доводом согласился и Александр Николаевич, а потому и порешил:
— Надо тех искать. До зари теперь нечего и рассчитывать на что-нибудь, — и он во все горло закричал: — Гоп, го-оп!?.
Где-то далеко раздался ответный крик.
— Однако далеко они забрались. Надо идти.
Евгений Диатроптов, 1882 г.
