Попробую вкратце рассказать несколько случаев на охоте, если иногда и не вполне курьезных, то во всяком случае не лишенных в том или ином смысле некоторого интереса.
Лежка в воде
Наша компания из трех человек охотилась с гончими в так называемой Медянской подталице, находящейся на берегу реки Тобола, против Медянских юрт. Подталица эта состоит из ряда идущих параллельно Тоболу грив, поросших тальником и разделенных между собой длинными неширокими луговинами с высокой шумихой, в которой осенью любили ложиться зайчишки. Гончие уже несколько кругов «держат» зайца, которого нам никак не удается перехватить. Я стою на последней к Тоболу гриве, дальше место представляет совершенно чистый песок, тянущийся по берегу Тобола и переходящий в береговую отмель, в некоторых местах далеко вдавшуюся в Тобол. На этом песке, далеко впереди от себя, я замечаю гонного зайца, идущего почти у самой воды в мою сторону. От гривы, на которой я стою, до воды шагов полтораста, и я соображаю, что если заяц не изменит направления, его и на этот раз нельзя будет стрелять за дальностью расстояния. Поравнявшись со мною и держась все так же у самой воды, заяц сел «столбиком», повернулся в ту сторону, откуда бежал, высоко поднял уши, послушал гон и затем… медленно побрел по отмели в воду. Отойдя шагов на 20 от берега, он прилег и погрузился в воду так, что наверху осталась только часть его головы с плотно прижатыми ушами… Вскоре вывалили гончие и, потеряв у воды след, разметались по песку на поиски.
Должен сказать, что до этого я видел уже один раз, как нажатый гончими заяц бросился в широкий Михайловский пруд и поплыл на другую сторону. Не решаясь поэтому показать гончим, где от них отсиживается заяц, из опасения, что он также может направиться вплавь и увести собак за собою, я подошел к берегу и убил его на лежке в воде.
Столкновение на тропе
С гончими же я шел боровою стороною по направлению от «диких» озер к Семеновке. Дорожка, или, вернее, узенькая тропка, пролегает здесь очень густою, частью березовою, частью осиновою порослью, сжавшею ее с обеих сторон настолько плотно, что в иных местах нет возможности сойти с нее в сторону. Гончие впереди подняли зайца и повели его от меня. Я подвинулся немного вперед в надежде найти менее густое место и, не успев в этом, решил стоять на тропке, неудобной еще и в том отношении, что она часто поворачивала и не давала кругозора даже и по своей длине. Гон начал приближаться, но вскоре смолк. Я начал подходить к гончим. Вдруг одна из них подняла «на глаз» и повела прямо на меня. Не успел я сдернуть ружья, как на тропку выкатил заяц и с такою силою ударил меня головою о колено, что я буквально сел от нестерпимой боли… В двух шагах от меня, на той же тропке, сидел и заяц. Выпучив глаза и поводя ушами, он рассматривал меня, не помышляя о бегстве. Очевидно, удар собственною головою оглушил его. Налетевшая гончая чуть было не взяла его, но ему как-то удалось от нее увернуться. Этого зайца я убил из-под гона, но из-за страшной боли в ноге на нем же должен был кончить охоту.
Три зайца
Охотимся с загоном возле деревни Саврасковой. Взяли уже несколько колков. Стреляли… Есть и трофеи. Но вот новый загон, в котором только один выстрел. После окончания загона несколько голосов на левом фланге кричат «ура». Подхожу и я.Н. В., окруженный охотниками, повествует, что когда он ловил шедшего на него по тропке зайца на мушку, за ним показался другой, и после выстрела оба остались на месте. Подошедшие же затем загонщики нашли неподалеку от двух первых и третьего зайца, еще трепыхавшегося и которого он, стреляя, не видел. «Ура» было дружно поддержано.
Также охота с загоном возле села Карачинского. Зайцев много. Стрельба идет дружная. В одном из загонов — такой курьез. На Н.Н. сразу вышли три зайца. Пока он ловил на мушку поочередно то одного, то другого, то третьего из них, шедший посредине заяц пролез у него между ногами и в сопровождении двух остальных безнаказанно скрылся.
Вальдшнеп и кобчик
Как-то вечером перед закатом солнца иду на тягу. Скоро уже и мое место. Впереди от меня с лесной дорожки, по которой я шел, слетел кобчик и, пролетев немного, сел невысоко на осинку. Издавна усвоив привычку не пропускать хищников без выстрела, я начал снимать ружье, но в это время на том месте, с которого слетел кобчик, заметил вальдшнепа. Он стоял на дорожке, как-то нахохлившись, и смотрел на меня своими большими черными недоумевающими глазами. Я подошел к нему и, наклонившись, взял его в руки. Он не сделал при этом никакой попытки к тому, чтобы спастись от меня. Тщательно осмотрев его, я не нашел на нем никаких признаков поранения дробью. Он был совершенно цел, и только на затылке у него перья были взъерошены, да несколько перышек было выдернуто и лежали тут же на дорожке. Пока я осматривал вальдшнепа и устраивал его в сетке, кобчик, сидя шагах в 10ти от меня на той же осинке, внимательно следил за мною, очевидно, возмущаясь моим неожиданным вторжением в область его права. Когда он упал после выстрела, и я его поднял, он ростом оказался меньше вальдшнепа.
Лунь-воришка
В конце августа я и былой спутник мой по охотам Н.Ч. сидели в двух балаганах (местное название шалаша) на Овсянниковской ляге с чучелами — на уток. Балаганы стояли шагах в 200, на виду один у другого, и сверху были открыты, что давало возможность стрелять по налетевшим уткам. Утиный перелет оказался слабым, стрелять приходилось мало, и становилось скучно. Скоро я увидел, как Ч. вышел из балагана и отправился скрадывать чирков, стайка которых незадолго перед тем опустилась на речку Рогалиху, шагах в 500 от его балагана. Я продолжал сидеть еще и через некоторое время увидел кружащегося над балаганом Ч. болотного луня. Покружившись немного, он опустился в балаган и вылетел оттуда с какой-то ношей, в которой я различил затем ягдташ с привязанным к нему котелком. Лунь то поднимался со своею ношею на воздух, то опускался ниже и влек ее понизу, а отлетев от балагана шагов 200, опустился еще раз и исчез в траве… Я видел затем, как вернулся к балагану Ч. Он постоял немного возле балагана и потом направился в мою сторону. Подойдя ко мне, он рассказал, что в его отсутствие кто-то унес из его балагана оставленный им ягдташ с котелком и уткой, а потом начал недоумевать, кто бы это мог сделать…
Я разрешил его недоумение, и ягдташ был найден, но от утки осталось только воспоминание в виде перьев и аккуратно привязанных к ягдташу утиных костей.
Журавли у балагана
Сижу также в балагане на Бурковом болоте. Перелета нет, и целое утро мне пришлось созерцать только собственные утиные чучела. Когда хорошо пригрело солнышко, я улегся в балагане и уснул. Долго ли спал — не знаю. Но вот сквозь сон над самым ухом слышу журавлиное курлыканье. Открываю глаза и вижу, что балаган окружен журавлями, и один из них стоит в двух шагах от меня, возле самого балагана. Вытянув шею, он заглядывает в балаган и курлыкает… Когда я начал подтягивать руку к ружью, журавли взлетели, но я успел все-таки сделать по ним дуплет, и один упал в воду возле моих утиных чучел, а другой, пролетев шагов полтораста, сунулся в кочки.
Неожиданные гости
Около часу ночи я пришел на тетеревиный ток верстах в 8 от города и, поправив заранее выстроенный балаган, удобно расположился в нем на принесенной охапке сена. Было тепло и тихо. Я выкурил уже несколько папирос, несколько раз посматривал на восток в надежде увидеть полоску зари, но ее все еще не было. Просидев некоторое время и совсем того не желая, я не заметил, как уснул. Разбудил меня знакомый звук: тур-р-р-р… ру-у-у-у… ротототур-р-р, ротототур-р-р… Звук раздавался над самым моим ухом, и по его силе мне ничего не оставалось думать больше, как то, что тетерев токует у меня в балагане. Видеть его я, к сожалению, не мог, хотя было уже совершенно светло — он токовал у меня сзади, и для того, чтобы его увидеть, нужно было повернуться. Я начал тихонько поворачиваться и когда повернулся, видел, как из балагана скользнули два черныша. В том месте балагана, через которое они выскользнули, еще качалась задетая ими ветка. Когда я заглянул в просвет балагана, первым, что мне бросилось в глаза, были два косача, стоявшие неподалеку от балагана в настороженных позах и готовые взлететь. Все остальные тетерева самым усердным образом токовали. Мои гости, очевидно, забежали в балаган во время драки и здесь продолжали токовать, не смущаясь не совсем обычной обстановкой.
И. Станкевич, 1925 г.
