Как-то, приехав на рыбалку в деревеньку, расположенную на берегу реки Уфимки, я направился к дяде Феде, у которого останавливался на ночлег. Войдя во двор, увидел старика под яблоней на скамейке за небольшим столиком.
Дядя Федя, семидесяти лет от роду, выглядел еще моложаво. Среднего роста, коренастый, носил буденовские усы, на голове — большие залысины. Увидев меня, он обрадовался, усадил рядом с собой и посетовал, что его бабулька Марфа убежала на рыбалку и встретить гостя никак не сможет.
— Знаешь, Кольша, Бог как-то надумал сотворить что-нибудь пакостное на земле. Думал-думал — и придумал — cотворил бабу! Вот моя Марфа — чего только с ней ни случалось. Раз пошла в лес за малиной и наткнулась на медведя, который так увлекся поеданием малины, что не услышал, как к нему из кустов вышла Марфа. Другая бы умная баба потихоньку ретировалась назад — и все. Но моя супружница, увидев зверя, завопила во все горло. Зверюга от неожиданности дрогнул и бросился бежать. Пробежав метров десять, он сдох от разрыва сердца. Придя в деревню, она рассказала людям про медведя, пошли мужики на то место и обнаружили там мертвого Топтыгина. Другой раз, возвращаясь с грибами домой, присела отдохнуть на пенек у дороги. Сидя на пеньке, увидела, как по дороге бежит заяц, затем остановился на бровке и начал уплетать траву. Марфа заголосила, как аварийная сирена. Заяц от такого визга подпрыгнул чуть не до неба, а затем бездыханный упал на землю. Не выдержало сердечко бедного косого от марфиного ангельского» голосочка. Мужики в деревне смеются, дескать, Марфа-охотница без ружья охотится.
Брал я несколько раз Марфу на рыбалку, а сейчас не рад даже, что приучил ее к этому делу: хозяйство запустила, корову доить часто приходится самому. Гляжу, так дело не пойдет! Запретил я Марфуше ходить на рыбалку, пока она не наведет в хозяйстве порядок. Так она, Кольша, мне голодовку объявила! Я думаю, что она никакой голодовки не выдержит. Когда обед готовит, она и десяти минут не выдерживает, чтобы сесть и поесть за столом — обязательно чего-нибудь нахватается, а затем садится за стол и уже капитально набивает свое брюхо. Итак, начала она голодовку. Постелила в комнате на полу матрас и, бросив под голову подушку, растянулась в весь рост.
Утром смотрю: лежит и не встает. Вечером убрался я у скотины и, зайдя в дом, заглянул в холодильник. Смотрю, кусок колбасы убавился наполовину, шматок сала заметно «похудел», хлеб в хлебнице тоже «подтаял». Да, думаю, так можно и всю жизнь «голодать». Когда стемнело, я вышел во двор, оставив свет включенным. Тихо подошел к окну и заглянул в комнату. Вижу, моя Марфа, как заправская коза, метнулась к холодильнику. Отрезала кусок сала — и опять юркнула под одеяло. Я посмеялся досыта во дворе и зашел в дом. Под одеялом тишина. Я ей говорю, чтобы она встала и по-человечески поела за столом, а то салом всю постель измажет, и ей потом самой же придется мучиться, отстирывая сальные пятна. Она как захохочет и вылазит из-под одеяла, держа в руках хлеб и сало. Сели мы с ней за «стол переговоров», как настоящие дипломаты, и решили все мирным путем: на рыбалку она будет ходить, когда управится со своими делами, а я ей иногда помогу, пока она отводит душу на речке.
…Смотри, Кольша! Вроде моя рыбачка идет? Теперь мы живем! Сейчас она нам чего-нибудь настряпает. Нет, Кольша, я все-таки доволен, что Всевышний сотворил женщин. Куда мы без них!
Геннадий Бармасов, Челябинская область
