Прежде позвольте мне познакомить вас с моим, неожиданным спутником и провожатым. Бывая у Якова Николаевича, я видал у него его племянника, Павлушу, оставшегося сиротою после смерти своего отца. Яков Николаевич принял сироту к себе, вскормил его, и, хотя отдавал в училище, но наука как-то не давалась Павлу: кажется, он не окончил курса даже в уездном училище, и этим завершилось его образование.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Крепкий напарник
В доме дяди он жил в качестве какой-то живой силы: нужно ли принести что-нибудь, сдвинуть с места несколько пудов или вообще оказать кому-нибудь и в чем-нибудь физическое содействие, — туда посылали Павла. И действительно, несмотря на свои 18–20 лет, Павел был хоть куда: ростом высок, мускулист и во всей его фигуре проглядывала недюжинная сила.
Зато насколько он был силен физически, настолько же были слабы его умственные способности. Его нельзя было назвать ни дураком, ни идиотом, но иногда он действовал и поступал совершенно как дитя, и во всех случаях, и почти всегда, все свое упование возлагал на свою силу, которою, однако не злоупотреблял. Такой спутник не представлял, конечно, приятного общества, но как товарищ, нужный в минуту опасности, был своего рода находкою.
Услыхав визг полозьев, я выбежал на двор.
— А вот и я. Не правда ли, скоро справился? — спросил Павел, вылезая из саней и привязывая лошадь к столбу. — Я знал, что вы уговорите дядюшку дать лошадь, и поэтому, когда вы с ним разговаривали, успел все приготовить. А знаете, дядя мне дал свое двухствольное ружье на охоту. Вон оно! — и Павлуша начал было доставать из саней ружье.
— Оставьте, после покажете, — остановил я его. — Теперь пора ехать: уже не рано, а дорога не малая.
— И то правда, — согласился Павел, снова укладывая ружье в сани.
Было около семи часов вечера, когда мы выехали из города. Вьюга как будто немного поутихла, но ветер все еще не унимался, дуя не постоянно, а как бы порывами: на несколько минут затихнет, как бы пропадет совсем, и вдруг ударит с новою силою и начнет крутить в воздухе целые столбы снегу, которым в минуту облепит и лошадь, и сани, и нас, седоков. Снег еще падал, но небольшими хлопьями, и какими-то лепестками кружил в воздухе.
Луна хотя и стояла высоко в небе, но так как она была сплошь покрыта снеговыми тучами, то все окрестные предметы представлялись как бы погруженными в какой-то туман, окутанными какою-то дымкой.
Ленивая лошадь
Город О. расположен в котловине и сейчас же по выезде из него приходится подыматься на довольно крутую каменистую гору, протяжением около версты, а далее, на несколько верст, нам предстоял довольно ровный путь, если не считать незначительных пригорков, холмов и тому подобного, чем так богата наша местность.
Выехав за город и поднявшись на гору, мы почувствовали сильные порывы ветра. Не стесняемый теми преградами, какие встречал в городе, он скоро облепил меня и Павла с ног до головы снегом, забросал нам его под башлыки, под которыми снег начал таять и неприятными холодными струйками забирался на грудь и спину. А тут еще мороз начал крепчать и наши ноги, хотя и хорошо обутые, начали чувствовать некоторый озноб.
Еще выезжая из города, я заметил, что наша лошадь будто с неособенною охотою везет нас; но это я приписывал тому, что она еще не разошлась и ей трудно одной тянуть нелегкие сани с двумя седоками. Когда же мы выехали на ровное место и мороз начал порядочно пощипывать наши носы, я попросил Павла приударить по лошади.
Он повиновался, и наш «буцефал» побежал несколько шагов довольно скорою рысью, которую, однако, скоро переменил на более спокойный и ему приятный шаг. Опять хлестнули раз, другой. Результат тот же.
— Что, ваша лошадь больна или слабосильна? — спросил я Павла.
— Какое слабосильна! Она сильнее меня в пять раз, да только ленива ужасно, потому и не бежит, — отвечал Павел, учащенно нахлестывая коня, который, привыкнув, вероятно, к этой неприятности, отмахивался себе прехладнокровно хвостом, а шагу все-таки не прибавлял.
— Да так мы и до завтра не доедем! — рассердился я. — Нет ли у вас чего-нибудь более существенного, чем ваш веревочный кнутик?
— Как же, есть, — отвечал, улыбаясь широкою улыбкою Павел. — Это дядя только боится шибко ездить, чтобы не растрясло его старых костей, а этот кнутик берет только для того, чтобы мух сгонять с лошади; и этим разленил коня. Я же в дорогу припас вот что! — и Павел показал мне внушительного вида дубину.
— Однако вы того… не особенно пользуйтесь этим вашим «кнутом», — остановил я Павла. — Пожалуй, и спину коню проломаете.
— Не беспокойтесь, не прошибу, — отвечал он, взмахнув дубиной.
Не могу судить, насколько чувствительно было это воздействие; но только после него наш конь пошел значительно скорее и затем стоило Павлу поднять свой импровизированный «кнут», как лошадь тотчас же оставляла задуманное ею намерение — протащить нас шагом — и немедленно пускалась чуть ли не вскачь. Так проехали мы несколько верст.
— Давно ли вы были в деревне у К.? — спросил я Павла, который так увлекся приданием прыти лошади, что почти ничего не говорил, несмотря на свою болтливость.
— Года два тому назад.
— Летом или зимою?
— Летом.
— Что же, дорогу хорошо знаете, не заблудимся?
— А кто его знает! Когда ехал с дядею, то, кажется, хорошо присмотрелся, а теперь ведь зима, все закрыто снегом, не мудрено ошибиться. Вот когда приедем на мостик, который в овраге, на расстоянии трех верст от имения К., тогда, наверное, попадем на место; ранее же не ручаюсь.
«Вот тебе на! Что же это такое теперь будет? И отчего я не спросил Павла дома, знает ли он дорогу? Ведь знал же я, что Павел чуть ли не идиот… Пожалуй, завезет черт знает куда… На облаву не попаду. А перемерзну как пес. Яков Николаевич тогда будет иметь полное право посмеяться надо мною…» — такие-то невеселые мысли толпились в моей голове.
А Павлу, по-видимому, было все равно, куда мы ни едем: знай, подталкивает себе лошадь палкою, да хохочет, как сумасшедший. А ветер, как нарочно, закрутил еще сильней тучи снегу, навалил нам его в сани целые сугробы, мороз же чувствовался все ощутительнее и ощутительнее.
— Довольно же вам мучить несчастную скотину, дайте ей передохнуть хотя несколько! — сказал я Павлу, когда он с новым азартом хотел приняться за экзекуцию. — Смотрите, с нее уже пар валит; вылезем лучше из саней и пройдемся несколько пешком: и сами согреемся, и лошадь отдохнет.
— Вылезем, — согласился Павел.
Удобное место для волков
Оттуда, где мы остановились, открывалась, в данную минуту, своеобразная, довольно красивая картина. Представьте себе большую площадку, от которой спускается вниз крутая каменистая дорога. По правую сторону этой дороги тянется овраг, по-видимому, довольно глубокий, весь занесенный снегом. По краям оврага растут густые кусты, на протяжении нескольких десятков саженей, а там идет кусками лес, вперемежку с пахотными полями.
По левую сторону дороги, на несколько сотен саженей, тянутся пахотные поля, усеянные кое-где одиноко растущими кустами, а за полем виднеется черная громада большого леса, глухо шумевшего от бушевавшего ветра, который, крутя снег, обсыпал им кусты на полях, отчего кусты эти, раскачиваясь во все стороны и стряхивая с себя садившиеся на них снежинки, казались как бы живыми существами, принимали какие-то необыкновенные формы, казалось двигались, шли на вас… Этому обману еще более способствовало лунное освещение, придававшее всему окружающему: и полянам, и лесу, и кустам, что-то необыкновенное, фантастическое.
Пока наша лошадь отдыхала, я, насмотревшись на открывавшийся пред нами вид, заговорил с Павлом.
— А ведь место-то настоящее волчье, — сказал я. — Посмотрите: и овраг к их услугам, и кусты, и лес, и поляны в лесу, словом, место самое подходящее для этих ночных грабителей. Вот была бы штука, если бы эти господа вдруг пожаловали к нам! Чтобы мы тогда сделали? Ведь пропали бы ни за грош!
А. Павлович, г. Бельск, 1884 г.
