Из дневника вологодского охотника. Часть вторая

Удоры точно так же, как и местность их, мало еще известны вообще. О зырянах усть-сысольских было говорено и писано не раз, но между теми и другими, как уже было сказано, чрезвычайно много разницы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО МАТЕРИАЛА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.

Средства добывания хлеба насущного

В старину удорцы наживали копейку не от одного только промысла дичи: немалым подспорьем служил для них промысел семги по рекам Вашке и Мезени. Но с тех пор, как на Удоре начал заготовляться купцом Русановым лес для заграничного отпуска, с тех пор, как построился лесопильный завод на реке Мезени в Архангельской губернии, рыбный промысел кончился: «Семга ушла с русановским лесом», — говорят местные жители.

Удаление рыбы из рек, по которым производятся заготовка и сплавь леса, является фактом далеко не исключительным и замечается не только по отношению к семге, но и по отношению к другой, менее ценной, рыбе — например, хариусу, сигу, язю, голавлю и другим.

В настоящее время удорец существует промыслом преимущественно беличьим, а затем добывает рябчика и другую промысловую птицу. Звериного промысла здесь не существует: как ни громадны лесные площади Удорского края, крупного зверя, тем не менее, тут чрезвычайно мало; лося, медведя, а в последнее время и оленя добыть можно лишь редко и с трудом.

Причиной такого отсутствия крупного зверя служат, как надо полагать, во-первых, губительные лесные пожары, из году в год повторяющиеся здесь; во-вторых, сильное развитие промысла по путику; а в-третьих, быть может, и недостаточность лесных плодов, по преимуществу рябины. Как бы то ни было, крупный зверь в значительном количестве перекочевал отсюда в уезды: Никольский, Тотемский и частью в Вельский и Велико-Устюжский.

Путиком называется тропа, проведенная в гущине леса по месту, изобилующему ягодниками, водою и другими удобствами, привлекающими дичь. Такая тропа тянется нередко на целые десятки верст, на протяжении которых ставятся иногда до тысячи ловушек разного рода для ловли преимущественно рябчика, тетерева и прочей дичи, иногда даже медведя, росомахи, горностая и других.

Путик составляет неотъемлемую принадлежность промышленника, и права на эту собственность никем не нарушаются: путик, как неприкосновенное имущество, как капитал, переходит в наследство из поколения в поколение. Такими путиками изрезана вся громадная лесная площадь Удорского края и ближайших к нему промысловых местностей Вологодской и Архангельской губерний.

В поименованных же мною южных уездах Вологодской губернии, в особенности же в Никольском, климатические условия позволяют уже населению заниматься хлебопашеством, а потому крестьянину и нет необходимости делаться специально промышленником; промысел — занятие нелегкое, всегда сопряженное с лишениями и неудобствами, которые нипочем только истому промышленнику, идущему к тому же на промысел по нужде, но с которыми трудно сживаться человеку, имеющему возможность добывать себе средства к существованию иной работой, в большинства случаев и более прибыльной, и менее тяжелой.

Владения хищников

Не преследуемый крестьянами медведь зажил в Никольском уезде оседло: живет и размножается на горе своим гостеприимным и неумелым хозяевам.

Из дневника вологодского охотника. Часть вторая
Медведь. Рисунок подобран автором.

В местах лесистых медведь, а в более населенных и открытых волк являются полными хозяевами главного мужицкого имущества — скота. Волк-то еще туда-сюда, потому он зарежет овечку-другую, иногда, впрочем, и всех на очистку в какой-нибудь деревушке, но редко что покрупнее; правда, обидно, а все же жить можно, так как убытку на брата придется рублей на десяток, много — на два.

Иное дело медведь… тот имеет более широкие потребности и берет все, что ни попало: не брезгует овцой и лакомится охотно и коровой, и лошадью.

В летнее время хороших лошадей крестьяне в иных местах вовсе на волю не выпускают, «потому зверь одолел», как говорят жители. Посеет мужик для своей лошади овса, тот же медведь и к овсу повадится да всю полосу в лоск и положит.

— Столько не съест, сколько примнет, — жалуется и вздыхает бедный мужик, у которого и семена, и годовой труд — все пропадает в одну ночь.

Статистические цифры весьма красноречиво указывают на ту роль, какую играет медведь в хозяйстве крестьянина Вологодской губернии вообще, а крестьян Тотемского и Никольского уездов — в особенности. К сожалению, местные земские деятели нашей губерний чересчур индифферентно относятся к такому, можно сказать без преувеличения, народному бедствию.

Из всех уездных земств Вологодской губернии можно указать как на исключение только на одно вологодское, которое ассигновало 100 рублей серебром в нынешнем году на предмет преследования хищного зверя, и то такое распоряжение последовало по просьбе отдела Императорского общества охоты; такие же предложения были сделаны и другим земствам, но последние своевременно «отписались».

Средства для добывания зверя вообще, а медведя в особенности должны быть чрезвычайно разнообразны в таком обширном царстве, как наше; но не все эти средства известны, почему мне и кажется, что если бы каждый из медвежьих охотников сообщал по мере возможностей свои мнения, наблюдения и знания относительно медведей (а не одни только результаты охоты в количественном отношении), то подобная мера, если не в настоящем, то хоть в будущем, могла бы иметь несомненную пользу и дала бы возможность составить нечто целое и определенное о медведе не с одной только зоологической точки зрения, но и с охотничьей, послужила бы отличным материалом для монографий медведя.

В «Записках охотника Восточной Сибири» господин Черкасов немало посвятил страниц описанию медведей, но, во-первых, это описание медведя сибирского, а во-вторых, в этом описании очень мало личных наблюдений: видно, что писалось это больше со слов…

В настоящее время наша охотничья литература, признавая существенную пользу в разработке «волчьего вопроса», с известной настойчивостью принялась уже за него. Вопрос же «медвежий» покуда и почему-то еще мало возбуждался, несмотря на то что во многих местностях северных губерний вред, наносимый медведем сельскому хозяйству, значительнее, чем вред, причиняемый волком.

Незадачливый воин

В Тотемском уезде, где охотятся за медведем еще менее, чем в Никольском, медведи основались с полнейшим комфортом и поделали себе в лесу даже тропы, по которым разгуливают, нисколько не стесняясь, во всякое время дня и ночи, нередко целыми компаниями, по нескольку штук вместе; и все это происходит вблизи самых селений.

У одного солдатика медведи задрали на одной неделе трех коров. Эта потеря вывела из апатий пострадавшего, и вот храбрый воин отправился в поход против врага. Он смастерил, как умел, лабаз у праха своей последней покойницы и стал ждать прихода хищника. Недолго пришлось ому дожидаться: раздался треск, и разом показалось пять медведей.

— Один-то другого больше, — рассказывал мне потом этот охотник поневоле.

— Что ж ты сделал? — спрашиваю я.

— Срам сказать, Ваше высокоблагородие, от страху в глазах помутилось и из ума все вышибло, — чистосердечно признавался воин.

Так ничего и не помнит, знает лишь, что его благоприятели ушли, полакомившись коровой, от которой остались только рожки да ножки…

Таковы-то в большинстве случаев преследования медведя в Тотемском уезде. Понятно, есть и там один-другой хороший охотник; но это случаи единичные, и потому о них говорить не приходится.

Проезжая Велико-Устюжским трактом в летнее время, вы встретите пасущиеся стада лошадей и коров вдоль всего тракта. Кормятся они тут убогой растительностью, которая прозябает по обеим сторонам полотна дороги, потому что отойти на сто сажень от дороги — уже небезопасно; бывали даже случаи, что медведи нападали на скот и на самом тракте.

— Если б завелся у нас хороший охотник за медведем, заставил бы за себя вечно Бога молить, — говорят тотемские крестьяне.

Страна «топтыгиных»

Это действительно верно. Если бы господа-любители медвежьих охот направлялись сюда охотиться за медведями, то население смотрело бы на них с большим благоговением и принесли бы они несомненную пользу. Кроме того, и издержки на охоту значительно бы сократились, то есть охота далеко не стоила бы того, во что она обходится в настоящее время в Московской или Олонецкой (с центром в Петрозаводске. — Прим. редакции) губерниях.

В Тотемском уезде загонщиков даровых, я думаю, больше найдется, чем в Олонецкой, за плату; проезд же стоит пустяков: до Вологды из Ярославля — железная дорога, а затем сутки езды до города Тотьмы. Одно только горе — нет возможности приобрести здесь уже обойденные берлоги и найти умелых обкладчиков: нужно еще учить здешних мужиков этому искусству, а такого рода обязанность вряд ли кто возьмет на себя.

Зато, если пожелает кто прокатиться еще верст на сотню подальше по направлению к городу Никольску, тот встретит уж совсем другое. Там почти каждый, хоть и плохонький, а все же охотник на медведя, и берлог медвежьих обходит немало и с осени, и в продолжение зимы, и раннею весною, когда уже пойдут насты.

Весь Никольский уезд, кроме северо-восточной его части, без преувеличения можно назвать страною медведей. Население в его западной половине очень редко, а леса — без конца: на запад тянутся в Тотемский уезд, а на юге соединяются со знаменитыми костромскими лесами, в которых еще так недавно ютились раскольничьи скиты. Крестьяне постоянно жалуются на хищничества медведя.

— Не приведи Бог, как озарничает, — говорят они, — чистое разоренье! Одного мужика в один год на 150 рублей серебром наказал.

— Что ж вы их не бьете?

— Как не бьем?! Почитай каждый хаживал за медведем не один десяток раз, да что толку-то? Ружьишки у нас плохонькие, а зверь хитер: когда-когда приведется его подкараулить на овсах или падали! А одного убьешь — на его место трое придут. Летом, как стемнеет, страх берет из избы выйти! Народ-то мы робкий.

Действительно, крестьяне описываемой местности почти все хаживали не один десяток раз на медведя; они идут всегда в артели — от 5 до 12 и более человек — и зимою большею частью убивают зверя.

Недели за три до моего приезда в деревню Ловдуз (возможно, речь идет о современной деревне Логдуз в Бабушкинском районе. — Прим. редакции), в начале марта 1877 года, был убит тамошними крестьянами медведь, шкура которого оказалась 19 четвертей ширины (приблизительно 3,4 метра. — Прим. редакции); сала с него было снято более двух пудов (около 33 килограммов. — Прим. редакции). Шкуры я не видал: ее продали еще до моего приезда за 18 рублей серебром.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Н. Иваненко, 1878 г.

Этот материал был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в феврале 2018 года.

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий