Окраины нашей губернии, именно Устьсысольский, весь север Яренского и затем Никольский уезды, населены жителями, резко отличающимися между собою не только по нравам и обычаям, но даже и по языку. Суровый климат, убогая флора, полная бездорожица нашей сторонки способны нагнать такого страху на новичка, незнакомого еще с прелестями русского севера, что у него с первого же раза, то есть с первой же поездки куда-нибудь, по делам ли службы или по каким иным, пропадает всякая охота к дальнейшему знакомству с местностью.
Не так, однако, думает местный житель: ему мила его родина, и сильно ошибаются наши западники, предполагая в русском жителе Севера стремление к переселению на юг, в плодородные степи и в более теплый климат.
Русский северянин слыхал, что на полудне лесов нет, и этого ему совершенно достаточно, чтоб крестом да пестом отмаливаться от чужой стороны вообще, а плодоносного юга в особенности.
Суровые зимы, скудная песчаная почва, отбили у жителя Севера охоту заниматься сельским хозяйством: если оно и существует где, то преимущественно лишь в форме скотоводства.
Хлебопашество, например, до того миниатюрно в Удорском крае, что смешно смотреть на зырянское поле даже по сравнению его с полями Вологодского уезда и других западных окраин нашей губернии.
Но «Бог не без милости, казак не без счастья», говорит пословица — так и Север наш беден жнивами, скуден злаками, за то разрослись по нему вдоль и поперек леса темные, беспредельные, где много и птицы и зверя. Вот этот-то лес, страстно любимый северянином, милей и дороже ему тепла и раздолья широкого.
Туда уходит на промысел житель Севера и живет там, позабыв все треволнения житейские, один-одинешенек, а то и в артели по нескольку месяцев. Там он властитель: он могуч и свободен, доволен и счастлив, и перед этим счастьем меркнут в его глазах все прелести юга, вовсе ему не понятные и чуждые.
Зыряне вологодские вообще, а удорские в особенности — все прекраснейшие охотники; если они и не выследят белку в летнее время, как некоторые сибирские инородцы, о которых писал господин Черкасов, то все-таки, как охотники, никому и ничему не дадут спуску. Природа для зырянина — раскрытая книга, в которой он читает многое, чего не прочитать нам, пожалуй, еще долго.
Такие разные северяне
У зырян Устьсысольского уезда, занимающего весь восток губернии с Припечорским краем, хлебопашество весьма незначительно; большая часть населения — промышленники, и главным предметом их промысла служит рябчик, а потом уже белка и прочая пушнина. Здешний зырянин среднего роста, плутоват, не дурак выпить и полениться, нравственности далеко не безукоризненной: случаются тут даже и убийства с целью ограбления; вообще честностью особенно похвалиться не могут.
Совсем иное представляют жители Удорского края, занимающего почти весь север губернии. Живут здесь тоже зыряне, но совершенно не сходные с устьсысольскими; самое наречие их даже до такой степени различно, что они с трудом могут понимать друг друга.
Удорские зыряне высокого роста, крепкого, хорошего сложения: они дают лучших рекрутов из всей губернии. Все они, без исключения, неподкупной честности. Подати, собираемые у них, отсылаются ими с первым человеком, едущим в город Яренск, и, несмотря на это, не было растрат или потерь казенных денег.
Пьянства тут вовсе нет: если удорцы и позволяют себе иногда попировать, то лишь в самых торжественных случаях, как-то: на свадьбах, храмовых праздниках и тому подобном; вообще же это народ чрезвычайно трезвый.
С посторонним удорец держит себя с достоинством, но всегда предупредителен и внимателен; услуживает он, однако, без малейшего раболепства даже и барину, а напротив, как будто снисходит в сознании своей силы к беспомощности человека, который слабее его. Охотников они любят и с особенным уважением относятся к хорошим стрелкам. За мой выстрел по глухарю накоротке они пришли в такой восторг, что стали пожимать мне руку, как хорошему товарищу.
Исключительное занятие удорского зырянина тоже промысел. Хлебопашество тут еще менее развито, чем в Устьсысольском уезде, и в хлебе чувствуется недостаток. Урожаи весьма непостоянны от ранних заморозков, так что в десять лет непременно выпадают четыре неурожайных года. Зато мясная пища для удорца не диковина: дичь и мелкая рыба — обыкновенное блюдо за каждым почти обедом и ужином.
Главным предметом промысла удорца является белка, а затем рябчик; остальные промысловые звери и птицы, каковы: медведь, олень, росомаха, рысь, куница, горностай, выдра, волк, лисица, куропатка белая, тетерев, глухарь, гагара, по преимуществу крупная, лебедь и прочие — составляют лишь случайную добычу.
Промышленник не особенно гонится за крупной дичью, потому что ему приходится весь результат своей весенней и осенней охоты везти на продажу в маленьких санках или нартах, где ее помещается сравнительно немного, между тем как ценность крупной дичи или ниже, или равна ценности рябчика; так, например, за две пары куропаток промышленник выручает то же, что за одну пару рябчиков; пара глухарей и тетеревей представляет такую же стоимость, как и пара рябчиков. Очевидно, промышленнику нет никакого расчета бить крупную дичь.
Лыжи и другое снаряжение
Удорец, выходя из дому, всегда берет с собой острый нож в кожаном чехолке, привешивающийся у пояса, кремень с огнивом в особой сумочке, где также хранится и его вечная спутница «матка» («маткой» зовется обыкновенно компас ценностью от 15 до 25 копеек, который привозится из Англии в город Архангельск и оттуда уже распространяется между промышленниками. — Прим. автора), на плечо вскидывает дулом вперед винтовку; следовательно, куда бы и зачем бы ни вышел он из деревни — он уже на охоте. Заряда он попусту тратить не любит; стреляет прекрасно, но с приклада и только по птице сидячей.
К числу необходимых охотничьих доспехов зырян принадлежат, конечно, в зимнее время, лыжи, заслуживающие по своему изяществу и удобству полного внимания.
В 1876 году господин Львов в статье своей «Преимущества правильной зимней облавы» дает описание лыж, которые делаются в Санкт-Петербурге фортепьянным мастером Зимерлингом. Лыжи эти работаются из бука, дуба или клена, стоят 15 рублей серебром и названы господином Львовым превосходными.
Если бы такие лыжи стоили не 15 рублей, а 15 копеек, то и тогда зырянин не обзавелся бы ими, точно так же не взял бы их и я по очень простой причине, потому что они никуда не годятся; если же и можно на них ходить, то разве лишь по наиблагоприятнейшим местам в наиблагоприятнейшую погоду. В описанных господином Львовым лыжах есть самый существенный недостаток: на них невозможно подниматься на крутые горы, а также и ходить в сырую погоду; они не подбиты волосом да, кроме того, еще и тяжелы.
Недурно делают лыжи в Пермской губернии, но там нет оленьих чумов (если же и есть олень, то только в диком состоянии), и лыжи подбиваются шкурками от лошадиных ног; лошадиная же шкурка тяжела и непрочна, скоро стирается и неравномерно просыхает, будучи намочена во время ходьбы. Производством их в Осинском и соседними с ним уездами занимаются по преимуществу башкиры.
Превосходные же лыжи встречаются в Вологодской губернии, у зырян удорских, ижемских и печорских. Своими лыжами зырянин также гордится, как сын Востока своим холодным оружием. Тут обращается внимание не только на твердость волоса на шкурке, употребленной на подбивку, но даже и на то, какого цвета этот волос. Чем темнее волос и чем более в нем упругости, тем дороже ценится лыжа. Обыкновенно на подбивку идут шкурки с оленьих ног, собственно с пазанков (часть ноги от голени и ниже. — Прим. редакции).
Особенности производства
Самая лыжа (то есть дерево) делается тонкая, из прямослойного елового леса; форма ей дается точно такая, какая описана у господина Львова; выгибается она в то время, когда дерево находится еще в сыром состоянии. После того сшивается необходимое количество шкурок («кисы» по-зырянски), которые и наклеиваются простым шубным клеем к нижней стороне лыжи, а края шкурки аккуратно загибаются на верхнюю сторону и тоже приклеиваются.
Такая еловая тонкая лыжа хотя и чрезвычайно гибка, тем не менее не ломается, потому что сдерживается снизу кожей; раз выгнутая, она никогда формы своей не теряет и, несмотря на то что подбивка на клею намокает во время ходьбы, она, однако, не отстает, а высыхает и снова приобретает свой первоначальный вид, нисколько не теряя своего достоинства. Сырые лыжи всегда сушат на вольном воздухе и вносят в комнаты только тогда, когда мокрая кожа высохнет совершенно.
Сверху лыжа красится красной краской и сильно просаливается салом. Краска кладется собственно для красоты, сало же — для того, чтоб мокрый снег не приставал к дереву, иначе ходьба делается чрезвычайно затруднительной.
Не подбитые лыжи во время оттепели намокают, пристают к снегу, вследствие чего ходьба на них делается чистой каторгой. Подбитые же зырянские лыжи, намокнув, напротив, делаются гладкими и скользкими, и на них ходок может идти с быстротой от 6 до 9 верст в час (около 6,4-9,6 км в час. — Прим. редакции).
Кроме того, подбитые лыжи не сдают назад, так что человека, стоящего на них, нельзя даже при усилии сдвинуть с места, дергая лыжу против шерсти. Длина лыжи должна быть не менее роста охотника, ширина — от 3,25 вершка до 3,5 вершка (приблизительно от 14,5 см до 15,6 см. — Прим. редакции), смотря по тяжести охотника.
Зырянину лыж обыкновенно хватает года на два, то есть в два года совершенно вытирается собственно шкурка; но по одному этому сроку судить о прочности лыж невозможно: надо, конечно, брать в расчет то, сколько земли вымеряет ими зырянин в промысловое время. Три года тому назад я привез из Яренского уезда несколько пар лыж для себя и своих приятелей. Лыжи у меня еще как новые, хотя на их долю выпало немало-таки работы.
Цена лыж сравнительно чрезвычайно дешева: на месте, то есть в Вашгорте, самые лучшие стоят от четырех до пяти рублей серебром. Заказ делается осенью, а при наступлении зимнего пути, когда с реки Вашки приходит обоз оленей в город Яренск за хлебом, лыжи привозят в город. Доставлять их оттуда весной на пароходе по реке Вычегде в город Вологду весьма нетрудно; я думаю, что и в Москву можно бы было небезвыгодно продавать рублей за семь или восемь.
Я имел случай видеть лыжи, кажется, ясеневые, на Второй очередной выставке; не знаю, кому они принадлежали, знаю только, что то были не лыжи, а какая-то жалкая пародия на настоящие лыжи.
Лыжи, подобные описанным господином Львовым, в общем употреблении у крестьян во всем Никольскому уезде. Только тут лыжи делаются из березы и потому чрезвычайно тяжелы. Впрочем, на безрыбье и рак рыба, а потому, конечно, лучше иметь какие-нибудь лыжи, чем вовсе не иметь их. Я счел долгом ознакомить охотников с зырянскими лыжами ввиду того только, чтоб показать, что есть возможность делать лыжи много дешевле и лучше тех, которые делаются в Петербурге.
Н. Иваненко, 1878 г.
Этот материал был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в январе 2018 года.
