Несколькими верстами дальше мне удалось убить двух кряковых селезней и пару чирков, которые ничем не отличались от прилетающих к нам в Россию. Время приходило к обеду, и мы пристали к берегу. Утки на вертеле в своем соку, лососина, данная нам на промысле, тоже на вертеле с гранатовым соком, чарка водки и закуска свежей икрой, какой не найдешь в Петербурге ни за какие деньги, составляли наш обед. Выпили и гребцы за благополучное начало…
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Выпив самоварчика два чаю и размяв немного ноги, мы пустились в дальнейший путь. Дальше пошли те же корчи, те же бакланы и те же лесистые берега. Спугнули стадо гусей, снявшихся далеко вне выстрела. Утки постоянно снуют над рекой, но под выстрел попадается мало, да и то больше чирки, а на них не стоит заряда тратить.
К вечеру мне удалось убить еще невиданную мною утку. Когда мне ее изжарили на вертеле, то она показалась гораздо вкуснее чирков и всяких других уток. На вид она очень красива: голова черная с синим отливом, горло белое, весь живот золотистого цвета, а крылья черные с белыми крапинами на маховых перьях.
Величиною она больше чирка, но меньше кряквы. Впоследствии мне приходилось убивать очень больших уток, больше кряквы, очень похожих на только что описанную и с такими же золотистыми животами.
Гостеприимство местного населения
В восемь часов вечера мы подъехали к месту нашего ночлега, татарской деревне Маджар Караоглан (то есть, Верхний Караоглан. — Прим. автора), лежащей у самого берега, посреди виноградных и плодовых садов. Деревня, в которую мы приехали, представляла, как и вообще все татарские деревни, узкие улицы… окаймленные заборами, поверх которых свешивались ветви черешневых, персиковых, гранатовых и других фруктовых деревьев.
На берегу нас встретила толпа татар и повела к тому из них, который по богатству своему мог оказать достойный прием. Его хата, сделанная из сырцового кирпича, вымазанная снаружи саманом и выбеленная, представляла очень опрятный вид. Из сеней налево дверь вела в семейную и женскую половину, направо же была приемная для гостей.
В стенах, часто сделанные ниши были наполнены шелковыми одеялами, джиджимами (очень толстая полосатая шелковая материя. — Прим. автора), коврами и подушками. Под потолком, в стене же, сделана кругом всей комнаты полка, на которой помещалась всевозможная татарская посуда и тульский самовар.
Пол, гладко выбитый, был покрыт коврами. Хозяин, типичный татарин, с ярко-огненной бородой (обычай красить бороду и ногти охрой распространен на всем восточном Закавказье; краску татары делают из особого рода земли. — Прим. автора) очень любезно принял нас, и… навалив мне груду подушек, усадил на почетное место. За нами ввалилось в комнату человек десять татар и все, поджав ноги, расселись вдоль стен.
Скоро подали чай, а затем поднялись всякие вопросы. По важному виду, который принял на себя мой переводчик, и по тому почтению, с которым ко мне относились, я увидел, что он должно быть сильно врал насчет моей скромной персоны.
Выпив несколько самоваров, два татарина принесли тазы и рукомойники и каждому из нас полили несколько капель воды на пальцы. По понятиям татар, вода прикосновением своим очищает от всякой нечистоты и омывая себе, перед и после всякой пищи, руки… они считают, что отдали должную дань чистоплотности.
По окончании этой церемонии, принесли два громадных металлических блюда; посреди каждого из них, стояло другое, металлическое же блюдо, гораздо меньших размеров, покрытое шишаком; кругом последнего стояло множество блюдечек со всевозможными вареньями, зеленью и маринадами.
Одно блюдо было поставлено передо мною, другое же окружили все татары. Под шишаком оказался отличнейший плов с бараниной. Это очень жирное блюдо, приправленное крепкими маринадами и сластями, вполне заслуживает внимание гастронома и надо отдать справедливость, что нигде не умеют так жарить и варить рис, как у татар.
Мне была дана ложка, туземцы же отлично справлялись своей пятерней, препровождая рис в рот громадными порциями очень ловко, но не особенно грациозно. Вместо салфеток служил нам хлеб, в виде очень тонкого листа теста, испеченного на железном листе из муки с водою. Этой «салфеткой», которая очень мягка пока свежа, утирают себе рот и руки, и потом свертывают и едят.
Особенности жизни в низменности
Сделав после еды требуемое омовение, мне сделали отличную постель из шелковых тюфяков, подушек и одеял, и я, пригласив хозяев продолжать беседу, немедленно заснул, несмотря на неумолкаемый говор, производимый, впрочем, шепотом. Вследствие ли усталости или действительно чистоты в комнате, но я проспал отлично и не был беспокоим насекомыми, столь обыкновенными спутниками человека в этом краю.
Правда, был декабрь-месяц и по ночам очень холодно. В бухаре (местный камин без вьюшек. — Прим. автора) всю ночь поддерживался огонь, и тем не давал слишком падать комнатной температуре.
Описанное мною жилище есть общий тип зимнего туземного жилья. Летом прибрежные жители Куры не перекочевывают в горы, как это делают все жители низменности, но строят себе деревянный шатер, крытый тростником и поставленный на высокие столбы. Цель та, чтоб, повысив себе ложе для сна, дать больше доступа воздуху и ветру, который, хотя сколько-нибудь отгоняет мириады мошек и комаров, от которых положительно нет убежища.
Кроме того, в тростниковых, покрытых землею, плоских крышах зимних построек размножаются в огромном количестве бурые скорпионы и фаланги, из земли вылезают тарантулы. Все это сыплется как дождь из щелей потолка, вылезает из земли и делает пребывание там не только неприятным, но и опасным.
Прибавьте еще к этому массу змей, в особенности медянок и 40 градусов Реомюра (около 50 градусов по Цельсию. — Прим. редакции) в тени, и вы представите себе полную картину летнего пребывания в низменности.
Проснувшись утром в пять часов, я увидел, что все было покрыто легким инеем, который, впрочем, быстро растаял, как только поднялось немного солнце. Выпив несколько стаканов чаю, мы, поблагодарив хозяина, расселись на свои места в кулазах и предоставили себя течению Куры нести нас дальше.
Раздолье для охотника
Отъехав несколько верст и проезжая по совершенно безлюдной местности, проводник мой указал мне на черную массу, проглядывающую промеж тростника низменного берега. Я схватил ружье, но ничтожный шум, произведенный мною, заставил броситься животных в чащу.
Так в первый раз мне пришлось видеть несколько штук кабанов. Эту дичь татары не стреляют и потому ее страшно много водится по берегам Куры. Во многих местах берега сплошь изрыты этими животными. Я решил в первую же ночь попытать счастья и засесть в засаду.
Немного времени спустя, мне указали на стаю турачей (птицы семейства фазановых, известные также как черные франколины. — Прим. редакции), бегавших по берегу. Кто бывал в Елисаветполе, тот первым делом требует себе в гостинице турача и, по-моему, совершенно основательно считают его гораздо выше фазана и всякой другой дичи с белом мясом.
Фазан скоро приедается, турач же нежнее его и к тому имеет вкус дичи более характерный. Впоследствии мне много приходилось на них охотиться с легавой собакой и с соколами, и как та, так и другая охота не имеет себе равных.
Водится турач больше в степи, в местах, поросших бурьяном или тростником, попадается часто близ садов и в редколесья, но никогда не встречал я его в чаще. Фазан же, наоборот, сидит часто в такой трущобе колючек, что и собака за ним нейдет.
Стойку турач выдерживает отлично, летит как серая куропатка, хотя далеко не так бойко, поэтому стрелять его легко, ходьба не тяжелая, по сухому месту. Величиною он больше куропатки, цвет черный, с белыми, почти круглыми, пятнами.
Подымать мне приходилось их почти всегда поодиночке, реже по две штуки и раза три или четыре видел стаями от пяти до восьми штук. В первый раз, когда я их увидел, их было именно несколько штук. Я немедленно пристал к берегу, подкрался к ним шагов на сорок и убил одного сидячего, другого — в лет. Это был единственный раз, когда я видел сидячего турача, так как после я всегда их находил в густой траве или тростнике.
Такими развлечениями и изредка проездами между корчами я коротал довольно скучное лежание на дне кулаза. Река везде была довольна глубока и кроме корчей никаких серьезных препятствий для судоходства не представлялось…
Жуткий «концерт» во тьме
Второй ночлег мой в деревне, названия которой не помню, ничем не отличался от предыдущего, разве только тем, что мне удалось видеть хорошенькую татарку, жену хозяина, с черными большими глазами. Она замешкалась приготовлениями в приемной и быстро выскочила при нашем входе, окинув меня любопытным взглядом.
Везде, где мне приходилось бывать, я встречал одноженство; даже очень богатые люди довольствуются одною женою и на мои вопросы отвечали, что и за одной-то не усмотришь, так где же за несколькими!
Татарки вообще есть очень хорошенькие, в особенности хороши их глаза; портит их излишняя полнота, которая у татар считается красотою. Поведения они не особенно строгого, и если татарка видит, что гяур (не мусульманин. — Прим. редакции) идет один без правоверного, то редко закроет чадру, а напротив, смотрит на него очень кокетливо, конечно, если она хороша; старуха никогда не откроется.
Г. Л., 1884 г.
