Остального туловища медведя за кустами не было видно и стрелять по зверю в нашем неустойчивом положении было по меньшей мере рискованно; поэтому я молчаливым жестом показал Афанасьеву на тут же стоявшее дерево, а сам стал за другое. По запасному патрону мы уже держали в зубах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Неожиданную встречу со зверем я всегда предпочитаю продолжительному скрадыванию его или выжиданию — в последних двух случаях волнение достигает до невозможности выцелить из винтовки. Так было и теперь: стоя за деревом, приложив к нему дуло облокоченной на руку винтовки и ожидая с минуты на минуту появления идущего медведя, я, вместе с тем ясно видел дрожание конца ствола и дрожание запасного патрона в зубах.
Кто бы ни был — медведь, изюбрь, тигр или козуля, — мне кажется, все они, при этих условиях производят подобную вибрацию, так как в этих случаях кровь, мечущаяся в ваших жилах из одного места в другое, непокорна вашей воле.
Как ни длинны кажутся подобные моменты, но этот раз нам показался слишком долог, и мы рискнули полюбопытствовать. Афанасьев осторожно, как мысль, стал подниматься на тоже поваленное дерево и, когда он это исполнил, то по его недоумевающей фигуре, я догадался, что медведя не видно.
После тщательного исследования его исчезновения, мы убедились по следу, что он прошел чуть заметной лощинкой по кустам, недалеко от нас и, когда попал под струю воздуха с нашего бока, зачуял и в мах спустился в глубину пади.
Охота в непростых условиях
Почти вслед за этим мы услышали рев Мостовщикова в трубу не особенно далеко и направились на условный сигнал. Оказалось, что они ничего не видали и теперь стояли над только что пересекшим им путь следом того же медведя…
Я рассказал этот случай, по-видимому, ни к селу, ни к городу, так как описываю охоту «на трубу», но, мне желательно, чтобы читатель, прочитав еще пять последующих фактов этой же охоты, заметил почти «майн-ридовское» содержание моего повествования, то есть то, что, по желанию писателя, герой рассказа натыкается, не стесняясь ни временем, ни возможностью, на все, что угодно для удовольствия читающих…
Мы ходим здесь без собак, без загонов и единственный наш помощник в этом — умение ходить, то есть знание места и осторожность. Не взирая на эти ничтожные средства, из настоящих строк вы заключите о массе зверя, наполняющего наши сопки и, хотя я пишу о самой лучшей поре для охоты — осени, все же от нее одной зверь не нарождается, а существует, конечно, круглый год, хотя и не выставляется настолько как в эту пору.
Можно сказать, что только коза и тигр здесь проходные, так как первая иногда валит сюда в громадном количестве, а второй проявляет себя ловлей домашней скотины. Но, опять-таки, скажу, что и те и другие есть местные.
Сошедшись вместе, мы бросили медвежий след и направились становиком на запад. Легкий дождь не переставал; шинели и шаровары, намокшие еще с утра, весили фунтов до тридцати (около 12 килограммов. — Прим. редакции) и в улах шлекотала вода, набегавшая от мокрой травы и с остальной одежды. Не взирая на это, так как место было хорошее, мы подвигались охотой, то есть такой же широкой цепью, как и прежде.
Грива продолжалась чистая, но стала несколько шире и, пройдя с версту, я заметил саженях в ста довольно большого медведя. Он разрывал листья у подошвы отлогого и невысокого увала и, по-видимому, ел размокшие желуди.
У меня на виду был только один Мостовщиков, которого я и предупредил тонким свистом. Он заметил, и мы, скрадывая от дерева к дереву, начали подвигаться вперед. Медведь неторопливо подавался в правую сторону, по временам останавливался, присаживался на задние лапы и подробно оглядывал комли дубов, ловя вероятно муравьев или каких-нибудь других насекомых.
Наше движение производилось как нельзя более успешно, и мы уже были почти на цельный выстрел, когда впереди нас и вправо раздался глухой выстрел Степана Афанасьева и медведь, перебросившись назад, с быстротой молнии скрылся в кустарниках. Мне почему-то показалось, что он ранен, но на следу не нашли ни одной кровинки и понапрасну проследили зверя более версты (свыше километра. — Прим. редакции) до того места, где он пошел почти отвесной крутизной россыпи.
Странный рев
В остаток этого дня мы выпугнули одного только гурана, я видел в чаще убегавшего небольшого медведя. Раз варили чай, ревели в трубу под вечер неудачно и, уже когда темнело, выбрали место ночевки на краю утесистого отстоя сопки на Туда-го, решившись лучше ночевать без чая, чем спускаться в темноте до реки.
Все были довольно сильно уставши и поэтому, как только насобирали дров и развели огонь, закусили по куску хлеба, подсушились, и крепко заснули на сухой желудок — не мешал нам и легкий дождь, пробивавшийся сквозь ветви густого дуба, под которым мы расположились.
Я проснулся раньше, когда заря была почти незаметна. Небо совсем расчистило и под утро ударил легкий мороз, охвативший инеем траву и пожелтевший орешник. Когда я стал подбрасывать дров, проснулся Мостовщиков и начал греться.
Перебросившись с ним несколькими словами, я заметил ему, что сколько ни приходилось мне ночевать в лесу — никогда никакое животное не подходило к табору. Как будто в опровержение моих слов очень недалеко раздался рев, который не мог объяснить ни я, ни Мостовщиков, принявший его сначала за изюбриный.
Иван Алмазов, 1884 год
