В июле ездил я по делам службы недели две подряд. Вернулся в один прекрасный вечер, умылся, переменил платье и сел на балконе со стаканом чая. Смотрю: идет ко мне мой задумчивый приятель в легком летнем пальто и форменной фуражке с кокардою. Пришел и сел, как и всегда, не поздоровавшись.
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Рассказ о необыкновенном лове
— Где Вы были?
— Там-то и там-то. Не хотите ли чаю?
— Дело не в чае, а вот в чем. Я без Вас ездил на Подвешанную мельницу и поймал в тепляке восемь судаков, а упустил сколько, так и не перечтешь! То и дело, то и дело! Да чего Вам лучше? Таранта, кажется, не охотник и то поймал двух судаков да целый день… не пил и ничего не жрал.
Этот последний довод дал мне окончательно уразуметь, что лов был необыкновенный. Надо вам сказать, что Таранта — местный землемер, добрый малый, прозванный так за привычку «тарантить», то есть говорить много, быстро и с преувеличиванием, часто сопутствовал нам на охоту, но больше для компании, ибо к рыбной ловле склонности не имел.
Любимыми его (Таранты) занятиями были муштровать всех собак — и своих, и чужих — под видом дрессировки их к охоте, жечь несметное количество пороху, выпускать на воздух соответствующее количество пудов дроби всех калибров под видом ружейной охоты и устраивать всякие каверзы и пакости Богдану Тарасовичу, который его сильно-таки побаивался и величал «грязным школьником» и «господином Обрывкиным».
Компанию Таранта любил, выпить был, как говорится, не дурак и для нас, рыбаков, представлялся всегда желательным гостем и даже полезным человеком в видах присмотра за кухнею и провиантом; увлекшись рыбною ловлею, мы подчас рисковали остаться без чаю и еды.
— Вот как! — говорю я с тайным сожалением, что прозевал такую охоту, и с некоторым отчасти сомнением.
— Да чего еще, Никита и тот поймал судака, то есть буквально: чуть только живец упадет в воду, глядишь, и тащит.
— Ну так что же толковать долго, поедем в Подвешанное.
— Когда?
— Сейчас. Под утро — там.
Сказано, сделано. На сборы — два часа, поужинали вместе и в путь.
Нет ничего милей на свете
Приехали. Как ободняло (полностью наступил день. — Прим. редакции), расселись в тепляке.
Тепляком называется та часть мельничных построек, в которой ходят колеса. Название это он получил потому, что здесь тепло, вода, падая на колесо, не замерзает всю зиму. Так как в Подвешанной мельнице несколько амбаров — для моленья ржи, для толчеи (устройство для обдирки и измельчения зерна. — Прим. редакции) и рушалки (дробилки. — Прим. редакции) — и несколько маховых колес, то тепляки в ней весьма обширны.
По доскам, разложенным между колес, на сваях пробрались мы к толчее. Толчея не работала. Вода пущена в половину или даже в третью часть, течение быстрое, но не настолько, чтобы было неудобно ловить.
Разместились: я сел на край досок и, свесив ноги, ловил около самого амбара, между рядом свай и стеной амбара. Т… спустился вниз, ухитрился как-то стать обеими ногами на сваи и спиной упереться в амбар и стал пускать наплав (поплавок. — Прим. редакции) под мельничное колесо, из-под которого бежала вода.
Место полное соблазна. Под тобою чернеет темная вода, по которой течение катит кусочки белой пены, кругом — все стены, колеса, сваи, доски, так что сидишь совершенно в отдельном каком-то от мира закоулке и, только как взглянешь наверх, увидишь узенькую полоску синего неба.
Шум и гул от бьющей воды и при каждом ударе в колесо вздрагивание всех сооружений и свай. Кто не привык, тому даже жутко станет, а нашему брату-рыбаку милей нет ничего на свете.
Ловили долго — нет ничего. У Т… сорвался один судак, а другого поймал он фунтика в два. И опять ничего. Пошли бродить по мельничным постройкам. Пробрались к работающему колесу.
Я уселся на досках, пропустив леску в щель между двумя желобами. Вода так и рвет из рук. Т… отправился в колеса и непременно погиб бы там, если бы постав (пара мельничных жерновов. — Прим. редакции) пустили в ход двумя минутами раньше.
Хозяин мельницы Н.К. примостился в каком-то невозможном месте на колесе и пустил лесу между колесом и амбаром. Просидели часа полтора. Н.К. поймал судака небольшого, большой сорвался. Нам с Т… ничего не попало.
Т… отправился на прежнее место. Я находился в недоумении, что делать. Подумывал уже бросить судаков и спуститься пониже мельницы на подлещиков, голавлей и язей.
Секретное место
Подходит ко мне Н.К.:
— Чтобы Вам за недельку приехать. Вот как ловились, насаживать живцов некогда было! Верите ли, в каких-нибудь два часа времени я 16 штук поймал и все на одном месте.
— Что ж делать, нельзя было.
— Постойте, я сейчас фокус выкину. Только молчок…
Н.К. был не самостоятельным хозяином мельницы, а потому своею властью не мог разрешить учинение в ней беспорядков. Проходя мимо помольщиков, он незаметно стянул топор и повел меня через мостик над рабочим дворцом мимо амбаров, вниз под толчею.
Зашли мы во второй амбар, где помещалась толчея, и там обязательный Н.К. вынул доску из пола. Под полом четверти на полторы (около 30 сантиметров. — Прим. редакции) от него бежала вода прямо из-под колеса, около которого мы удили первоначально. Свет едва проходил под амбар, заслоненный разными постройками.
— Ну-кась на счастье, — пригласил меня Н.К. и сам сел рядом со мной.
Н.К. сообщил мне, что к этому фокусу он прибегаете весьма нередко и всегда удачно. В хорошие, задачливые (счастливые, удачные. — Прим. редакции) дни, стоит только лечь на пол и смотреть в воду на свет, и видно, как судаки стоят против течения. Работникам мельничным случалось тут бивать их…
— И сколько жмется к снастям этого судака… так просто страсть. Верите ли, как-то раз в колесе меж ступней нашли дохлого судака фунтов в 12 весом (свыше 4,9 килограмма. — Прим. редакции). Как он туда забился, шут его знает: должно, разлетелся, когда мельница в ходу была, и подцепило его.
Зубастый друг любезный
Посидев немного, Н.К. оставил меня. Я выкурил папиросу и стал переставлять леску. Показался мне живец как-то вял. Я взял пескарика свеженького, осторожно проколол ему верхнюю губку и спустил на воду.
Не успел живец упасть в воду, как тут же показалась зубастая пасть и на леске повис, буквально повис, семифунтовый (около 2,9 килограмма. — Прим. редакции) судак. Вытащил я друга любезного на пол, но тут беда: лишь коснулся пола, соскочил и стал подпрыгивать.
— Стой, шалишь, теперь не уйдешь!
И я прижал его спиною к стене, полез брать рукою и быстро отдернул ее. Злодей схватил меня за большой палец. Придержал левой рукой около хвоста, привстал. Дернулся, взял под жабры правой и вынес на простор.
— С кем это Вы так разговариваете? — спросил меня Т…, сидевший за амбарною стеною снаружи.
— С судаком…
— Поймали?
— Поймал.
— Большой?
— Порядочный.
Отнес судака и нанизал его на басок. Вернулся, опять наживил крючок уклейкой, и сейчас же опять подсек другого. Этому я дал тянуть вволю, а потому он и не соскочил. Да и весом он был втрое меньше.
Лов этим и ограничился. Только Т… поймал под колесами, уже совсем снаружи, шереспера (жереха. — Прим. редакции). Так это ему понравилось, что он дал себе слово: в будущие разы всегда одну леску пускать на шереспера.
Вечером мы закусили, попили чайку и тронулись в путь, рассуждая про себя, что хоть эта охота далеко не та, что выпала на долю Т… и хуже охоты под стланью (поверхностью, деревянным настилом. — Прим. редакции), но все-таки охота. К сожалению, большой судак заснул.
Оказалось, что я во время возни несколько помял его. А судак — рыба нежная, чуть помнешь или чуть побудет не в самой свежей быстро текущей воде, глядь… и повернулся брюшком кверху.
Н.Л., 1881 г.
Эта часть рассказа была опубликована в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в сентябре 2018 года.
