Настоящий охотничий нож мне впервые удалось увидеть, когда наше заволжское село, свою малую родину, после окончания большой войны посетил ее участник — дядя Боря, дошедший с танковым корпусом до Чехословакии. Из Праги он и привез свой трофей. Это был немецкий охотничий нож, изготовленный со вкусом, мастерски, годящийся в подарок любому мужчине, которому нравится проводить время на природе.
С тех пор прошло много лет. И только в нынешние годы едва ли не в каждом специализированном магазине можно увидеть целые коллекции, выставки отличных охотничьих инструментов.
Плоды цивилизации
У нас в юности были другие трофеи. Отец, артиллерист, привез с Ленинградского фронта боевой нож — финку. В армейском обиходе ею вскрывали консервные банки, резали хлеб, строгали лучину для растопки печки или костра…
Эта финка да еще широкий военный ремень отца, служивший ему для заточки опасной немецкой бритвы, вскоре перекочевали в мой охотничий арсенал. Батя заметного осуждения по данному поводу не высказывал.
Наше село окружали леса, и мы, три брата, по мере сил охотились, пополняя запасы провизии для семейного стола. Осваивая угодья Приветлужья, все быстро выросли, выучились и в буквальном смысле разлетелись по необъятной стране.
Старший брат стал штурманом дальней авиации, нес службу на бомбардировщике. Средний отправился конструктором на Урал — на танковый завод в Челябинске. А я колесил по бескрайним сибирским просторам.
Мне, младшему брату, и досталась отцовская финка. Долго она служила верой и правдой на моих охотах. Тяжеловата, рукоятка эбонитовая, клинок толстоват, но зато, как говорится, можно и кости рубить, и гвозди… Но когда с предложением устроить ножу такую проверку подступали приятели, я не позволял. Объяснял им, что кромсать железо лучше другими инструментами.
Конечно, в те годы и в крестьянских хозяйствах использовались прочные ножи разных размеров — смотря по назначению. Например, «косарем» длиной едва ли не в половину сабли можно было скрести неокрашенный пол, колоть смолистые дрова на лучину, резать по осени скотину.
Первые уроки обращения с таким опасным инструментом я получил от отца. Лезвия топоров и ножей мы заостряли на специальном камне — точиле, который имелся у каждого хозяина. Главное правило во время этой работы было одно — не баловаться! Кто не внял ему и не соблюдал осторожность, тот получал порез, а то и серьезное увечье. Подобных примеров было довольно много в каждой деревне.
Отцовской финкой я не перед кем из своих ровесников-пострелят не хвастался, в пресловутые «ножички» мы не играли. Не до баловства было детям войны! Мать — на работе, а огород и скотина — на нашем присмотре. Каждый день нас ждала сплошная «физкультура». Например, воды из колодца с журавлем накачать. А это не одно или два ведра, а более тридцати!
Затем из другой бочки согревшуюся воду разнести по огороду, полить наши посевы. Еще набрать десяток ведер для скотины. Кроме того, нужна была вода для самовара, бани… И про заготовку и переноску дров не следовало забывать…
Так что о современной гиподинамии (нарушении функций организма при снижении двигательной активности) мы тогда и понятия не имели. А между всеми этими домашними поручениями требовалось выкроить час-другой для того, чтобы поохотиться поближе к дому. Вырвавшийся на волю гончак звал к зайцу, пролетные селезни — на болото и на речку.
По наказу отца и старших братьев я берег финку от чужого погляда, поскольку в те годы хранение холодного оружия в стране беспощадно пресекалось милицией. А при различных «раскулачиваниях» наличие приличного ножа, который в случае чего можно было бы использовать в боевых целях, усугубляло вину крестьянина.
Позднее я уже сильнее старался сохранить этот нож — уже как память об отце. Нередко думал, что и он на фронте, наверное, держал финку в руках… С ней я дошел до Прибайкалья, где с приятелем добывал на горных полянах изюбрей, в распадках Хамар-Дабана — соболей.
Оригинальный учитель
Нож — это личный инструмент охотника. Такое понятие мы усвоили на занятиях с преподавателем курса по технике добывания, знатоком своего дела Пантелеймоном Иннокентьевичем Худяковым.
У него было прозвище Поняга, которое ученики придумали не со злости, а с иронией. Просто наш дотошный знаток таежного ремесла по городу и на занятия в институт всегда приходил не с саквояжем и не с портфелем, а с понягой — приспособлением для переноса охотничьего снаряжения и трофеев в лесу. Нередко и одевался преподаватель так, как будто сразу собрался на промысел…
Почему Пантелеймону Иннокентьевичу так нравилась именно поняга? Как известно, в Сибири и на Дальнем Востоке — от Урала и до Камчатки — охотники для транспортировки своих грузов в тайге используют доску-платформу с «вязками». На ней можно укрепить ладный рюкзачок, а в случае необходимости и стегно (бедро, ляжку) оленя или изрядный кусок медвежатины.
Одна лямка поноски, левая или правая — это смотря по руке охотника, прочно прихвачена, а вторая снизу легко съемная. В случае падения она едва ли не сама отстегивается. Тяжелую поклажу на поняге также легче отнять, устроить ее на чем-то возвышенном: на пне, камне. Тогда охотник как бы сам влазит в лямки. Это приспособление позволяет сберегать силы. Человек тратит меньше энергии благодаря ровному давлению груза поняги на спину…
Первым делом наш учитель привил нам навыки подготовки таежных инструментов к работе. Особое внимание уделялось их заточке, которая производилась почти так же, как в нашем селе, с той только разницей, что камень сам вращался благодаря электромотору.
Учитель предлагал приносить из дома свои ножи и топоры, так в мастерской все же было острей некуда. Все лезвия затачивались по нескольку раз. Занимаясь этой практической деятельностью, мы одновременно слушали наставления преподавателя о том, что можно с успехом делать хорошим инструментом.
По словам Худякова, топорами люди лес сводили, чтобы устроить пашни. Рубили дома и зимовья, сооружали мельницы на быстрых речках. Учитель рассказывал, что с топором и ножом всю Сибирь народ освоил…
Иногда на наших занятиях царила менее деловая атмосфера. Например, кто-то из студентов неосторожно заводил речь о домах. Поняга, тотчас уловив наличие отнюдь не учебного настроя у вчерашних гуляк, тут же давал свой урок, чтобы знали и помнили.
— Ружье, нож и жену никому другому не доверяйте! — наставлял нас Пантелеймон Иннокентьевич. — Отдай, ранее говаривали, свою супружницу дяде… Допустим, так и сделаешь… А сам-то куда пойдешь? Вот то-то и оно!..
Прошли годы, многое изменилось… Теперь о нашем добром учителе с чудным прозвищем едва ли вспоминают те бывшие студенты, которые после вуза нашли «теплые» места в областных инстанциях, в лабораториях по разведению подопытных животных. Если такое и случается в дни юбилеев, то порой слышишь слова с сарказмом о том, что, мол, кому нужна его наука добывать зверье? А кто, дескать, охранять будет?..
Валерий Тарасов, Иркутская область
