Взгляд из глубинки
Любому, кто интересуется историей нашей страны, известно, что русский человек пришел когда-то в Сибирь не ради нефти, газа, золота и других ископаемых. Он пришел за пушниной, которая и в царские времена, и в советские являлась стратегическим товаром, исправно пополнявшим валютой казну государства.
Но теперь все радикально изменилось. России пушнина как стратегический товар стала неинтересна, поскольку на фоне поступлений в бюджет от нефти, газа и золота это сущие слезы. Хотя, по словам специалистов, при правильной политике в этом вопросе доходы от нее возможно увеличить в несколько раз, если не на порядок.
Доходы — это, бесспорно, важно, но все-таки, на мой взгляд, вторично. Главное на сегодняшний день в этом вопросе — брошенные на произвол судьбы люди, которые этим делом занимались исстари, и пущенная на разграбление природа.Но обо всем по порядку.
Существующие проблемы
В советское время пушным промыслом в основном занимались кооперативные и государственные промысловые хозяйства. С приходом нового строя все эти хозяйства были приватизированы — как правило, их руководителями. Но и сами промысловики в тот момент имели возможность взять в долгосрочную аренду территории и на основе этого создать собственные предприятия. Что многие и сделали, чаще всего добровольно скооперировавшись по нескольку человек.
На первый взгляд, все правильно, справедливо и логично, но, к сожалению, на этом логика кончается. Если налоговая инспекция и другие контролирующие органы какого-либо района раньше имели всего один промхоз с полным штатом работников, то скоро получили их кое-где по нескольку десятков, начав применять к ним те же требования, что и к крупному предприятию со всеми вытекающими из этого последствиями. То есть вольный по своей сути мужик-охотник создал себе головную боль: бухгалтерия, ежеквартальные и годовые отчеты, приказы по предприятию (читай — самому себе), списание средств на содержание собак, амортизацию техники, а главное — многочисленные справки в не менее многочисленные инстанции. И штрафы с санкциями, если он этого вовремя не делал. Все это в тот момент, когда доход своего предприятия он мог показать всего один раз в год — после реализации пушнины, и то лишь той, которую он добыл законно.
Вот здесь возникает главный вопрос. Любая охота, как известно, занятие непредсказуемое, то есть человек, идущий в тайгу, не может гарантированно знать, вернется он с добычей или нет. И потому, получив десять законных лицензий на отлов того же соболя, он будет их ловить ровно в том количестве, сколько ему попадется — ни больше, ни меньше. Вы скажите, что он браконьер? Я с вами не соглашусь, поскольку часто только заезд на промысловый сезон этому охотнику обходится дороже, чем будут стоить те десять соболей — автобусов и электричек в тайге, к сожалению, нет. А про вертолеты, которыми пользовались раньше, уже давно забыли. Добираться иногда приходится за сотни верст на лошадях, вездеходах и по порожистым рекам на лодках, что не только очень накладно, но и опасно.
Может быть, вы ему предложите бросить это дело? Дабы он остался честным человеком. Но тогда ему не на что будет кормить свою семью — другой работы в его поселке нет в помине. Да и жалко любимое занятие бросить, когда этим непростым делом занимались его деды с прадедами. Куда же, к примеру, деть его личные затраты на содержание собак и обустройство участка: постройку зимовий, прорубку дорог, сооружение ловушек, немалые расходы на покупку дорогих капканов. Так что он этих соболей будет ловить на протяжении всего разрешенного периода, и в этом можно не сомневаться.
При этом он всегда будет помнить, что вот в сезон того-то года ему удалось их добыть всего пять, а в сезон другого он вообще вышел домой пустым. Но главное — совесть этого «заведомого браконьера» перед природой, у которой он якобы ворует, будет совершенно чиста, поскольку он точно знает, что комплексного обследования популяции соболя никто уже сто лет не проводил, что поголовье зверька высокое, что попадутся ему в основном лишь те, которые хотят попасться — молодые сеголетки, не способные найти себе пропитание, и пришлые, что от бескормицы сюда прибежали. А маточное поголовье переловить практически невозможно, если специально им не заниматься.
И еще этот охотник знает то, что все лимиты на промысловые виды животных в нашей стране подсчитываются, мягко сказать, на основе недостоверных данных.
По признанию самих охотоведов (Иркутская и Амурская области, Саха-Якутия, Бурятия, Забайкалье, Красноярский и Хабаровский края), те же отчеты о проведении мероприятий по оценке популяции зверя практически повсеместно и один в один переписываются с отчетов прошлых лет. Если взглянуть на цифры тридцатилетней давности и прошлого года, то они будут разниться максимум на 10—15%. Но винить в этом охотоведа я бы не посмел, поскольку за его плечами часто территория побольше нескольких Бельгий, и возможности обследовать ее всю даже точечно у него нет. Цифры существенно занижаются лишь в том случае, если очевиден явный спад численности популяции, но если этого не происходит, то даже при существенном возрастании численности цифры, как правило, остаются на том же уровне.
Скупщики пушнины
Итак, поймал наш страдалец вместо положенных десяти соболей двадцать пять, и куда он их понес? Только пушному купцу! Или нанятому последним скупщику, коих на местах сейчас развелось порядком. Но знает наш мужик, что настоящей цены купец со скупщиком ему никогда не дадут. Ему бы по-хорошему самому своих соболей в «Союзпушнину» на аукцион отослать, как это делается в цивилизованных странах, но это только десять можно — по количеству выданных ему лицензий, а остальных — снова купцу? Да и как ему эту пересылку организовать? Самому с таким мизером в Санкт-Петербург не поедешь. Так что купец остается единственным, кто пушнину у охотника купит, и он сделает все, чтобы купить ее по максимально низкой цене.
И задумался тут наш мужик: «Если я в любом случае пушнину отнесу купцу, зачем мне нужна головная боль с предприятием?»
Поднял он руки вверх пред такими обстоятельствами и пошел обратно — сдаваться в промхоз. А тому это только и надобно. Поскольку он теперь не нормальное предприятие со штатом работников, а фирма-«паразит», если отыскать точное определение. В ней одно руководство — работники-охотники отсутствуют напрочь, но имеются взятые в долгосрочное пользование у государства угодья, которые фирма просто сдает в аренду. Ее главная задача — принять у промысловика соболей, реализовать их и разделить полученную прибыль в соответствии со своими разумениями.
Не смею утверждать на сто процентов, но у меня есть основание полагать, что между всеми пушными купцами России, коих совсем немного, существует торговый сговор, в котором они определили максимальную цену приемки. Судя по моим наблюдениям, купец-охотпользователь берет у охотника пушнину по цене в одну третью часть от стоимости последнего аукциона, а самый порядочный купец со стороны, не имеющий даже номинально своих угодий, дает половину. И это в лучшем случае! То есть первый, как минимум, кладет себе в карман сумму в два раза большую, чем человек, который добыл пушнину. Но давайте не будем забывать, что ни один из этих купцов никаких материальных, временных и физических затрат не несет — все на плечах нашего мужика. А затраты далеко не малые и часто сопряжены со смертельным риском. Так что если охотник имеет с добытого им соболя двадцать процентов чистого дохода от его аукционной стоимости, то это хорошо.
Не так давно один далеко не худший купец похвастался, что цена выставляемых им на аукцион баргузинских соболей никогда не опускалась ниже $220 за шкурку. В тот момент, когда он скупает соболей не более чем за $60, но берет только хороших. Так что считайте сами.
Парадокс этой ситуации состоит в том, что и двести лет назад купец охотнику платил всю ту же треть, что и сейчас. Но есть огромная разница: тогда все обеспечение охотника, уходящего в тайгу, лежало на плечах нанимающего его купца — от отрезов на одежду до пороха и пищали.
Однажды ради интереса проделал следующий эксперимент. Взяв три шкурки совершенно разных по качеству баргузинских соболей, объехал с ними четырех самых известных скупщиков пушнины в городе Иркутске. Оказалось, что моя пушнина у самого худшего приемщика была оценена в два с половиной раза ниже, чем у лучшего! При этом изначально, судя по разработанному этим купцом прейскуранту, где был заложен, кроме цвета, размера и массы других параметров даже вес шкурки, он обещал заплатить за мою пушнину в пять раз больше, чем лучший. Кстати, у меня нигде не просили показать лицензии, на основании которых эти соболи были добыты…
Взгляд на пушной аукцион
В советские времена цена баргузинского соболя никогда не опускалась ниже $180 за шкурку на круг, и ни на каких других аукционах, кроме ленинградского, он больше не торговался. Но после развала СССР повезли купцы нашего соболя в Копенгагены и Сиэтлы, где цена на него мгновенно рухнула примерно в три раза. Лишь три года назад цена чуть-чуть приблизилась к той стоимости, но так и не дотянула до нее. В прошлом году по понятным причинам она вновь резко опустилась. И это все в то время, когда цены на готовые изделия из соболя за последние 15—20 лет, судя по некоторым публикациям, возросли в несколько раз! А почему тогда сырье в цене не растет, а падает?
Вновь не смею претендовать на точность, поскольку говорю со слов других, но, по их мнению, и здесь главным фактором является торговый сговор. Теперь уже зарубежных фирм, участвующих в торгах. По признанию тех же наших купцов, как правило, все лоты, выставленные на аукцион, распределяются между покупателями еще до начала торгов, то есть каждый из них заведомо знает, какой из лотов ему достанется и по какой цене. Как известно, по правилам аукциона продавец вправе снять свой товар с торгов, если его не устраивает цена. Но любой «фирмач» отлично понимает, что наш купец этого не сделает никогда, поскольку не имеет возможности заморозить почти на год кредитные деньги, взятые им на покупку пушнины. Да и зачем ему это делать, если он и так имеет баснословную прибыль?
Стоит еще добавить: уже неоднократно приходилось слышать о том, что коррупционная составляющая среди чиновников разных ведомств, имеющих отношение к торговле пушниной, исключительно высока. И особенно возросла после появления ветеринарных свидетельств на каждую шкурку. Даже лицензии на тех же соболей являются для купцов предметом торга, то есть купец из одного субъекта федерации продает их либо передает на каких-то условиях в другой.
Еще случается слышать о том, что существуют каналы, по которым наша пушнина, минуя аукцион, беспрепятственно уходит за рубеж. И в этом сомневаться не приходится, поскольку в каждом крупном городе Сибири и Дальнего Востока открыто существуют китайские фирмы, скупающие панты оленей, лапы медведей, медвежью желчь, кабарожью струю и разную пушнину вплоть до соболей. То есть вновь только лицензионные виды, и вновь не спрашивая у посетителей, где они эту продукцию взяли.
Из тайги ушел Хозяин
Отсутствие вменяемой государственной политики на рынке пушнины и алчность наших купцов уже привели к тому, что по всей Сибири и Дальнему Востоку промысловики уходят из тайги и бросают дело, которым занимались их предки. Алкоголизм в небольших таежных поселках достиг бедственных масштабов!
Но даже те, кто сейчас идет на промысел на договорной основе от фирм-«паразитов», перспектив не имеют. Поскольку работа по договору — непостоянная, которую он мог бы иметь, если бы был зачислен в штат — той же пенсии она прибавку не даст, так как официально заработок охотника мизерный. Хотя неофициальный часто вполне достойный.
Куда лучше, если бы он сам был хозяином, но для этого ему надо создать благоприятные условия. Парадоксально, на мой взгляд, то, что даже в советские времена люди уходили в промысловые охотники, дабы быть свободными от разных условностей в других сферах деятельности. Являясь по сути независимыми от своего руководства тружениками, они и чувствовали себя настоящими хозяевами в своих епархиях, но пришла демократия, и охотник сразу стал изгоем.
Без хозяев осталась и тайга, брошенная теперь на разграбление. Страшно то, что начинает меняться психология людей. Еще каких-то 10—20 лет назад в таежном жилище можно было оставить все. Даже обязательно надо было это сделать, поскольку случайностей, порой трагичных, и разных обстоятельств там бывает масса, и оставленные в зимовье припасы многие тысячи раз спасали людей от неминуемой гибели. Но теперь все разворовывается. Хозяев не стало, пришли другие люди, с другой психологией и другим отношением к тайге и ее животному миру.
На сотни километров вдоль реки, на каждом охотничьем участке стоят полностью отстроенные и брошенные базы промысловиков… С банями, гаражами для снегоходов, хозяйственными постройками. И этот варвар, пришедший туда вместо хозяина, даже за дровами в лес не желает идти, а распиливает на дрова баню!
Давайте не будем забывать, что соболь всегда был таким же брендом России, как Кремль, икра и автомат Калашникова. И пока в наших соболях ходит госпожа Маргарет Тэтчер, модницы будут его носить, и он будет пользоваться спросом. Но, повторюсь, главное совсем не это, а дальнейшая судьба простого человека, который за этим брендом стоит.
Как можно реформировать отрасль?
- Нужен закон о промысловой охоте. Любительская охота должна быть строго отделена от промысловой, поскольку подходы к ним разные, как совершенно разнятся условия для охоты в населенных областях России с условиями Дальнего Востока, Сибири и европейского севера страны.
- Обязательно следует вывести промысловую охотничью отрасль из подчинения Минсельхозпрода России и создать отдельную структуру по типу Федеральной службы рыбы и дичи США и Канады, но вертикального подчинения (Москва — область/край — район). То есть создать единый, а не раздробленный орган, который будет отвечать за все, что творится с животным миром в стране. (Статья писалась еще до передачи отрасли из Минсельхозпрода в Минприроды).
- Подчинить данной службе охотничью и рыболовную инспекции.
- В службах областного (краевого) уровня создать «летучие» отряды для контроля работы на местах.
- Предусмотреть в законе приоритет промысловика — индивидуального предпринимателя над более мощной структурой.
- Пересмотреть на основе закона сложившееся на сегодняшний день положение дел с долгосрочной арендой охотничьих угодий.
- Аннулировать договора с фирмами-«паразитами», прописав в законе допустимо возможную норму передачи угодий в субаренду (скажем, 30%).
- Предусмотреть в законе передачу угодий, на которых не ведется промысел (допустим, в течение 3х лет), другому арендатору.
- Отменить поштучные лицензии на соболя, выдавая лишь разрешение на право лова и только охотпользователю. Сделать это обязательно, поскольку для нашего человека есть лишь два понятия: можно или нельзя. А половинчатых понятий типа «немного можно» или «чуть-чуть нельзя» для него не существует. При падении численности поголовья просто закрывать в этом районе охоту.
- Вся ценная пушнина должна реализовываться только через аукцион. И о любом факте реализации пушнины на сторону районная Служба рыбы и дичи в уведомительном порядке должна быть предупреждена. Если охотпользователь этого не сделал, к нему должны быть применены определенные санкции.
- «Союзпушнина» должна принимать пушнину только от охотпользователя, обрабатывать ее, выставлять на аукцион и перечислять вырученные средства хозяину пушнины.
- Не допускать до продажи на аукционах фирмы, не являющиеся охотпользователями. При этом количество пушнины, выставляемое охотпользователем на аукцион, не должно превышать реально возможную добычу на его угодьях.
- Оказать государственную поддержку ЗАО «Союзпушнина» в поднятии цены пушно-мехового сырья на аукционах (интервенции и т.п.).
- Отменить в промысловых районах лицензии на крупного зверя в том виде, в котором они существуют сегодня. Давно уже стоит признать, что наш охотник никогда не покупает лицензию, если не уверен в том, что он добудет зверя. Часто даже бывает так, что он сначала добудет, а лишь потом приобретает лицензию. Или не приобретает ее вовсе. Целесообразно, по предложению многих, продавать всем желающим без исключения разрешение на отстрел того или иного зверя по небольшой цене (скажем, 500 рублей — сохатый, 250 — олень), но обязать каждого после отстрела зверя поставить об этом в известность районную Службу рыбы и дичи и доплатить определенную сумму в казну. Если это не будет сделано, жестко наказывать, вплоть до лишения права на охоту.
- Оказать реальную помощь охотпользователю при переходе от щемящих капканов к гуманным.
- При создании закона о промысловой охоте опереться на разум людей, которые этим делом занимаются непосредственно, а не на разум чиновника, для которого главным девизом в жизни служит лозунг: «Не пущать!».
Андрей Карпов, г. Иркутск
