Фарт обязательно будет!
…То был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке области по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу «брали» попутно, только для котла.
Мои несчастья начались буквально со второго дня пребывания на участке.
Весной на таежных речках образуются заторы из подмытых деревьев, кустарников, которые перегораживают русло. Большая вода переливается через них, а когда уровень реки падает, они остаются висеть в воздухе, образуя вполне сносные переправы.
19 октября при переходе р. Кольджи по «зализанным», мокрым стволам я поскользнулся и упал в воду. «Кипяток» был настолько холодным, что я буквально щучкой вылетел на берег. Благо речка – 10–12 метров в ширину, а глубина была по грудь. Падая, о сучья оборвал нож в чехле, разбил компас и утопил ружье – МЦ-20-02 – одностволку затворного типа с трехпатронным магазином.
Рюкзак поймал и вытащил на берег. Вылил воду из сапог, отдышался, осмотрелся. Сквозь сетку дождя со снегом проглядывали отрешенные, угрюмые ели поймы. Ничто не шевельнулось в природе. Меня кольнуло, как иглой: насколько же мал и слаб человек! Каким мизерным событием стала бы моя смерть, если бы я не выбрался и утонул, либо еще будет – если замерзну…
Философствовал, впрочем, не долго – стало холодно. Чтобы согреться, начал рубить выворотень – смолевый корень сосны для костра. От одежды пошел парок.
Но вскоре я вновь заставил себя лезть в воду. Ногами щупал дно, достал несколько коряг, и счастье улыбнулось мне: зацепил-таки носком ремень ружья!
Не стал разводить костер, хотя и мог – на такой случай было с собой полтора десятка спичек и «чиркалка», залитые парафином в гильзе перед пыжом. Взял собаку на поводок, несколько раз повторил ей: «Веди домой!» и отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы. До конца не знаю, почему не стал обогреваться и сушиться. Наверное, сыграло роль воодушевление от находки ружья. Семь километров по тайге – это, по-хорошему, два часа быстрого хода. Хотя в такой ситуации правильнее было бы остаться, нарубить лапника и переночевать. Тем более – в рюкзаке добытый утром глухарь.
Во время ходьбы замерз окончательно. Если температура воздуха –1–5°С, а одежда мокрая – даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, мысли становятся медленными и тяжелыми. Уже в сумерках увидел длинную колодину – ствол замшелого дерева, запорошенного снежком. На ней отчетливо просматривались тени – ямки от следов. «Медведь», – проползла мысль, при этом не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя ближе, опустил ладонь в след – ба, да это же мой сапог! Отсюда начинался тес* нашей основной тропы – от болотца до зимовья не более полутора километров.
Подошел к избушке, не было сил открыть дверь. «Козлиным» голосом что-то проблеял и услышал за дверью испуганный голос напарника: «Кто там?» Я продолжал что-то блеять. Он открыл дверь и посветил фонариком. Вид у меня был, наверное, настолько удручающе-впечатляющий, что напарник удивленно выругался…
Беспробудно проспал восемнадцать часов, приняв 10 таблеток аскорбиновой кислоты. Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно Кольджи песчаное, поэтому затвор и ствол ружья были забиты песком. Конечно, если бы вчера в состоянии «отупения» я вздумал стрелять, то ружье бы разорвало.
При разборке затвора опорная шайба боевой пружины стрельнула и отлетела буквально на метр в мох. Мы с напарником вырезали этот квадрат мха, сложили на полиэтилен и целый день буквально по стебельку перебирали его, однако шайбу величиной с 10-копеечную монету так и не нашли. Посетовали, что не взяли столь нужный кусочек магнита.
Было предзимье: то дождь, то снег, то все вместе. На каждой хвоинке по капле, тронешь ветку – холодный душ. Охоты нет, а я остался без ножа, компаса и ружья. Тогда было принято решение идти к соседу – штатному охотнику, за
Шли «в гости»: впереди я с топором, сзади – напарник с ружьем. Избушка соседа находилась в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали полиэтиленом, чтобы, когда подмерзнет, перемолоть ее. Мы тоже помогли, поработали.
Объяснили ситуацию. До поселка еще далеко – 70 верст. У соседа под нарами нашлось старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и двенадцать нераздутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Кстати, при каждом выстреле у этого ружья отваливалось цевье, но оно стреляло. Также снабдили меня стареньким компасом, а вот нож пришлось делать самому. Использовал для этого дужку сломанного капкана. Каленая сталь была отточена на куске обычного наждачного круга, и превратилась в отличное лезвие. С этой заточкой я и проохотился весь сезон.
Переночевали в тесноте, но в тепле. На обратном пути попали в метель и вынуждены были задержаться в тайге, причем в очень неудачном месте. Выбрали для ночлега пригорок с несколькими кедровыми сушинами и, похоже, в непосредственной близости от медвежьей семьи. Натянув полог-экран из непромокаемого капрона, легли спать. Уложили жерди на мох, сверху – пихтовый лапник, на него – пуховый спальник. Была сделана нодья из кедровых сутунков – кедр горит ровно, без искр и треска. Обуглившаяся поверхность бревен, скрепленных друг на друге четырьмя кольями, создает ровный жар практически до полуночи. Потом нужно сдвинуть концы бревен, и тепла хватит до утреннего чая.
Поскольку медведи были поблизости, собаки всю ночь вели себя беспокойно и с лаем отбегали то в одну, то в другую сторону. Сон получился настоящий, «таежный»: в полглаза, вполуха, ружье под рукой и спальник не застегнут. Уже утром в пути, по свежему снегу, недалеко от места ночлега, увидели соболя – перебежал нам дорогу, как кошка. Напарник еще оконфузился: «Смотри, какая большая белка!» Собаки, почуяв зверька, обезумели, гоняли его, но безуспешно. «Соболевать» после такой ночевки совершенно не хотелось, и мы отправились своей дорогой дальше. Наша избушка-полуземлянка превратилась в сугроб. Я растопил печь, развесил по жерди одежду. Напарник остался снаружи оживлять костер и варить собакам.
Первую половину сезонной охоты всегда приходишь из тайги мокрым из-за сырого снега. А во второй, когда подмерзнет, «ползешь» заледеневший: в пространство между рюкзаком и спиной попадает кухта*, она тает и замерзает. Образующаяся корка льда, кстати, защищает от холода. Но это не лучший способ согреться, так как в перспективе вы можете заработать шейный и грудной радикулит. Поэтому старые промысловики говорят: «Охотясь, богатым не станешь, а горбатым – точно».
От радости, что появилось ружье, сразу же сел готовить патроны. Очищал гильзы, выковыривая из них уже прокисший дымный порох, и ссыпал его на пол под ноги. Сидел в одних трусах и работал, размышляя о маршрутах будущей охоты. Вдруг из печки вылетела искра и попала прямо в кучку пороха. Десять гильз – это около
Сразу думаем, чем же лечить, когда ничего под рукой нет. Помогла услышанная некогда по радио фраза, что американские солдаты во вьетнамских джунглях применяли сахарную пудру для быстрого заживления гнойных ран. Сахар, являясь консервантом (компоты, варенье и т.д.), должен обладать заживляющими свойствами.
Итак, перед нами – бинт, топленое сливочное масло и сахар. Боль сумел отключить, волдыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой. Бинты прокипятил в масле, забинтовал, получились своеобразные носки.
Снег лег, сезон начался, а я ползаю на коленках. Продукты тают, а добычи нет. Напарник уже начал приносить соболей, добывал хорошо. Хоть и в один котел, а щемит…
На четвертый день не выдержал. У меня был мохеровый шарф, из него получились великолепные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги – больно. Тогда обул чуни, и мы двинулись охотиться в паре.
Но на этом окончиться моим бедам суждено еще не было.
В 11 утра пересекли след соболя, собака пошла яро на махах. Обычно это обещает добычу через 15–20 минут. После сидения в зимовье говорю напарнику: «Дай отвести душу!». Сбрасываю рюкзак, куртку и остаюсь в одном свитере, прихватив с собой только патронташ, топор и ружье, бегу рядом со следом, в азарте забыв про боль.
Однако соболь попался опытный – бегали за ним около трех часов. Через какое-то время появилась вторая собака – снялась с поводка. Пошел дождь, мох оголился, снег остался только под деревьями, все следы размыло. Ориентиров не запоминал, надеялся, что напарник идет за мной… И остался я в тайге в одном свитере, без добычи, спичек и компаса, только с топором, ружьем и двенадцатью патронами.
У нас с напарником была договоренность: если что-то случится, то заблудившийся стреляет дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом – значит, идет на помощь. Дуплечу, а ответа нет, еще раз дуплечу – тихо. Решил больше не жечь патроны. Стал выходить по приметам: по мху на деревьях определял, где север, где юг. Выходил на восток, придерживаясь примерно одного направления.
На мне не было сухой нитки – вода и пот стекали в чуни. Портянки и бинты сбились в носок. Когда оскальзывался, перешагивая через валежник, либо неудобно ставил ногу, мокрая мохеровая портянка и бинт проходились как наждачная бумага по живому мясу. Периодически прислонялся спиной к какому-нибудь выворотню или дереву, чувствовал, как иссякают силы, подступает сон. Изнежился, сидя в избушке. Мысленно уже выбрал собаку, которую застрелю, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А потом буду выходить дальше. Но реально понимал, что если лягу, даже в обнимку со второй собакой, то мои шансы пережить ночь равны нулю. Подступило давящее чувство безысходности, отчаяния.
Но как только представлял, что мой труп будет рвать росомаха, я вставал и шел.
В конце концов, нашел хорошо заметный профиль* и пошел на юг. Прошел почти четыре километра и вышел на квартальный столб. Лесоустроители обновляли разметку кварталов лет десять назад, поэтому в сумерках черные цифры были почти неразличимы. Смотрю на цифры – то ли 120-й, то ли 121-й квартал. Стал поступать, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывая, смотрел. Делал так многократно, пока не пришел к выводу, что это 120-й квартал. Сразу в голове все встало на свои места, и я уже знал, где находится основная тропа, которая приведет меня к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени.
Пришел уже по темноте. Напарник дома. Буркнул ему: «В таких случаях надо стрелять». В ответ услышал: «Думал, что ты охотишься». «Хорошая охота…», – подумал про себя, но вслух ничего не сказал.
Подозреваю, он слукавил. Видимо, оскорбился, что я пошел за соболем, а его оставил амуницию сторожить, наподобие оруженосца Санчо Пансы. И эта его обида перехлестнула то, что я в тайге с обожженными ногами, без куртки, рюкзака – одним словом, без жизнеобеспечения. Впрочем, чужая душа – потемки… Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
На следующий день на охоту не пошел, сделал дневку. После таких приключений мы обычно шутили: «Оладушек захотелось!» Расквасил вермишель, замесил тесто, добавил сухого молока и порошок какао, вычистил рукавицей печку, раскалил ее. Пек лепешки, ел их, запивая сладким чаем, спал и опять пил чай.
На этом несчастья отступили.
Одиннадцать дней подряд меня сопровождала ее величество Удача. Стал суеверным. Просил Лесного духа не гневаться, и каждый день приходил с хорошей добычей. Напарник однажды воскликнул в сердцах: «Да где ты их берешь?». Вечером одиннадцатого дня сказал себе: «Все, хватит. Пора домой». Теперь часто вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый охотничий фарт.
*Тес – зарубки, затески на деревьях на уровне глаз, ведущие к зимовью. Делаются по четырем сторонам света, по компасу, протяженностью около километра.
*Кухта – снежный покров после пороши, лежащий на ветвях деревьев.
*Профиль – длинная граница «квартала».
Вячеслав
Максимов
