Охота на соболей во многом сходна с охотой на куниц. С начала зимы и почти под конец февраля охота на соболей производится на лыжах с ружьем и собакой. Открывши след драгоценного зверька, собака звонким лаем гонит его. Охотник же в это время, выбрав благоприятный момент, поражает соболя пулей насмерть…
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ МАТЕРИАЛА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Чтобы представить более подробное описание охоты на соболя, которая так схожа с охотой на куницу, мы воспользуемся прекрасным рассказом господина Белдыцкого:
«Однажды, — говорит он, — в конце февраля, был я для разведок золота на вершинах одного из истоков Вишеры, то есть на верху Уральского хребта. Рабочие ушли в нарт за провизией на склад, следовательно шурфовка на три дня прекратилась. Сидеть в зимнем шалаше без дела, и к тому же еще томиться неизвестностью и подогревать упадающий дух только сладкими надеждами — куда как невесело… Совсем съела тоска.
— А что, П.В., видя мою кручину, обратился ко мне как-то вечером остававшийся при мне старик Устин, — не сходить ли нам утром по соболя?
Я обрадовался этому предложению, как лучшему средству прогнать скуку. Рано утром, наскоро напившись чаю, мы стали в лыжи и завязав покрепче юксы, двинулись в лес, конечно, захватив с собой и Лапку (собака). В лесу было уж настолько светло, что можно было свободно различить следы всякого зверя.
Лыжи легко скользнули по снегу, покрытому настом. Лапка, навострив уши, бойко барабанила лапками по лыжнице, и от нетерпения или забывчивости, постоянно наскакивала сзади на мои лыжи, отчего я часто чуть не падал, посылая собачонке разные проклятия. В последнем усердно помогал мне и Устин; так пробились мы с собачонкой часа три, но следа на пути во все время ни одного не встретили. Но вот, наконец, Лапка со всех ног бросилась в сторону, понюхала, повертелась возле елки, и пошла с лаем завихаривать вправо от нас.
— По красному, — промолвил Устин, и быстро повернул лыжи за Ланкой.
Преследование зверька
Я за ним. В какие-нибудь двадцать минут лай собаки уже не был слышен и Устин шел по следу Лапки. Он так надбавил ходу, что у меня стало дух захватывать, спину точно кто окачивал водой, а между тем, я считаюсь здесь, на Вишере, одним из лучших ходоков на лыжах.
Отстать от Устина я считал, поэтому, для себя великим срамом, и решил во чтобы то ни стало держаться. Хотелось мне, чтобы не очень уж утомлять себя, «не сидеть» на лыжах Устина, а только не упускать его из вида.
Но тут новая беда: лес густой, повороты соболя такие крутые, что часто в двадцати шагах Устин скрывался из виду, так что только по лыжнице и можно было следить за стариком. Делать нечего — надо идти.
Хуже всего донимал валежник: поваленные ветром деревья — большею частью кедры, — попадались такой толщины, что снег и в половину не покрывал их, следовательно, нужно было вскарабкиваться на дерево и спускаться с него, а это труднее, чем может себе вообразить тот, кто не хаживал на лыжах по северным лесам.
Шли мы по следам Лапки часа два, не слыша ее лая. Наконец, послышался вдали отрывистый и звонкий голос собаки. Нужно было видеть фигуру старика Устина, с пудовыми тенетами и с лузапом — этим походным магазином вишерца, — с ружьем на плечах, несущегося по лесу, в котором что ни шаг, то препятствие. Он так быстро несется на лыжах, что снег под ногами далее визжит.
Но вот лай все ближе и ближе; наконец в виду и сама Лапка. Мордочка поднята вверх, глаза устремлены на верхушку ели. Устин уменьшил ходу, снял винтовку и стал медленно подплывать к елке, на которую лаяла Лапка. У меня сердце замерло. Была минута, когда я готов был броситься вперед крадущегося Устина и убить соболя, но воздержался.
Смотрю, Устин остановился, переставил лыжи поперек лыжницы, взвел курок винтовки, прицелился, наводит… Наконец, щелкнул кремень об огниво, ясно показались три искры у курка, но выстрела нет и… значит, осечка (все вишерцы стреляют из кремневых ружей, только теперь изредка стали вводиться пистонные. — Прим. автора). Ружье отнято от прицела, курок опять взведен, кремень потерт ногтем большого пальца правой руки; опять прицел, — щелкнул курок, показалось несколько искр, a выстрела нет.
Мне стало невмоготу: я взвел курки моей двухстволки и пошел новым следом, не по лыжнице Устина, а прямо к Лапке, которая, при виде меня, заплясала на месте и, лая, указывала мордочкой на верхушку ели. Я стал рядом с ней и начал внимательно глядеть на верхушку, но ничего увидеть не мог.
Я посмотрел на Лапку, чтобы по направлению ее мордочки определить, на какой высоте ели сидит соболь — мордочка смотрела, как мне показалось, на самую верхушку, а я по-прежнему, ничего не видал.
Кровь во мне так и кипела. А с другой стороны той же ели, почти напротив меня, стоит Устин и все щелкает курком, a выстрела все нет — как нет. От злости и нетерпения я громко прошипел:
— Кыш!
Мгновенно с высоты половины елки слетел черный комочек, направляясь к следующему дереву, но, не добравшись до дерева, упал в снег. Как молния сверкнула за ним Лапка. Выдерживая лай Лапки и щелканье курка Устиновской винтовки, соболь не выдержал моего «кыш» и пошел в ход.
Была минута, когда Лапку от соболя разделяло пространство только в один аршин (около 70 сантиметров. — Прим. редакции), причем Лапка уже не лаяла, а только разевала рот, готовясь схватить зверя, но тот, справясь в снегу, мгновенно взвился на ближнюю елку и пошел грядой.
Лес был густой, и путешествие по вершинам елок для соболя было весьма удобно, чем он и воспользовался как нельзя лучше. Лапка, несясь за ним, неистово визжала. Устин скоро очутился впереди меня и с ловкостью оленя летел вслед за Лапкой…
Признаюсь, что подобные конфузы редко встречаются: был соболь в руках — и проморгали. Устин, скользя мимо меня, немилосердно ругал свою винтовку за то, что она «дура» не выпалила…
Матерый противник
Не более как через четверть часа, соболь опустился в первый попавшийся халуй. Лапка завизжала и начала передними лапками рыть снег.
— У-у-ут, — закричал Устин и Лапка еще сильнее стала рыть снег, всовывая в щели халуя весь свой нос, сильно потягивая оттуда воздух и снова принимаясь за визжание и копание.
Устин быстро подкатил, мигом снял тенета и чрезвычайно ловко растянув их полукругом с трех сторон халуя, подпер палочками чрез каждые три-четыре шага, вдавливая притом нижний край тенет в снег. После этой операции, продолжавшейся не более десяти минут, он вырубил топором длинный, сажени в две (свыше четырех метров. — Прим. редакции), шест, зашел со стороны, не обложенной тенетами и стал шестом тыкать в халуй, между лежавших одно на другом деревьев.
Лапка почти вся скрылась в выкопанную ею самой ямку, но все-таки внутрь халуя попасть не могла. Не успел Устин раза два ударить шестом в халуй, как соболь, в пяти шагах от меня, выскочил из халуя и, бросившись в самый край тенет, мгновенно в них запутался, причем от сотрясения тенет, попадали ближние палочки-подпорки.
— Здесь, здесь! — закричал я во все горло.
Но Устин уже сам увидал соболя и несся к нему с поднятым шестом. После удара, не совсем ловко попавшего, соболь сильно рванулся в тенетах и, кто знает, чем бы кончилось дело, если бы в это мгновение не явилась Лапка. Она в одну секунду задавила соболя и неистово стала рвать его, так что Устин едва мог отнять его у нее…».
Нил Зарубин, 1885 г.
Рассказ о практиковавшихся в конце XIX столетия способах охоты приводится исключительно с целью ознакомления с историей охотничьего дела в России. В настоящее время охотники должны руководствоваться нормами действующего законодательства.
