Если вы живете в Бухаре, если у вас скверное настроение, если вам приелась однообразная работа, если у вас неприятности по службе и, если даже предстоит сокращение штатов, — берите ружье и отправляйтесь искать фазанов по танапам (участкам полей) и зарослям.
Несомненно, ваши поиски вначале не увенчаются успехом, но, когда вы, после пройденных 5–7 верст (5,3–7,5 километра. — Прим. редакции), остановитесь передохнуть и переброситься с приятелем парой-другой фраз о том, что вот, дескать, фазаны перекочевали куда-то, то в тот момент, когда вы перебрасываете за спину явно ненужное ружье, из-под ваших ног сорвется с треском и шумом фазан, одновременно пугая и радуя ваше охотничье сердце…
Удивленно рассмотрев место, откуда взлетела птица, вы тронетесь дальше с возродившейся надеждой и несколько иным мнением о бухарской охоте на фазанов. За Богоуэтдином, это селение в восьми верстах (свыше 8,5 километра. — Прим. редакции) от Старой Бухары, в камышах найдете подтверждение этому последнему мнению и вечером поздно с тройкой-четверкой птиц на поясе вернетесь домой усталый, но довольный.
Попробуйте, читатель! Честное слово, не будете раскаиваться. Но есть и другой вид охоты в Бухаре.
Случается и так, что стрелок возвращается восвояси не с видом Александра Македонского, победившего мавров, а на скрипучей тряской арбе с залитыми кровью тряпками, намотанными на рану неумелой рукой перепуганного товарища. Тогда развязка происходит в местной больнице, где на сверкающем белизной операционном столе вправляются сломанные кости и зашивается разорванная кабаньими клыками брюшная полость.
«Дружная» команда
Вот об этом то виде охоты я и хочу рассказать. Называется она: «на кабана с загоном». Наша компания состояла из пяти человек. На первом месте по охотничьему рангу и по росту стоял председатель местного союза охотников Кувяткин Александр Егорович. Кувяткин был мужчина лет 28–30, с хорошо развитыми мускулами и спортсменским прошлым, почему преподавал физкультуру в местных школах, а на спортивных состязаниях был бессменным судьей.
Вторым по счету был друг Кувяткина — Пафин Абдулла Юлбаевич, неутомимый ходок, несмотря на свой маленький рост и короткие ноги, которыми наградила его природа. По национальности он был татарин и, живя в Бухаре десятый год, хорошо владел узбекским языком, а потому был у нас постоянным переводчиком при сношениях с местным населением во время охотничьих странствований. Пафин, служа в свое время в Красной Армии, участвовал во взятии Старой Бухары и, по всей вероятности, в память этих дней всегда надевал на охоту красноармейский шлем — буденовку.
Немного ниже Кувяткина по росту, да и то благодаря сутулости, был фининспектор Ежов. Он часто жаловался на свой рост, так как базарные беспатентные торговки, завидя еще издали в толпе его долговязую фигуру, успевали благополучно «нарезать плеть», как говорится на базарном жаргоне, то есть скрыться, если перейти на обыкновенный язык, оставив на месте груды шелухи от жареных семечек, да несколько яиц, разбитых в переполохе. Это огорчало фининспектора, он сутулился еще больше, но ниже толпы сделаться не мог.
Четвертый в компании был безработный Филюгин Антон Иванович, молодой еще парень, обладавший 12-фунтовым ружьем (весом свыше 4,9 килограмма. — Прим. редакции) 12-го калибра. Ружье когда-то было с длиннейшими стволами, сделанными «по особому заказу», как пишут в ружейных прейскурантах.
В прошлом году весною Антон Иванович подползал по грязи к сидевшим на озере гусям и нечаянно забил землею ствол. Не заметив последнего обстоятельства, Филюгин выстрелил, почему ружье само непроизвольно укоротилось вершка на три (13,35 сантиметра. — Прим. редакции): выстрелом разорвало стволы на самом конце. Сам Антон Иванович при этом не пострадал, но с тех пор ружье приобрело особенность сильно отдавать в щеку и плечо стреляющего.
Пятым был я. Вечером накануне охоты я улегся в постель чуть стемнело и, проворочавшись до первого часа в тщетных попытках уснуть, в третьем часу уже шагал с компанией в непроглядную тьму бархатной туркестанской ночи.
С нами шли еще пять человек загонщиков. Предрассветный холодок заставлял поторапливаться. На рассвете мы должны были придти к камышам близ Шафрута — оросительной магистрали, несущей ледниковую воду Зеравшана (горная река, берущая свое начало в ледниках Тянь-Шаня. — Прим. автора) на плодородные тапаны.
За «кабаньим дедом»
За неделю перед тем Пафин передал нам известие, полученное им от узбеков, что в этих камышах поселилось чудовище-кабан, пудов на 18 весом (около 295 килограммов. — Прим. редакции). «Бабай-чучка, («кабаний дед». — Прим. автора) — говорили узбеки, — больше ишака ростом!».
Необычайные размеры кабана, слава, ожидавшая нас в случае удачи, наконец, известная денежная заинтересованность, — все это занимало наши умы и волновало сердца в последующие дни.
Фининспектор Ежов нарушил молчание:
— Мне вспомнился случай, — сказал он, споткнувшись о что-то на дороге, — бывший со мною на охоте в горах восточной Бухары. Раненый секач (кабан-самец. — Прим. автора) бросился на моего компаньона и ударил его клыком в пах… Вывалившиеся кишки зацепились за клык и несчастный с сажень (больше двух метров. — Прим. редакции) проволокся за кабаном, как на вожжах, на собственных кишках.
В темноте кто-то заинтересовался:
— Ну и что же?
— Представьте, выздоровел. Я отвез его в больницу и там отрезали кишок около восьми аршин (свыше трех с половиной метров. — Прим. редакции): кабан помял их так, что нельзя было вправить обратно в живот. Только после операции бедняге пришлось по пять раз обедать в день…
— Почему?
— Кишки коротки стали. Не поспеют сок высосать, а пища-то провалилась.
Рассказ Ежова не остался без отклика… Антон Иванович, находившийся в словесной вражде с фининспектором, не преминул воспользоваться случаем.
— Вот у моего дяди, — начал он многозначительно, — был друг —охотник. Враль, каких тоже мало…
Здесь Ежов внушительно хмыкнул. Компания наша дружно загоготала. С дерева испуганно снялись разбуженные хохотом грачи. Ежов что-то хотел возразить, но разговаривать было
уже некогда. На востоке ширилась полоса света. Белесоватая полутьма разливалась по танапам. За нею вправо виднелись смутным желтым пятном камыши — цель нашего похода.
Распределение ролей
Кувяткин распоряжался:
— Антон Иванович! Ты пойдешь с загонщиками. Я и Ежов двинемся по бокам, а Пеликанов и Пафин станут на номера «в голове» (начало полосы. — Прим. автора) камышей.
Как всегда в таких случаях, не обошлось без препирательств. Антон Иванович категорически запротестовал против такого произвольного распределения ролей. Решили бросить жребий, в результате чего мне и Ежову досталось стоять на номерах, Кувяткину с Пафиным по бокам и Антону Ивановичу, все-таки, лезть по камышам с загонщиками.
По возможности стараясь не шуметь, все двинулись к своим местам. Место, где мне жребием суждено было стоять, окружали невысокие камыши, спереди и справа, шагов за тридцать до меня, переходившие в высокие стены непролазных зарослей.
Я знал, что вправо за этой стеной есть выжатое место, на котором должен бы расположиться Ежов. Влево виднелся гребень арыка (оросительная канава. — Прим. автора) с пыльно-желтыми тутовницами и карагачем, с маленьким мостиком, предназначенным для случайных в этих местах пешеходов и ишаков.
На предыдущих облавах выгнанные из камышей кабаны обыкновенно направлялись к этому мостику и благополучно улепетывали в девственные чащи по ту сторону арыка, если их не настигала меткая пуля охотника. Итак, у меня были все данные полагать, что я стою «на ходу», на лучшем номере облавы.
Через какие-нибудь полчаса-час из камышей, по-телячьи подпрыгивая, выскочит, спасаясь от гиканья и ружейных хлопков сзади, черновато-бурая туша, за ней другая…
В ожидании зверя
Открываю казенник ружья, еще раз проверяю патроны. Залитые салом тупорылые жаканы свинцовым блеском смотрят на меня из своих медных гнезд. Успокаиваюсь их внушительным видом. Одна такая штука рвет рану на выходе около квадратного дециметра. «Гринеровский болт» металлически щелкает, когда я закрываю обратно ружье. Все готово.
Издалека с ветром доносятся звуки начавшегося загона. Шесть здоровых глоток устраивают в камышах настоящий звуковой ад, долженствующий вспугнуть «кабаньего деда». Гамма звуков, начиная с тончайшего фальцета Антона Ивановича и кончая густым басом какого-то загонщика, несется по камышам, причудливо переплетаясь оттенками и междометиями в утреннем чистом воздухе.
Изредка раздается глухой ружейный хлопок: это Антон Иванович мелкой дробью, пущенной по камышам, «усиливает впечатление». Концерт приближается. Настороженное до боли ухо ловит малейший звук в чаще:
— Охо-хо-хо-о…
— Ихи-хи-хи…
— Га-га-га-га-а…
— У-ух!! Хоп-хоп!!
Тревога
Загон неистовствует… Вдруг иной звук покрывает какофонию. Крик испуга, крик о помощи. Как по команде остальные звуки прекратились. Тишину прорвали вновь, но другие вопли и в другом месте.
Со стороны арыка доносится встревоженный басок Кувяткина:
— В чем дела -а -а?
Но так как ответа не последовало, то шуршание камыша в его стороне показало, что самоотверженный товарищ полез на выручку. Законы облавы гласят, что стрелок, стоящий на номере, до конца облавы ни в коем случае не имеет права сходить с номера. Я в это время исполнял этот закон.
Ежов тоже, кажется, исполнял закон, так как в его стороне не было слышно шума; если же он покинул бы номер, то треск ломаемых камышей указал бы мне на это обстоятельство. В последнем случае, не ручаюсь, что и я так бы поступил.
Впрочем, позже мы узнали, что отчаянные вопли не имели под собой почвы и ни чьей жизни не угрожала опасность. Просто, вспугнутая загонщиками свинья налетела в перепуге на Антона Ивановича, который в этот момент присел.
По-видимому, свинья страдала близорукостью и приняла Антона Ивановича за кочку. Хотела «кочку» перепрыгнуть, но зацепила и, перепугавшись еще больше криков Антона Ивановича, опрокинула соседнего загонщика и скрылась в камышах. Все кончилось по-хорошему.
Однако, инцидент был исчерпан лишь с помощью фляжки Кувяткина, так как Антон Иванович вспомнил про давнишний аппендицит, будто бы разыгравшийся у него в настоящий момент и мешавший продолжать облаву. А пострадавший загонщик прямо заявил:
— Хай вам черт с кабанами! Больше не полезу.
Но как уже было упомянуто, фляжка обладала магическим действием, и облава продолжалась по-прежнему.
Непривычная цель
Снова ухо сторожко караулит звуки, руки крепкой хваткой сжимают стволы и на неподвижно-суровом лице ищейками бегают по сторонам воспаленные глаза.
Чу!.. Вправо кто-то ломает тростник. Загонщики еще далеко, так что это не они. Значит… что это значит объясняют два подряд выстрела в том месте, где Ежов. Короткая возня. Снова треск в камышах. Теперь в мою сторону. Из чащи показывается украшенная парой громадных клыков коническая морда зверя с маленькими глубоко сидящими глазками, прикрытыми густыми ресницами.
Вскидываю ружье. Собираю все хладнокровие за все кварталы моего текущего бюджетного года и стараюсь навести мушку на переносье морды, как раз посредине глаз. Нажимаю на спуск: сейчас грянет выстрел, и «кабаний дед» будет моим трофеем. Нечто заставляет меня снять в последний момент палец со спуска.
Пораженный, я опускаю ружье. На кабане чудовищных размеров мчался мимо верхом, лицом к хвосту, фининспектор Ежов, держась за ручку своего черкесского кинжала, воткнутого им в круп животного. Вот животное подбежало к глубокому закешу (дренажная канава, препятствующая заболачиванию местности. — Прим. редакции), наполненному водой.
Миг. Прыжок. Всплеск воды… кабан без седока мчался к мостику. Ежов остался в закеше. Позабыв охоту, я поспешил к несчастному и, с моей помощью, ему удалось выбраться на сухое место. К счастью, он был цел и невредим.
На его номере мы нашли также целое ружье, оброненное им в момент происшествия. Через несколько минут я оставил приятеля на номере вполне оправившимся. Голоса загона раздавались совсем близко и следовало торопиться занять брошенный номер.
Сомнительный итог
Но не успел я встать на место как со всех сторон раздались шорохи, и через мгновенье мимо неслись со скоростью пушечных ядер дикие свиньи различных размеров, возрастов и пола. С характерным пфуканьем они прыгали через роковой закешь, придирались через камыши и исчезали за мостиком. Ошеломленный этой лавиной свиней, я растерянно переводил стволы ружья с одного кабана на другого.
Если вам предложить выбрать самый хороший из предметов, мелькающих перед вами темпом трюковой американской кинокартины, то, ручаюсь, ваш выбор будет наверняка никуда негодным. Я эту истину познал слишком поздно и потому выстрелил в самого последнего из бежавших кабанов.
Кабан ткнулся в землю, смешно взбрыкнул задними ножками. Не доверяя, я разрядил в него второй ствол и только тогда подошел к нему. Это был небольшой поросенок фунтов 25-30 весом (от 10,2 до 12,3 килограмма. — Прим. редакции). Мои пули попали: одна в пах, другая немного сзади передней лопатки. Тело еще конвульсивно вздрагивало, но глаза уже успели остекленеть.
— Есть? — спросил загонщик, показавшийся из камышей.
В ответ я небрежно указал носком сапога в сторону поросенка. С боку подходил Кувяткин. Мало-помалу собрались остальные.
— Ну?
— Чего: ну? Домой надо отправляться, — напрямик отрезал Ежов.
Мокрый после невольного купанья, он промерз и дрожал как, в приступе малярии. Антон Иванович первый раз в жизни его поддержал:
— Конечно. Все равно кабанов уже распугали. Кроме того, товарищи, я болен и совсем не могу идти.
Решено было возвращаться, высушив предварительно Ежова и наняв арбу для больных: Антона Ивановича и загонщика. Пока Пафин ходил в поисках повозки, развели костер из нарубленного кинжалами камыша и коллективом сушили мокрые части костюма фининспектора.
Возвращались по «пеше-конному»: часть на своих на двоих, часть вместе с убитым поросенком на арбе. К больным Антону Ивановичу и загонщику вскоре присоединился Ежов. Все трое жаловались на аппендицит, носивший, впрочем, несколько странный характер: больные часто соскакивали с арбы и незаметно отставали на дороге. Так и доехали до города…
Гр. Пеликанов, 1928 г.
