Вот такая-то охота и была теперь перед моими глазами. Сгорая желанием как можно скорее примкнуть к цепи, я побежал под гору по увядшей луговой траве. Но что это такое? Нежданный сюрприз!
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
От бывших перед тем дождей небольшой пересекавший овраг ручеек превратился в задорную речонку, сажени в две шириною (свыше четырех метров. — Прим. редакции). Шумно бурля грязною водою, она быстро неслась перед моим озадаченным взором. Я остановился, ища глазами сколько-нибудь удобного для переправы места, но нигде не было ничего подобного. А на другой стороне то и дело раздавались выстрелы. Трах! Трах! Трах!..
Преодоление препятствия
— Что же мне делать? Что делать! — размышлял я вслух.
Я видел, что ручей этот очень глубок и что перейти его не было возможности. Чтобы обойти кругом нужно было сделать по крайней мере верст шесть (6,4 километра. — Прим. редакции).
«На обход этот, черт знает, сколько потратишь времени. До тех пор немцы перебьют всех зайцев и сами уйдут в другое место. Что же делать? Вот разве попробовать перескочить? — мелькнула у меня робкая мысль. — Гм! Кажется, ведь не особенно широко? Аршин шесть (около 4,3 метра. — Прим. редакции) будет, однако, наверное. Дай-ка попробую перескочить такое же пространство на берегу».
Сказано — сделано. Отмериваю шесть шагов, пробую — почти перескочил. «О! Можно, значит! Перескочу, особенно если пошибче разбежаться!» — думаю я. Трах! Трах! Раздается за горой.
— Ну время терять нечего! — решил я.
Посмотрел еще раз на ручей — бурлит каналья. Попробовал воду, брр… холодна как лед.
— Перескочу! — утешал я себя. — Тут совсем нешироко. Может быть там есть еще уже место.
Прошел несколько шагов по течению; нет, там еще шире. Бросился вверх, — уже немного, но берега вязки, болотисты, разбежаться нельзя. Решительно нет удобнее того места, к которому я вышел.
Трах! Трах! Трах!… «Подходят к центру! Ишь как зачастили!» — мысленно прикидывал я. Трах! Трах!..
— Господи благослови! — разбежался и… через миг барахтался по горло в холодной и грязной воде.
— Черт бы тебя побрал! — выругал я кого-то.
А за горой — трах! Трах!
— Проклятые немцы. Разбойники! — ворчал я.
Выбравшись кое-как на противоположный берег, я едва мог вытащить свои ноги, так они отяжелели от налившейся в длинные сапоги воды и промокшего платья. Мокрый, холодный, весь перепачканный грязью, я наконец вылез и стал на берегу.
— Боже мой, где же моя шапка? Вон она, вон она — шельма, предательница.
При падении в воду она соскочила с головы и теперь преспокойно неслась вниз по течению. «Не пристанет ли к берегу? — подумал я. — Куда там! И не думает! Несется как раз посредине, вместе с самою быстрою струею».
От случившихся со мной ужасов, в первое время я ничего не мог сообразить, смутно сознавая только, что положение мое, по истине, хуже губернаторского. Скоро я постиг, однако, что долго стоять так не приходится и надо что-нибудь предпринять.
«Что тут предпримешь? Вот вопрос, — задумался я. — Самое лучшее идти бы скорее домой… Да как с ружьем-то быть? Ведь я вылез зачем-то на другой берег, не сообразив в воде этого неудобства». Перескочить поток я уж не хотел пробовать во второй раз, а перейти по такой холодной воде, меня не заставили бы и палкой.
«Пойду, — думаю, — берегом до деревни Гельднера, там перейду эту преграду через мост на мельнице и домой. Да, но как же так, в таком виде отчаянном идти по чужой деревне, потом посадом до своей квартиры. Не совсем удобно. Мальчишки, пожалуй, будут провожать с кошачьим концертом. Надо же, однако, на что-нибудь решиться. Не ночевать же тут? Все равно, все скверно, что ни придумаешь!».
Эффектное появление
Самым лучшим, все-таки, оказывалось подойти к охоте. Нечего делать, что намок, что потерял шапку. Возьму там у кого-нибудь запасную, если есть, немцы ведь народ предусмотрительный. Гельднер даст лошадей и уеду домой.
Я, наконец, решился. Пройдя луговое пространство, опять полез топким вспаханным полем и единственно благодаря этому счастливому обстоятельству не замерз окончательно. Дорогой я долгое время недоумевал: «Почему это мой обыкновенно легкий патронташ, так невыносимо тяготит мое плечо?» Наконец меня осенила светлая мысль. Останавливаюсь — выливаю из патронташа с полведра воды и иду дальше.
Когда я подходил к охоте, «котел» был уже пройден. Охотники и загонщики стояли в куче, оживленно разговаривая между собою. Гельднер толковал что-то лесничим; наверное, он отдавал приказания о следующем движении охоты.
Нечего и говорить о том, что мое нежданное появление произвело несравненно больший эффект, чем я ожидал, отправляясь на охоту. Меня окружили со всех сторон, причем незнакомые с разинутыми ртами смотрели на мою несчастную, мокрую, перепачканную фигуру с обнаженною головой, а знакомые, кроме того, забрасывали вопросами.
Прежде всяких ответов, заметив у кого-то из стоявших ближе ко мне фляжку, я бесцеремонно протянул к ней руку и выпил чуть не до половины.
— Скажите же нам, ради Бога, что случилось с вами?
— Очень обыкновенная история, господа, — мне ни за что не хотелось признаться, что я замышлял перескочить реку. — Очень обыкновенная история. Там, в овраге, стал переходить через лед и провалился.
— Лед? Да какой же там лед? — поймали меня собеседники. — Там и в морозы-то никогда не замерзает!
— Как не замерзает?.. Замерзает! Не замерзает, может быть, когда воды мало, а теперь посмотрите-ка сколько ее там.
— Что вы говорите?!
Уж видно выдался день такой, что мне приходилось удивлять всех. Сейчас удивлю еще и своего Романа, который никак не ожидает видеть меня так скоро и таким молодцом.
— Что вы говорите, только вчера перестали дожди. Где вы нашли там лед?
— Ну вот затвердили «лед, лед». Был там такой маленький кусочек около берега, сам видел. Я стал на него, а он и потонул, да не в том дело. Слушайте, пан Гельднер, дайте-ка мне лошадей, я поеду домой.
— Сию минуту.
Нашлась чья-то большущая медвежья шуба, которую и натянули на меня. Запасной фуражки, несмотря на всю предусмотрительность немцев, разумеется ни у кого не оказалось, зато нашелся башлык, которым закутали мою голову. Затем усадили в бричку и принялись чуть не на всех европейских языках высказывать сочувствие и сожаление о том, что лишаются моего общества и что я не разделю с ними удовольствия охоты.
Я раскланивался в ответ на эти любезности и силился улыбаться, но чувствовал, что застывшие мускулы моего лица складываются скорее в гримасу слез, чем в приветливую улыбку. Пробовать говорить я уж не решался. Меня била лихорадка и я боялся откусить язык своими щелкавшими зубами.
В заключение, отвешивая общий поклон и забыв, что на моей голове не фуражка, а башлык, я так сильно дернул за его край, что чуть было не стащил с головы.
Кучер ухарски щелкнул бичом, лошади тронулись. Утренний туман окончательно рассеялся; из-за облачка весело выглянуло красное солнышко; за мной послышался бойкий говор охотников, от которых меня увозили дальше и дальше… Доля моя горькая…
Господин Агарков, 1887 год.
