Нет здесь широких, многоводных рек, нет роскошных, вековых лесов, нет синей, безбрежной морской дали, нет теплых дней, продолжающихся семь и восемь месяцев, — ничего этого нет! Чем же притягивают меня к себе эти большей частью безлесные, голые горы?
Что привлекательного в этих маленьких, еле заметных, с обеих сторон затянутых чащею речушках? Что заставляет меня покидать теплую, уютную комнату и ехать за десятки, сотни верст, бродить по увалам (вытянутым возвышенностям с плоскими вершинами и пологими склонами. — Прим. редакции), логам, кардачам (болотистым местам, покрытым густым кустарником. — Прим. редакции) и коротать длинные, зимние ночи в лесной избушке или ежиться у камина дымного и душного земляного балагана?
Одна, только одна всемогущая страсть к охоте, и больше ничто!
Печальная картина
На местах, которые сравнительно не очень давно были покрыты сплошным лесом, теперь почти вырубленным, и которые продолжают рубить, все-таки еще есть зверь, правда не в таком количестве, как лет 20-30 тому назад, но он есть.
И вот присутствие-то зверя в этих жалких остатках прежнего леса, пощаженных топором и лесными пожарами, как бы для безмолвного протеста за своих без толку погибших сотоварищей, о которых с сожалением вспоминают только охотники-зверовщики да владельцы заводов, — и скрашивает для меня суровую, неприветливую здешнюю природу и заставляет всегда с одинаковой любовью смотреть на хребты, камни и сопки будто родного мне Урала!
Я представлю вам, читатель, так сказать, схематический набросок современного Урала. Перед глазами тянутся горы, на которых кое-где уцелела жиденькая релочка (песчаный бугорок. — Прим. редакции) сосняка или осинника; вот одна сторона увала совсем кажется рыжею — это «оплела» (обгорела, по местному выражению. — Прим. автора) мелкая, сосновая поросль от лесного пожара, которые здесь бывают почти каждую весну и осень.
Под увалом в долине группами стоит тощий березняк, а за ним — сплошь обрубленное место («чистище», «курень» или «постать»), по которому несколько раз после порубки ходили палы (лесные пожары. — Прим. автора), уничтожившие молодняк; поэтому тут даже кустика не видно, а чернеют лишь местами обгорелые пни.
Дальше — узенькая речушка, берега которой густо обросли «вольховником» (ольхою), тальником, черноталом и кустами черной смородины, так что рассмотреть воду можно не иначе, как раздвинув окружающую заросль и подойдя к самой речке, ширина которой в сухое время редко бывает более сажени (двух метров. — Прим. редакции).
Эта Крутобережка, Бардым, Бобровка, или Омутная тянется на несколько верст, или впадает в другую речку или озеро, или же теряется в болоте, которое бывает иногда в окружности верст 10-20 (10,7-21,3 километра. — Прим. редакции) и более; кругом болота обступили горы, как окаменевшие гигантские волны; на некоторых еще сохранился ельник верст на восемь, на десять (до 10,7 километра. — Прим. редакции) в окружности.
Местами высится Бог знает как и почему уцелевшая лиственница; попадается березняк, осинник и сосняк, тянущийся на порядочное пространство; но это все мелкий лес («мендачь»), а крупный строевой лес («кондовник»), бывший прежде, остался только в воспоминаниях старожилов.
Никакого надзора!
Грустно станет, когда взглянешь умом на это разрушение и стараешься утешить себя мыслью, что оно было полезно для края в экономическом отношении… Но кругом — бедность, нужда… Впрочем, рассуждать о влиянии исчезновения лесов на благосостояние края не составляет цели моего очерка; я просто, как страстный охотник, упомянул об этом кстати, так как исчезновение лесов находится в прямом отношении к уменьшению дичи.
Чем же объясняется, что на таких относительно безлесных, следовательно, и неудобных для зверя местах все еще можно убить козу, оленя, сохатого и даже медведя? Может быть, подумает читатель, тем, что охота ведется разумно, не бьют «маток», не охотятся в марте, по насту, не ловят козлов в ямы и капканы, не давят птицу петлями и слопцами, что за наблюдением всего этого есть надзор.
Нет! Никакого и ни от кого нет надзора! Охотится всякий где и когда хочет и тем способом, который кажется ему удобнее и добычливее.
Весною по насту режут косуль сотнями и стреляют десятками сохатых и оленей. Зимою почти в таком же количестве ловят косуль канканами и ямами, а оленей — канканами и колодинами.
В конце апреля и начале мая ловят и стреляют без счета дупелей и косачей на токах; да не одни только промышленники, но и люди, более или менее «понюхавшие цивилизации», так, например, один господин, занимающий место управителя на… заводе, застрелил на токах года два тому назад в одну весну более четырехсот дупелей и с довольным видом сообщил о такой удаче своему знакомому, приглашая его к себе на охоту…
Я, пожалуй, мог бы поименовать, где и кто больше истребляет дичи недозволенными способами и в запрещенное время, так как езжу на охоту иногда очень далеко и имею много знакомых между крестьянами-промышленниками. Но к чему поведет это разоблачение? Запрещение было и существует только на бумаге — значит, все равно по-прежнему будут без меры и разбора истреблять зверя и уничтожать птицу.
Если есть еще местами зверь на Среднем Урале, то совсем не потому, как видит читатель, что о его сохранении заботится кто-либо, а потому, почему удержался зубр на Кавказе, дикий верблюд в окрестностях Лобнора (высохшее бессточное озеро на западе Китая. — Прим. редакции), лев в Африке и прочие.
То есть я хочу сказать, что здесь много еще не заселенных мест, которые, кроме охотников и покосников, никем не посещаются, да и то не во всякое время года; есть ельники, в которых звери сохраняются с молодыми, проводя в них почти все жаркое время, окруженные такими «падунами» (трясинами), через которые человеку при всем его желании не перебраться летом.
После этого вступления, которое я считал необходимым, расскажу все, что знаю об образе жизни, привычках и охоте на оленя.
Разные расцветки
Здесь существует лишь один вид оленя — северный олень. Ростом старый зверь с небольшую крестьянскую лошадь, так что чистого мяса — без кожи, головы и ног — бывает весу пудов восемь (свыше 130 килограммов. — Прим. редакции), а иногда, очень редко, впрочем, немного более. Встречающиеся на Урале олени бывают четырех цветов: темно-бурого, белесовато-серо-бурого, или «бусого», как говорят здесь, среднего между темно-бурым и «бусым» («межеумки») и полового, или буланого.
Темно-бурые олени строением тела и ростом не отличаются от прочих, но они всегда бывают сытнее последних; уши, лоб, конец морды, нижняя часть шеи и живот у них почти белые, а спина, бока и ноги издали кажутся совершенно черными, так что неподвижно лежащего зверя легко можно принять за почерневшую колодину.
Даже бывали примеры, что опытные промышленники не хотели стрелять по таким колодинам, а, налаживая винтовку, думали про себя: «Эх, если б так зверь лежал, вот бы ловко стрелять-то!». В известном мне случае олень зашевелился, начал вставать и повалился от меткого выстрела.
«Бусые» звери попадаются так же часто, как и темно-бурые. Грудь и живот у них почти белые, а ноги — желтовато-бурого-белого цвета. Они никогда не бывают так жирны, как темно-бурые.
«Межеумки» не составляют редкости, но все-таки встречаются гораздо реже двух первых.
«Буланые», или «половые», называются некоторыми «белыми оленями», но они вовсе не белого, а светло-палевого цвета и составляют здесь редкость; они никогда не бывают в таком хорошем теле, как темно-бурые или даже «бусые», не отъедаются так и потому на взгляд кажутся меньше последних; рога у них никогда не достигают такой величины и живот поджарее, хотя роста те и другие звери одинакового.
У темно-бурых, «межеумков» и «бусых» зверей на коленном сгибе задних ног, на наружной и внутренней сторонах — по два эллипсоидальных белых пятна величиною в трехкопеечную монету Николаевского чекана. На внутренней стороне ног эти пятна не так отчетливо выдаются, как на наружной, а у «бусых» они не так заметны, расплываясь на светлом фоне ног и сливаясь с ним.
Совершенно белых зверей здесь нет — по крайней мере, никто из знакомых мне промышленников их никогда не видел.
При рождении оленята золотисто-бурого цвета, но встречаются и темно-бурые, почти черные; к зиме они подходят уже к цвету взрослых.
Линяют звери раз в год весною, а к осени летняя шерсть отрастает, принимая более светлый оттенок. Шерсть у оленей летом значительно короче зимней и не длиннее дюйма (двух с половиной сантиметров. — Прим. редакции), тогда как зимою достигает вершка (4,45 сантиметра. — Прим. редакции).
Цвет шерсти у темно-бурых летом бывает еще темнее, почти черный.
Грациозный зверь
Пропорциональная, очень красивая голова, на верхней стороне которой заметна горбина — возвышение, начинающееся на вершок ниже глаз и оканчивающееся на половину вершка выше губ. Темные, большие и грустные, когда зверь в спокойном состоянии, глаза обрамлены редкими ресницами; от внутреннего угла глаз идет вниз бороздка, ограничиваясь слезной ямочкой.
Большие, ветвистые рога вышиною в аршин (свыше 70 сантиметров. — Прим. редакции) и более, смотря по возрасту зверя, совершенно гладки, без глубоких бороздок, какие существуют на рогах изюбра, иногда обильно покрыты пихтовой и еловой смолой, придают оленю горделивый вид, когда он стоит и прислушивается к чему-нибудь.
Рога оленюхи не бывают длиннее двух четвертей (около 35 сантиметров. — Прим. редакции), они гораздо тоньше и не имеют столько отростков, как рога оленя. На ногах он невысок и когда стоит, то зад кажется немного выше переда; ноги не толсты, сухи и мускулисты. Живот подтянут, как у английской скаковой лошади. На задней части («холке») зеркало совершенно белого цвета, как зеркало косули.
Хвост длиною от трех до четырех вершков (от 13,3 до 17,8 сантиметра. — Прим. редакции), смотря по величине зверя, имеет позвонки, как и хвост косули, только в большем количестве. Копыто оленя широко и сильно раздвоено, черного блестящего цвета; над копытами сзади есть еще небольшие копытца («паноготки»), которые не достают до земли, а расположены как у косули.
У самца копыта шире и вообще больше, чем у самки, поэтому след его круглее. На поступь он также более тяжел, так что семивершковый (свыше 30 сантиметров. — Прим. редакции) снег проступает до земли.
Впрочем, по глубокому снегу, в аршин и более, если он плотно лежит, по надувам, например, зверь при всей своей массивности проходит, не проступаясь: он так широко разнимает («расшеперивает»; расставляет. — Прим. редакции) копыта и оттопыривает напоготки, что оставляет на поверхности лишь острые их отпечатки; человек же по его следу не пройдет — провалится…
Какие звуки издают животные
Слух и обоняние оленя — совершенство, но зрением его природа обидела. За полверсты по ветру он «услышит» запах человека и уйдет с места верст за шесть, за семь (до 7,5 километра. — Прим. редакции); против ветра к зверю можно подойти на выстрел, если только снег не «зачарымел» (не подмерз сверху), и шаги поэтому не производят шума, но чуть «зашарчало» (зашумело) под ногами охотника или донесется до зверя звук неосторожно сломанной ветки — тогда прощай, охота! Вместо оленей останутся только одни лежанки (места, где он отдыхал, лежбища) или следы жировки, а звери будут уже далеко…
Если зверь увидит охотника, то он «спышкат», как выражаются промышленники. «Пышканье» это похоже на звук, издаваемый лошадью ноздрями, если к ней подойдет незнакомый человек. Как передать этот звук, я, право, не знаю; звукоподражательно будет, пожалуй: «Фууу!»… Но только его нужно произносить отрывисто и полуоткрыв рот.
Крик оленюхи, зовущей олененка или предупреждающей его об опасности, походит на «кгррау», произносимое горлом, грассируя.
Оленята издают звук, составляющий нечто среднее между писком и свистом: пикают, но собственно пиканьем их голоса назвать нельзя, а скорее свистом, так как он сходен со свистом полицейского свистка, если в него дуть слабо и отрывисто, но здесь охотники вообще свист зовут «пиканьем», например: «Рябок спикал», «Кополенок спикал» и так далее.
В то время, когда наступит пора любви у оленей, то есть осенью, в сентябре, взобравшись ранним, ясным, морозным утром на высокий хребет, можно услышать любовный крик зверя. Этот крик похож на рев косули, но гораздо грубее и резче. Звонко и отчетливо доносится на вершины увала с низменности, подернутой утренним туманом, сдваиваемое зверем «Гряау! Гряау!». И как тревожно-радостно забьется сердце охотника, услыхавшего этот зычный рев…
Как будто сами горы вокруг заговорили! Чувствуется, что все над тобой и возле тебя живет; хочется подсмотреть процесс этой жизни, и запечатлевается навсегда воспоминание об этом счастливом утре.
Брачный период
Гоньба оленя начинается с половины сентября и продолжается до половины октября, иногда даже несколько позднее. Слово «гоньба» вполне определяет время половых побуждений зверя. Он гонится по следу за оленихой, идя спорой иноходью, беспрестанно останавливается, обнюхивает след, приподнимает морду кверху, втягивая с шумом ноздрями воздух и, наконец, отыскивает красавицу своим отличным чутьем.
Если есть уже при ней предупредившие его кавалеры, он старается отогнать равных с собою по силе или сильнейших и отгоняет слабых. В таких случаях дело никогда без драки не обходится.
В период гоньбы почти никогда не удается встретить самку с одним оленем, а всегда с двумя и более; самцы же нередко попадаются поодиночке, много по два; это объясняется, вероятно, тем, что не олениха ищет оленя, а наоборот. Охотясь за зверями осенью, по мелкому снегу, легко проверить вышесказанное.
Едешь по «притонным» (излюбленным) оленьим местам и видишь четыре следа: оленюхи, олененка и двух быков. Следы тянутся по одному направленно, идут они и рядом, и друг за другом; олененок не отходит от матери. Наперерез этим следам появились два новых следа самцов, и все следы перепутались, перемешались, снег кругом сплошь утоптан — это спутники оленюхи недружелюбно встретили пришельцев.
Опасные поединки
Саженей за десять (свыше 20 метров. — Прим. редакции) от этой утолоки видна изборожденная полоса снега саженей пять в длину и аршина четыре шириною (размерами приблизительно 10 метров на 3 метра. — Прим. редакции) — это звери «булися» (бодались).
При драке они расходятся, как бараны, сбегаются, ударяются лбами и рогами, напирают, спячивают один другого, потом опять расходятся — и повторяется та же самая история на этом же месте несколько раз: от этого и образуется широкая и длинная полоса почти до земли сбитого снега в виде правильного четырехугольника.
Бьют они задом и передом, как жеребцы, но не кусаются, так как укусить не могут, а разве только ущипнут, потому что в верхней челюсти, как косули, резцов не имеют.
При драке звери чрезвычайно сильно ударяются рогами. В тихую погоду можно иногда за версту услышать, как «чакают» (стучат); при этом довольно часто бывает, что рога противников перепутываются ветвями между собою, при всем желании разойтись никак этого сделать не могут и погибают голодною смертью.
Самому мне не случалось находить таких рогов, но двое мне знакомых охотников, живущих в Полевском заводе, Иван Петрович Степанов и Иван Дмитриевич Бочкарев, охотившись верстах в 30 (32 километра. — Прим. редакции) от завода, по речке Безымянке, впадающей в речку Нязю, несколько лет тому назад, «натыкались» (случайно увидали, наткнулись) на пару оленьих черепов, с перепутавшимися рогами.
Вот и другой случай. Верстах в 30 от Миасского завода есть Курманкульский кордон. Полесовщик Саламатов, служащий и теперь на этом кордоне, объезжая свой участок, увидел у горы Шайгатана неподвижно стоящего оленя с опущенной головою; Саламатов привязал коня и стал подходить к зверю; подойдя на близкий выстрел, рассмотрел у земли еще другую голову, которая держала, как бы на привязи, стоящего зверя.
Оказалось, что это два спутавшиеся рогами соперника, один из которых лежал уже мертвым, а другой стоял едва живой. Эти случаи заставляют предполагать, что много таким образом погибает зверя.
Если сойдутся олени, равные по силе, и ни один из них не обращается в бегство, то они дерутся до изнеможения, дерутся до тех пор, пока оба, обессилев, не лягут; собравшись с силами, они или опять принимаются за драку, или гонят оленюху вперед. Саженей за 200-300 (430-640 метров. — Прим. редакции) от этого побоища — опять драка и так далее.
