Об этой громадной птице, живущей в глухой тайге нашего севера, так много писали, что нового и интересного сказать трудно, но вместе с тем лица, интересующиеся жизнью этого красавца, не зная и не изучив ее лично, находятся в заблуждении, припоминая все прочитанное в литературе.
Один, например, пишет, что глухарь «свистит» на току, другой охотник уверяет, что глухариный ток слышен «за версту и более». Некоторые гг. спортсмены убивали глухарей «до пуда весом» и пр., и пр. Одно из самых верных описаний охоты за глухарем сделано старинным московским охотником Н. А. Димитриевым, Л. П. Сабанеевым, Азиатом, Н. Фокиным и др.
Страстно любя тайгу и охотясь тридцать лет, а последние 15 лет исключительно в лесах и урманах Сибири по зверю с лайками, много наблюдал глухаря и его жизнь, не со слов других, а лично, почему решился описать наблюдения на своих охотах и существующие способы промысла глухаря в Сибири, в течение всего года и всеми способами, которых имеется масса.
Глухарь, как известно, птица лесная, живет в глухих тайгах, а осенью любит нагружаться песком, галькой, для чего вылетает на чистые места в сосновые бора и берега рек, где собирает гальку и мелкие камешки, которыми набивает себе зоб. Питается он осенью боровой ягодой, клюквой, брусникой, морошкой, калиной, рябиной, ежевикой, одним словом, всякой ягодой, растущей в тайге, а также кедровыми орехами, которые искусно выбирает из шишек.
Любит этот красавец боров клевать и молодые побеги хвойных дерев, особенно кедра, которыми питается всю зиму, а также осиновый лист и лиственницу.
Облюбует он одно дерево и посещает его каждое утро и вечер. Далеко не всякое дерево дает ему лакомое блюдо, клюет он в это время исключительно зеленые и не покрасневшие листья осины. Ночует он большею частью на дереве и очень редко на земле. Глухарка (по-сибирски?— копалуха), напротив, преимущественно спит на земле, раскопав песок или какую-нибудь кочку. Зимой же часто и глухари закапываются в снег, подобно полевым тетеревам, где пробывают иногда по нескольку суток, что я наблюдал не один раз. Так, припоминаю случай, когда глухарь прожил семь дней в ямке, не вылетая на кормежку.
Лесной великан в снегу
Охотился я в безлюдной, дикой местности за лосями, оленями по непроходимым летом болотам, занимающим громадное пространство по левому течению р. Оби, в Нарымском крае.
Всю неделю буранило. Свету Божьего было не видно. Я охотился за сохатыми. Подход был удобный, снег мягкий, а шумевшая тайга давала возможность скрадывать осторожного чуткого зверя; особенно лось чует и слышит далеко в морозную, тихую погоду; тогда к нему никогда не подойдешь, как ни старайся.
Вечером, возвращаясь с обхода лосиного стойла к себе в стан, я далеко подозрил сидящего на кедрине глухаря, которого задумал убить на ужин. Стал к нему «таиться», пользуясь редко растущими деревьями.
Когда расстояние было не более 40 саженей, глухарь опустил голову вниз, как бы выглядывая что-нибудь, распустил крылья и беззвучно камнем пал в снег. Пробежав аршина три, он сунул голову в белый, пушистый покров и стал закапываться. Через минуту его уже не было видно.
Дроби со мной не было, а пулей в лесу взорвавшегося глухаря промазать немудрено, почему я его оставил в покое, надеясь зайти утром до восхода солнца с дробовым ружьем, но охотник мой Тимофей, ходивший на поиски в другую сторону, встретил таежного жителя старообрядца Пафнутия, сообщившего ему о берлоге, замеченной им осенью по голу. Наткнулся он на нее нечаянно, собирая корни целебных трав, и не только усмотрел лазею, но слышал ворчавшего в берлоге медведя.
Ввиду этого охоту за лосями я отложил, и рано утром, едва стала показываться зорька, мы тронулись в сопровождении собак к отцу Пафнутию. Убив медведя, за которым пришлось идти далеконько, я вернулся с ним к своему стану на третий день, а на утро поднялся сильный буран, которым следовало воспользоваться, и мы пошли за лосями, проохотившись за ними два дня. На третий мы вернулись, чтобы взять нарты со стану и вывезти убитых сохатых, то есть шкуры и часть мяса, себе и собакам.
Погода установилась чудная. Ветер стих ночью. Морозец легонько прихватывал лицо. Я вышел рано до восхода солнца и услыхал свист рябчика. Пока Тимофей хлопотал с чаем и кулинарничал, я взял винтовку, пищик и направился к рябку, напевающему свою трехколенную арию. Пройдя саженей 20, я заметил вылетевшего из снега глухаря с того места, где я его оставил шесть дней назад.
Неужели, думаю себе, он все время бурана сидел в своей норе? Надо узнать.
Оставив поиски рябчика, я стал скрадывать глухаря, усевшегося на макушку голой, сухой ели, но осторожная птица заметила меня и, не подпустив, снялась и пересела на густой кедр, из-за которого я к нему подобрался саженей на тридцать. Ближе подойти нельзя было, да и не к чему, так как на такое расстояние выстрел из винтовки был верный. Приложив ружье к стволу, я спокойно выцелил, и тихий, но смертоносный выстрел щелкнул. Глухарь захлопал могучими крыльями и повалился на пол.
Убив и подобрав глухаря, я констатировал факт, что он не покидал свою квартиру целую неделю, оставив большую кучу помета (экскремента) в норе. Глухарь зимой не каждое утро вылетает на корм, а судя по погоде, в чем может убедиться всякий, увидав массу экскремента, оставляемого глухарем в снегу, где он живет несколько дней, не вылетая.
Глухарь закапывается глубоко в снег, процарапывая себе верхний слой белого покрова своими могучими лапами. Проникнув в слой мягкого снега, он им идет два-три аршина, где ложится, вернее выразиться, садится, устраивая себе ямку. Отправления свои он делает при входе в коридорчик, полагаю, во избежание зловония.
Из отверстия, сделанного глухарем при входе в снег, он никогда не вылетает сам по себе, а равно если его сгонит охотник, он всегда пробивает себе новое отверстие. Показывается сначала голова, затем он весь выпрыгнет на свет Божий, упрется могучими крыльями в снег, захлопает ими и, пробежав аршина два, подымается и летит прямо полого кверху. Далекое пространство он пролетает над лесом довольно высоко.
Вот почему я считаю ошибочным мнение некоторых охотников, утверждающих, что глухарь выходит из снега в окошко, ранее им сделанное (то есть вход), и что он прокапывает себе выход лапами. Иногда он, оставив свою ямку, выходит и долго идет пешком.
Охотнику, обладающему хорошим, привычным в тайге зрением, заметить ямку глухаря нетрудно, но подкрасться и убить вылетевшую птицу в густом хвойном лесу далеко нелегко, принимая в соображение удивительный слух глухаря.
Где глухарей много, этот способ практикуется любителями, но промышленники добывают глухаря различными ловушками; стерегут и ездят по лиственницам, до которых глухарь большой любитель, караулят на песках; ищут с лайками, которые облаивают птицу на дереве. Это все зимние и осенние охоты. Весной на токах и летом с легавой за молодыми выводками. Об этих охотах в Сибири я и хочу сказать, что знаю.
Способы добычи птицы
Как я сказал ранее, промышленник добывает глухаря большею частию ловушками. Специально на глухаря не охотятся, так как он малоценен (35—50 коп. штука) и тяжел. Один глухарь по весу равняется 13—14 шт. рябчиков, стоящих около 4 х рублей, а рябчиков и белок осенью можно убить гораздо больше, чем глухарей.
Ловят глухарей лучками, удавливающими птицу. Устройство его следующее: осенью на место, где глухарь грузится, то есть собирает маленькие камушки, в песке расчищается точок на чистом месте, где настораживается петля, кладется ягода: калина, рябина, клюква и прочее лакомое кушанье глухаря. Предательская петля искусно задекорирована травкой, листьями, так, чтобы ее, равно и сторожки, не было бы заметно.
Другой конец петли привязывается к макушке молодого деревца березки, черемухи, рябины и проч., предварительно очищенного от сучьев. Деревцо туго сгибается в виде «лучка», и верхний конец, пригнутый к земле, настораживается к планочке с таким расчетом, что едва только птица коснется ее, ступив ногой или клюнув лакомую ягоду, как сторожок спускается, лучок выпрямляется, захватывая птицу петлей шею или ногу, и подымает ее кверху. Картина удавленника производит тяжелое впечатление. Таких лучков промышленники ставят до сотни, и каждый день утром ходят осматривать.
Этот промысел продолжается с начала инеев и до снега. Им ловят всякую боровую птицу: рябчика, глухаря, тетерева. В это же время устраивают «слопцы»: срубают сырое прямое, гладкое дерево, очищают его от сучков, одну сторону стесывают, отпиливают, к комлю аршина четыре; один конец прикрепляют к земле, вбив по бокам два колышка; другой приподнимается на аршин от земли под острым углом и настораживается. Самый сторожок едва виден из-за ягод, обильно рассыпанных рукою промышленника. Чтобы птица не подошла без пути, как выражаются промышленники, делают загородки под углом, в вершине которого и устанавливается ловушка. Около загородки посыпается ягода, но не густо, и чем ближе к слопцу, тем больше, а у самой ловушки лежит ягода кучей.
Заметив у слопца грозди калины и рябины, птица должна ступить на жердочку, к которой насторожен слопец, и едва наступит, как тяжелая плашка срывается и давит беднягу-лакомку. Подобные коридоры-загороди, только в больших размерах, устраивают охотники для ловли маралов и изюбрей. Вообще все ловушки устраиваются промышленниками, хорошо изучившими жизнь и повадку обитателей тайги и урманов. Все они действуют губительно и истребляют массу дичи. О гуманности тут не может быть и речи, так как они ввелись с варварских времен, а сибирские инородцы: остяки, тунгусы, карагазы, гольды, гиляки и др. промышленники и сейчас еще далеко не культурны и остались теми же первобытными варварами, верующими в идолов, молящимися тигру и медведю. Они приносят жертвы святому дереву, увешивая его тряпьем, шкурами и проч. Живя всю жизнь в тайге, в этой единственной их кормилице, они всеми способами эксплуатируют ее богатства, губят зверя и птицу разными средствами, ставя капканы, силки, чирканы, копая ямы, строя кулемы и проч., и проч.
Силками ловят глухарей и тетеревей, чаще весною на токах и осенью, устраивая их на кладях овса и пшеницы, куда повадилась летать и прикормилась птица. Силки расставляются в большом количестве поперек клади.
Странно, что глухари, увидав запутавшуюся в силке птицу, не улетают, а подбегают к трепещущему, бьющемуся в конвульсиях товарищу, начинают его клевать, и сами запутываются в предательскую ловушку. Повторю, способов ловли глухаря масса, но знание их для охотника-любителя необходимо лишь для того, чтобы всеми мерами преследовать их в лесу, всячески бороться с промышленниками, пользующимися ими.
Оружие на глухариной охоте
По моему личному мнению, стрельбу глухарей должно производить из винтовки, во все время года, но отнюдь не из дробовика. Описания охот на глухаря с дробовым ружьем у настоящего охотника вызывает чувство негодования, и вот на каких основаниях:
- Глухарь — птица большая, крепкая, оперенная хорошо, так что убить ее дробью наповал можно лишь на близкое расстояние, но так как глухарь очень чуток и зорок, то близко он не подпускает, и охотник стреляет его далеко, часто подранивает, и птица попадает в зубы лисицы, соболя, куницы и других хищников без пользы охотнику;
- Из винтовки выстрел делает меньший звук, чем из дробовика, которого глухарь боится, и можно стрелять на 50 и более саженей, тогда как из дробового ружья на такое расстояние птицу не убьешь;
- Из винтовки, стреляя на дальнюю дистанцию, если не попадешь из первого выстрела, можно стрелять еще несколько раз, не напугав глухаря, а равно находящихся неподалеку его товарищей, что случается часто на токах и осенью на «листвянках», куда они собираются компанией. Не говорю уже о красоте, картинности винтовочного выстрела.
За последнее время в продаже имеется масса различных систем винтовок, но надо покупать их осмотрительно и применяясь к дичи, на которую собираешься охотиться. Так, для глухаря хорош калибр 32 й Winchester, а 22 й не годен. Винтовки La Francotte и La Francaise очень хороши и удобны для стрельбы косачей, то есть тетеревей и рябчиков, но глухаря нижет пуля, и птица летит далеко, пронизанная маленькой пулькой, и гибнет зря.
По глухарю, дрофе, гусю очень хороши винтовки «Ли» кал. 6 мм, снаряженные бездымным порохом; недороги пули: 20 р. сотня, а в провинции их достать очень трудно, тем более в сибирских оружейных магазинах, торгующих дешевкой и завалящих хламом.
Позволю себе сказать несколько слов о диоптре и светящейся мушке: диоптр для стрельбы на стенде хорош, но на токах с вечера и рано утром не применим, так как глаз не может усмотреть птицу, находящуюся как бы в тумане в маленькое отверстие в диоптре, где устроен крестообразно волосок. В дождь и снег диоптр совсем непригоден: сквозь него ничего не видно.
Светящиеся мушки на охотах ночью вряд ли кто употреблял, так как ее-то хорошо видно, но птицу, сидящую в лесу на темном фоне совсем не видать. Я для стрельбы ночью, как в лесу, так и на воде, кладу на ствол кусочек смятого черного хлеба, величиною с казанский орех или воск. Этот предмет ночью рельефно отделяет ясный ствол ружья, а в сравнении с тусклым силуэтом птицы, кажется гораздо чернее, так что глаз отмечает яснее цель охоты, что от светящейся мушки получить нельзя.
Этот способ я сообщал многим промышленникам, и они его стали применять на охотах в засидках по зверю. Для ночной стрельбы удобен электрический прожектор, употребляемый французским охотником в Африке г. Фо; но о нем нам приходится мечтать и восхищаться этой новоизобретенной штукой.
А. Н. Лялин, г. Томск, 2 марта 1906 года
