Будь здоров!

При чтении бесчисленных рассказов об охоте меня всегда удивляет одно обстоятельство, а именно: между ними почти не встречается рассказов о неудачных охотах. Я не хочу упрекать охотников в том, что они скрывают свои ошибки на охоте, и не хочу входить в рассмотрение того, почему они о них умалчивают, но что эти ошибки непременно случаются с каждым — в этом я уверен, и главное-то — случаются в самые неподходящие минуты!..

Не стыжусь упрека, не боюсь насмешек охотников и прямо заявляю, что у меня бывали самые неудачные, обидно неудачные поля. Как охотник старый, я много поохотился и многое испытал на охоте, кажется пора бы выучиться не ошибаться, но человек такое существо, что ошибки неразлучны с ним до гробовой доски. Вследствие этого я не стыжусь исповедоваться перед всеми в моих грехах в назидание охотникам. Грехи эти незамолимые — это пять неудачных охот, из которых четыре испорчены из-за моей оплошности и невнимания, а по чьей вине не удалась пятая — пусть решат сами читатели-охотники.

В рассказах моих я не изменю ни одного имени и ни одного не заменю буквою; к тому же рассказы свои я имею обыкновение подписывать моим настоящим именем; следовательно, читатели могут быть вполне уверены в истине всего мной описываемого. Выдумывать и прикрашивать — не мое дело, не дело старика-охотника, не имеющего ни малейшего намерения выступать в роли литератора-писателя, а просто сообщающего поучительные случаи в надежде, что, быть может, кто-нибудь из молодых охотников, прочитав мои рассказы, избегнет тех ошибок, горькое раскаяние в которых до сих пор еще гложет мое стариковское сердце.

А потому пусть не ищут читатели в моих рассказах ни игривости слога, ни разных литературных прикрас и ничего подобного. Споров я не люблю, вследствие чего и не буду вступать в них, но на случай опровержения истины описываемого мною могу представить возражения.

Приглашение по знакомству

В 1868-м или 1869 году в Жиздринском уезде в селе Огорь в имении госпожи Е.И. Бенардаки был управляющим П.Н. Козляинов, мой родственник. Так как леса Жиздринского уезда сплошные и зверя в них много, то Козляинов не замедлил пригласить меня к себе на охоту как страстного охотника, ищущего возможности поохотиться.

Получив его приглашение, я не замедлил воспользоваться его любезностью и тотчас же поехал в село Огорь. Это было в январе.

По распоряжению Козляинова было приказано всем лесным сторожам, чтобы тотчас донесли в контору, если кто-либо из них найдет медведя или хоть след его. Зима была очень теплая и малоснежная, так что по всем лесам было удобно ходить без ирт (лыж). Медведь залег до выпадения снега, так как зима стала поздно, а потому никто и не находил медведей и надо было дожидаться разве лишь случайно спугнутого с логова.

В лесной даче Кореневской, что близ самого города Жиздры, одним обходчиком-охотником был взбужен случайно медведь, который вследствие преследования и теплого времени не счел нужным снова лечь, а ходил и добывал себе корм под дубами (которых в этой даче много), раскапывая снег и доставая желуди. Ел также хвою. В Сибири, где несравненно холоднее, тоже бывают подобные медведи: их там называют «шатунами».

Обходчик из деревни Свиной именем Егор явился в контору и донес, что вот уже более двух недель как он ходит за медведем, стараясь обложить его, но что медведь ложится только на отдых на несколько часов в полдень и ночью, остальное же время бродит и не дает себя обойти.

За неимением лучшего я предпочел бездействию отправиться с Егором и попробовать счастья — не удастся ли нам обойти зверя вдвоем, не затаится ли он хотя на короткое время, заметив, что его обходят, или наконец не удастся ли встретить его случайно?

В поисках бурого хищника

Дня 3 или 4 ходили мы и по пятнику, и брали на круг… ничего не могли сделать. Обойдешь, а он сзади выйдет или один останется на петлях, другой пойдет обходить, а толку все нет, и никакие хитрости не помогали. Погода была такая теплая, что мы ходили не в меховом платье, следовательно, ходить было легко. Наконец, гоняясь за медведем, мы пришли в обход, называемый Замошье. На ночлег зашли мы к сторожу — солдату Федору из деревни Боянович, который тоже был охотник.

Мы уже теряли терпение и хотели бросить поиски. Придумывали было мы разные способы: хотели расставить несколько капканов по прежним следам, в особенности на петлях, и гнать опять назад медведя, но капканы у Егора были заячьи, стало быть, не опасны для медведя, да и идти за ними было далеко; так, ничего не придумав, с совершенно разбитыми надеждами улеглись мы спать.

Поутру солдат Федор ободрил нас тем, что и он пойдет с нами, а главное, что если ночью медведь не воротится назад, то мы его захватим в том месте, из которого ему ход лишь один — назад, потому что эта уйма леса граничит с одной стороны полями, по которым медведи не любят ходить, а с другой стороны — лесом редким и болотами, идущими к городу: третью же сторону будем беречь мы, разойдясь на довольно большую дистанцию.

Следовательно, немудрено, что медведь может наткнуться на кого-либо из нас троих. К тому же и Егор видел какой-то особенный сон и утверждал, что уже непременно быть медведю стреляным.

Хотя такие аргументы Егора не могли внушить уверенности в удаче, да и самый план Федора тоже имел весьма шаткие основания, но мы, тем не менее, приободрились и пошли искать счастья.

Диспозиция на охоте

Было еще рано, когда мы вышли и, направившись к оставленному с вечера следу медведя, перешли след и отсекли линию от старых следов. Перехода обратно не было, следовательно, медведь направился именно в ту уйму, про которую говорил солдат Федор. Надежды наши воскресли.

Мы разошлись так: Егор — на пятнике, я — по правую его сторону, а Федор — по левую, и в расстоянии друг от друга не более 100 сажень (примерно 213 метров. — Прим. редакции), двинулись цепью вперед. Сходились мы ближе и снова расходились; наконец, в одном ложбинном месте, особенно частом, Егор подался ко мне ближе, наложил палец на губы, чем дал мне понять, чтобы я был осторожен, и махнул рукою к себе. Я подошел к нему.

— Вишь: во петлю сделал, а во по древу скрал, а там сигом (прыжком) метнул у бок и опять же таки на колоду и под валежину пролез. Стало, где-нибудь на полдни облегси…

В это время подошел к нам и Федор. Егор снова начал шепотом:

— Вон вишь, Миколай Иваныч, чашшоба? Ты к ней подходи не прямо, а побочи маленько. Сперва у правый бок подал, там, слышь, ложок — у чашше-то. Вот как зайдешь, да по ложбинке-то и подходи к этой самой чашшобе, да потихонечку, чтоб под ногой, глядь, ветвь не хрустнула, а как вон до этого самого мызга дойдешь, то и стой, и попильноватей мотри. Ты, Хведор, как раз на самой на этой петле, вот за тем деревом, и стой, а я зайду с левой стороны и буду полегоньку подходить с того боку. Тут усе бурелом, валежь. Коли туть, не миновать ему старых петель! Итить, так итить к кому из вас.

Основательное распоряжение Егора не встретило возражений. Федор остался на месте, а я пошел в обход, в правую сторону и, сойдя к ложбинке, повернул налево, по довольно частому ельнику, к той самой чаще. которую указал мне Егор.

«А счастье так было близко!..»

Во время пролезания моего под ельником сверху свалился комок мягкого снега на курки моего ружья. Я сдул его и продолжал пролезать под нависшими ветвями дерев. Пистоны переменять не стал, потому что, выходя из сторожки, ружье перерядил и надел свежие пистоны.

Подойдя к назначенному месту, я увидел впереди очень большую свалившуюся елку, совершенно сухую, опиравшуюся на ветвях. Ствол ее от земли находился на высоте моей груди. Не желая искать более удобного места, чтобы быть незамеченным, я положил ружье на ствол ели и прислонился к ней. Егор тем временем обошел левее.

Не прошло и четверти часа, как слышу легкий треск, похожий на перелом сухой ветки. Смотрю в ту сторону и вижу медведя, чрезвычайно стройного, черного, идущего торопливым шагом и направляющегося к той самой елке, близ которой я прижался.

Волнение, овладевшее мною, в состоянии ощутить только один охотник. Все труды забыты в одно мгновение. Усталости как не бывало. Все чувства притупились, исключая зрение. Не знаю: бьется ли в подобные минуты сердце?

Пройдя не более 10 шагов и выйдя на прогалину, не защищенную от меня ни одним деревцом, медведь остановился и повернул голову в сторону Егора, открыв мне весь силуэт свой.

В одну секунду, подавив волнение, я с полной выдержкою прицелился в ухо красавца. Щелк! Осечка… Медведь поворачивает ко мне лоб и продолжает стоять… Не отнимая ружья, я спускаю другой курок — осечка!.. Медведь бросается в сторону и исчезает…

Будь здоров!.. Не мой час, не твой рок!..

Легендарное место

С сентября 1870 года по сентябрь 1873-го я жил в Карачевском уезде у моего родственника и однофамильца, занимаясь в хозяйстве по его поручениям. Имение, доставшееся ему по наследству от известного охотника Н.В. Киреевского, было то самое село Шаблыкино, в которое стекались охотники, чтобы, пользуясь любезностью хозяина, поохотиться всласть на известных и не раз описанных карачевских болотах и вместе с тем провести время в избранном обществе.

Да вряд ли есть теперь где-либо охотники, подобные покойному Н.В. Киреевскому, имевшему все средства удовлетворять свою охотничью страсть и умевшему пользоваться ими для доставления удовольствия вообще и охотничьих наслаждений в особенностн не только себе, но и другим…

Новый владелец Шаблыкина, мой доверитель-родственник, в октябре 1872 года выехал с семейством за границу на всю зиму, и вот я во время его отсутствия употребил во зло его доверие: отлучился на несколько дней за 70 верст (около 74,7 километра. — Прим. редакции) собственно для охоты.

В декабре 1872 года я написал письмо к знакомому мне купцу Алексею Федоровичу Кочергину, охотнику и хорошему стрелку. Он жил от города Карачева в 35 верстах (свыше 37,3 километра. — Прим. редакции), в селе Журиничихи Брянского уезда.

В письме моем я просил его дать мне возможность поохотиться на медведя, так как местность, где он жил, изобилует медведями и ему знакомы все мужички-охотники в округе. Кочергин был так любезен, что в январе доставил мне удовольствие тем, что я участвовал очень удачно на одной облаве.

Послание купца

Затем в феврале получаю от него записку, которую привожу здесь с сохранением орфографии писавшего ее:

«Милостивой государь николай иванович уведомляю вас втом что федор просил меня вас уведомить что он нашел нового медведя на которого будите приведены вупор верна наверна мы будим вожеданий непременна и просить вас привесть собаку ваш доброжелатель алексей качергин 2-го февраля 1873 года».

Желал бы я знать: найдется ли человек, который бы обвинил меня в манкировании по службе за то, что я поехал? Какой истинный охотник, будучи на моем месте, остался бы дома?

Записка Кочергина, да еще после удачной моей охоты за неделю до этого, произвела положительное волнение между охотниками (которых очень много в селе Шаблыкино), хотя и не бывавшими никогда на медвежьих охотах, но отличными стрелками. Многим хотелось ехать со мною.

Со мною поехали Ф.С. Протасов, Ф.И. Полканов и Н.П. Леге. Бывшие любимцы Киреевского.

По приезде в Журиничи к Кочергину тотчас был призван Федор Костиков, известный окладчик. По словам его, мы должны были идти за 5 верст (примерно 5,3 километра. — Прим. редакции) от Журиничей в Кульновскую казенную дачу. От лесничего, господина Сморчевского, я имел дозволение еще ранее того охотиться в его лесничестве, а потому и откладывать охоты надобности не было.

Обмен ружьями

На другой день мы впятером поехали до ближайшего пункта по дороге, ведущей из Журиничей в Батогово, в двоих санях. Подъехав к месту, где надо было идти с дороги в сторону, мы остановили лошадей и пошли за вожаком, Федором Костиковым. Протасов остановил меня и начал просить, чтобы я поменялся с ним ружьем; хотя ружье у него было прекрасное, но ему хотелось идти с моим, потому что калибр моего был гораздо крупнее, а главное — потому, что я убил из моего ружья уже нескольких медведей.

Заметно было, что Протасов раскаивался в том, что поехал; я же, взяв с собою на охоту охотника неопытного, счел нужным поддержать его энергию и согласился на его просьбу, хотя чуть-чуть не предложил было ему остаться в санях, но вовремя остановился, так как это предложение могло показаться обидною шуткою. Да и, наконец, зная, что по медведю приходится стрелять только в близкой дистанции, да еще по лежачему, я не мог себе и представить никакого риска в обмене ружей.

Не доходя до зверя шагов 70, были поставлены в линию Полканов и Леге для того, чтобы медведь, в случае если бы не допустил нас, мог бы наткнуться на них. Протасов же не захотел занять место, а пошел за мною, желая посмотреть медведя на логове. Зная отличную стрельбу Протасова, мне крайне не нравилось, что он будет близко от меня и, пожалуй, ускорит и не допустит и меня выстрелить по зверю. Но я был хозяин, а он гость, следовательно, из деликатности я не имел права отказать ему в желании.

Обойдя с противоположной стороны медведя, мы направились к нему, показывая вид, что проходим стороною мимо. Федор шел в нескольких шагах впереди и, пройдя медведя, указал рукою на него, не останавливаясь. Поровнявшись с медведем, я увидел только черное пятно, то есть концы торчащей шерсти на спине медведя.

На волосок от смерти

Видя, что медведя наше приближение нисколько не смущает, я круто повернул к нему, чтобы заставить его показать мне голову. Медведь лежал покойно, так что я подошел не далее как на 7 шагов. Тем временем Федор повернул тоже к нему и начал «поталкивать» по деревьям, чтобы разбудить лентяя.

Почуяв приближение врага, медведь начал дуться и показал уши и затылок, скрывая морду. Ждать больше было нечего, потому что медведь вовсе не так мешкотен в движениях, как то можно подумать, глядя на его фигуру.

Ружье вскинуто. Курок спущен. Дым выстрела заклубился по направлению к медведю и застлал собою воздух. Перед глазами мелькнули лишь задние ноги медведя на прыжке, и слышно было, как медведь рявкнул громко, но отрывисто.

В ту же минуту над самым моим ухом раздался другой выстрел, и пуля прожужжала мимо самой моей головы. Я оборачиваюсь и вижу лежащего на снегу Протасова, бледного, как мертвец. Ружье воткнуто в снег, а большой кинжал переломлен, вероятно, при падении. При осмотре берлоги пуля не была найдена ни в снегу, ни в дереве, а потому мы решили, что медведь ранен, вследствие чего и рявкнул. Осталось сказать и этому медведю «Будь здоров!..».

Три жестких правила

От 21 марта получаю новое письмо от Кочергина: «Кресника вашего убили кроме еще убиты четыре ранина адна ушли нибитаи 3 узето маяенышх 2 и все это после вашей охоты».

Когда я виделся после с Кочергиным, то узнал, что в убитом медведе, нареченном им моим крестником, найдена была моя пуля близ самого затылка в шее; она прошла под кожею, не задев ни одного позвонка. По испробовании ружья оказалось, что оно пулею бьет вверх, почему пуля и попала выше, чем я брал на цель.

Вот непростительная деликатность — дать свое испытанное ружье человеку, которого не следовало бы и близко к себе подпускать на медвежьей охоте, и взять взамен ружье неиспытанное. Вот и пришлось вследствие этого только сказать зверю «Будь здоров!», а самому чуть не оказаться в том печальном положении, при котором говорят люди: «Царство ему небесное!..».

С тех пор я поставил себе за правило:

1) ни на какой охоте не становиться рядом с товарищами;

2) если случается быть с незнакомым охотником на охоте, то строго следить за его действиями;

3) никому не давать своего ружья, хотя бы даже для того, чтобы выстрелить в цель.

Требуется телохранитель

Зимою с 1876-го на 1877 год был обойден медведь овсянниковским крестьянином Яковом Валуевым в Лихвинском уезде в даче, называемой Студен-Колодезь. Дача эта принадлежит господину Краузе и господину Загарину. бывшему горному исправнику, а в настоящее время состоящему мировым судьей.

Обойдя медведя, Валуев объявил о том сторожу, а сторож донес владельцам. Господин Загарин запретил производить охоту, желая предложить калужскому губернатору, господину Шевичу, поохотиться на этого медведя. Валуеву же приказано было караулить, чтобы никто не спугнул медведя и приискать охотника надежного, который бы мог стоять возле губернатора во время облавы.

Предлагали Лихвинскому жителю, некоему Трудову. занять этот важный пост телохранителя, так как он стяжал себе славу хорошего стрелка; но, ни разу не быв на охоте, Трудов от предложения отказался.

Отказ Трудова заставил отложить охоту, потому что не могли найти охотника, который бы отважился идти на такого опасного, по мнению лихвинских жителей, зверя.

Разговор с крестьянином

На 4-й неделе Великого поста 1877 года (я в то время жил в городе Белеве) в Белеве на торгу встречается мне Яков Валуев.

— Николай Иваныч! Ай ты ишо жив? Иде ты саэ живешь?

— А! Яков! Здорово! Давно, брат, не видались!

— А я ужо чаял, знать ты помер али иде далеча?

— Нет, брат, вот всю зиму живу в Белеве.

— Ведь ишь аказия! Кабы то ведал, давно б у тебя побывал; и поминал об тебе, кабы знато-то? А я ишо и господам сказывал — ну как есть у меня охотник! Да кто ж тебе знал, что ты близко?

— Вот, Бог даст, лето придет, побываю и у тебя. Тетерков, небось, у вас много?

— Да тетерь-то тетерь, а то хоть и сейчас поедем, ведь у меня есть охота.

— Какая? Неужели медведь?

— Да ишо видмедь-то какой! Кабы знато-то было допрежь… Аказия! Бог тебе нанес.

— Где же?

— Да идежь? Усе там же иде, как ведаешь из Перемышли ты приезжал, у Гаевским лесом, на Аржавцу, убил видмедя?

— Опять там же?

— Немного подале — на Стюденом. Да дело то вишь какое? Ведь таперь лес-то не Гаевского, а стало Краузина, а Загарин там распоряжается, ну и не велел бить до время, — вишь, губернатора ждет. А они какие господа?.. Становиться они робеют, а мужику не верют, вишь стрелять не умеют, а дай им охотника настоящего!.. А иде возьмешь? Кабы знато было!.. Пра, кабы знал, то ты б верно, что пошел бы, хучь с губернатором, хучь с кем ни на есть?

— Да ведь и сейчас еще можно, коли медведь лежит?

— Да куды ж ему уйти? Вестимо можно! Коли так я зараз поеду у Лихвин и объявлю, мол, так и так, есть, мол, охотник, посылай за губернатором!.. А то уся зима пропала за ничто. — обыйтить, обышел, а бить не моги, да шло карауль, чтоб кто не спужнул… за караул, мол, заплатим!.. А я колько лаптей побил… — дело раз близко? А жди платежу, как водя подойдет, а видмедь подымется, вот тебе и платеж! Кабы в ту пору знал я, что ты близко, спужнул бы его, а он никуды б не сошел — прямо у казенный лес к камню, а у казенном — наша воля, потому лесничий мне хорошо знаком, — я ему рябцов по осени носил, ну, от него мне запрету нет… ишо пороху дал мне.

Рябчики в подарок

Я позвал Якова к себе на квартиру, и там мы условились, чтобы, как только будут делать облаву, Яков непременно за мной приехал.

Медведь такое милое животное, что за неимением возможности охотиться, я готов идти в кричане (загонщики на облавной охоте. — Прим. редакции), лишь бы посмотреть на зверя, доставлявшего мне не раз высокое наслаждение на охоте. А потому, проводив Якова, я с нетерпением ожидал его приезда.

На 5-й неделе, то есть через несколько дней после нашей встречи, Яков приехал за мною, и привез в гостинец мне рябчиков, чтобы задобрить меня, боясь, что я откажусь ехать по плохой дороге, которая заметно начала портиться.

Подготовка охоты

Коротки были мои сборы: ружье готово, промыто, кинжал на пояс — и все. Не рассчитывая долго проживать в лесу, я не запасся ни лишним платьем, ни провизией. Дорога была уже порядочно испорчена, но еще тверда, так что мы доехали до деревни Овсянникова и потом лесом до Студена-Колодца, всего 35 или 40 верст (приблизительно 37,3 или 42,7 километра. — Прим. редакции), без особых трудностей.

Приехав в лесную сторожку, мы тотчас же пошли просмотреть оклад и решить с общего согласия, где поставить стрелков, откуда заводить кричан — одним словом, подготовить, чтобы приезжим охотникам недолга показалась охота. Сторож запряг свою лошадь и поехал донести господину Краузе и в Лихвин, господину Загарину, о моем прибытии.

Круг, в котором был обойден медведь, оказался очень малым, так что усекать его не потребовалось и лежку медведя легко было определить, потому что для лежки было только одно удобное место, следовательно, немного бы времени потребовалось для поднятия зверя.

На другой день возвратился сторож со следующими вестями: у господина Краузе жена в Москве, и он не решается, не дождавшись разрешения жены, ехать на опасного зверя, а предоставляет во всем распорядиться Загарину. Загарин обещал в тот же день послать в Калугу дать знать губернатору, что все готово относительно охоты, а относительно приема почетного гостя сам стал хлопотать и заботиться.

Утомительное ожидание

Проходят день, два… Получаем вести, что от губернатора нет еще положительного ответа и что жена господина Краузе из Москвы не приезжала. И так 10 дней я прожил в курной избе, обходя ежедневно медведя: наконец, уже подходили так близко, что рассматривали закусы и задоры медведя по елкам (как известно всем охотникам, медведь когда ложится, обкусывает еловые ветки близ самой берлоги, употребляя их себе для постели).

На 10-й день со времени моего пребывания в лесу сторож снова ездил в Лихвин и возвратился с печальными новостями. Реку взломало, проезда нет, а медведя Загарин все-таки не позволил бить до особого его распоряжения… Но распоряжение свыше не дожидалось распоряжения мирового судьи Загарина: погода портилась так, что с каждым часом можно было ожидать, что медведь подымется, а я рисковал совсем застрять в лесу и не добраться обратно до Белева.

Сторож по моей просьбе съездил к Краузе в деревню и просил дозволения бить медведя, так как немыслимо было думать, чтобы губернатор поехал в такую распутицу; медведь же, поднявшись, принесет много вреда окрестным жителям, которые уже достаточно потерпели от него, да и сам сторож рассказывал, что за ним гнался этот самый медведь и он едва мог ускакать на лошади.

Господин Краузе позволил убить медведя, но с тем, чтобы убитый медведь был привезен ему.

Возвращение домой

Прожив попусту 10 дней, перенеся много лишений, да к тому же еще не охотясь в продолжение целой этой зимы, я решался идти к медведю прямо на берлогу и бить его; но Яков этого не хотел, да и весьма основательно: всякому охотнику приятно пользоваться самому трофеями своей охоты, а Якову и тем более, так как с добычей такого дорогого зверя сопряжены были его материальные выгоды.

— Коли так, — сказал Яков, — пущай он и Загарина, и Краузе подерет, а я бить для них не пойду. Буде с них того, что усю зиму я ни про што проходил. На лето — будем живы — наизновь обойдем, а за лето — пущай шкодит поболее.

Кроме неудачи собственно для нас, досталось от этого и другим. Невдалеке от медведя стояли два крестьянских стога сена, и владельцы этих стогов ежедневно осведомлялись о времени, когда дозволят им подымать сено, так как скотина их стояла без корма; но в последние дни они перестали и просить позволения, потому что, если бы и позволили, дорога не допустила бы уже перевезти сена. Не допускали же брать сено потому, что шумом, неизбежном при ломании стогов, могли взбудить зверя.

Мы хотели с Яковом идти ночью, но ночи были очень темны, следовательно, все равно было, что мы сгоним, что вода сгонит медведя. Подумали, подумали и поехали домой:

— Ездили ни по что, привезли ничего…

— Будь здоров, Михаил Иванович!

Вести от бурого хищника

Дна через три после моего отъезда собрались охотники бить медведя. Кто с дубиною, кто с топором, а были и с ружьями. Между ними был один только, купец, Ф.Ф. Толстиков, бывавший на облавах медведей, и если бы, на его счастье, медведь вышел на его номер, то, вероятно, зверю не поздоровилось бы.

Но зверь не на возжах: он прошел из-под гона между двух стрелков, которые слишком крепко прижались к деревьям, чтобы не быть замеченными, и поэтому увидали медведя, когда он был уже вне выстрела, почему и салютовали ему вслед из ружей: будь, мол, здоров, скатертью дорожка.

Спустя месяц, когда уже стала дорога просыхать, Яков приехал в Белев и со злою радостью рассказал мне, что медведь приказал мне кланяться и сказать, что, слава Богу, жив и здоров и в селе Косыни уже задрал двух лошадей, а в деревне Сергеевке корову…

На новом месте

Состоя распорядителем Орловского общества охоты, я с нетерпением ожидал зимы с 1878-го на 1879 год, надеясь на то, что буду полезен обществу в облавах на медведей, которых в Брянском уезде очень много.

Охота на медведей зимою особенно заманчива тем, что редко бывает неудача, если стрелки надежны и охота обставлена правильно. Наконец, если и последует неудача на первый раз, то можно повторить облаву, потому что медведь, прорвавшийся с облавы, опять ложится и допускает снова обойти себя. А если обойден, значит, новая облава готова.

Но каково же было мое разочарование, когда выпал снег и нигде не оказалось следов медведей, так как все медведи залегли до снега! Я ездил по деревням, где были охотники-мужички, до самой половины января, но все старания мои были напрасны.

Приглашение в угодья

Наконец, к половине января получаю известие, что в даче Огарской, сводимой козельским купцом Лагутиным, близ деревни Боянович, столкнули медведя, который пошел в казенную дачу Брянского уезда. От лесничего 4-го Брянского лесничества, господина Ясникольского, я имел разрешение на приискание охот для орловского общества, следовательно, не отлагая ни минуты, я поехал на место.

Сторож купца Лагутина, следивший медведя, указал мне пятник (след медведя) и сам пошел со мною обходить. К вечеру медведь был обойден, а поутру на другой день, поверив обход и окружив его, насколько дозволяла местность, я сообщил обходчику Тужельского обхода, что в его обходе лежит медведь, и просил его, насколько возможно, не допускать никого близко к тому месту, чтобы не спугнуть зверя.

Потом, приехав на свою квартиру в Карачев, я сообщил о медведе правлению общества, прося назначить день охоты. Правление немедленно разослало приглашения всем членам общества на 28 января.

26 января я снова проверил оклад; 27-го собрал кричан 50 человек и выслал на станцию Белые Берега 5 подвод, для того чтобы собравшимся членам общества охоты доехать до деревни Журиничи и потом до Тужель, а сам ожидал гостей в Журиничах. В 11 часов ночи приехал один член общества, П.A. Киреевский; в 2 часа ночи — другой, А.К. Фойт. Больше никого.

Расстановка стрелков

Как ни прискорбно было, что собралось так мало охотников, тем не менее я был убежден, что медведя будут стрелять оба приехавшие гостя, потому что, обходя сам медведя, я хорошо убедился в том направлении, куда должен был пойти медведь. Моя уверенность показалась, однако, господину Киреевскому, как человеку, не бывавшему на медвежьих облавах, сомнительной, и он высказал недоверие, что заставило меня удвоить старания для удачного исхода охоты.

На другой день, то есть 28 января, кричане отправлены были вперед, а двое членов общества и я поехали вслед за ними. С собою в помощь я взял известного журиничского обходчика Федора Костикова.

Приехав на место, я разделил кричан на две равные артели и повел к месту стрелков. Федор Костиков и Иван Жимка, сторож, обходивший со мною медведя, повели кричан, как было объяснено. Доведя до места облавы, я указал место господину Киреевскому, а подальше на 50 шагов — господину Фойту. Потом, поверив кричан, я стал на место так, чтобы быть близко от стрелков. По сигналу кричане начали кричать, но медведь сразу не поднялся. По второму сигналу Костиков и Жимка вошли в середину круга и толкнули медведя прямо на линию.

Облава совсем с расстановкою продолжалась 30 минут. Медведь шел, не особенно торопясь: где прыжком, а где скорым шагом, прямо на место, где был поставлен господин Киреевский, который, однако, немного отодвинулся со своего места.

Кто поразил зверя?

Вдруг я слышу выстрел, другой, третий… я насчитал их восемь… Оказалось все-таки, что медведь ранен только в заднюю ногу и кто его ранил — трудно определить. Сначала стрелял господин Киреевский, и медведь смешался после его первого выстрела; второй же его выстрел был промахом, хотя и в 23 шагах; потом стрелял господин Фойт в угон, когда медведь прошел линию. Пуля попала медведю в зад, следовательно, можно предполагать, что господин Фойт, хотя и стрелял сквозь чащу, но попал.

Одним словом, кто бы ни подстрелил медведя, но только зверь, сильно раненный, пошел. Стоявшие на крыле линии и стрелявшие по нем уже после побежали за ним вслед. К ним присоединилось еще человек пять, и через час медведь был добит и взят господином Киреевским, так как господин Фойт не пожелал заявить своей претензии на медведя из деликатности.

Слава Богу, облава эта удалась, и я надеялся, что, может быть, найдем еще медведя. Но, сколько ни искали по всем приметным местам, нигде не могли столкнуть зверя.

В начале весны

Наступил уже и март… мы все ходим и ищем. Наконец, 17 марта явился ко мне Костиков с радостною весточкою, что он столкнул большого медведя и, обойдя его близ самой станции Белых Берегов, сел на поезд и приехал ко мне. Я тотчас же заявляю об этом правлению с просьбою назначить скорейший срок облавы ввиду приближения весны; сам же с Костиковым поехал до Белых Берегов по железной дороге. Облава была назначена на 22 марта.

В трех верстах (3,2 километра. — Прим. редакции) от станции лежал медведь на очень удобном месте. Вдвоем с Костиковым мы назначили места стрелкам и место, откуда заводить кричан.

С вечерним поездом 21 марта прибыли господа Воронцов-Вельяминов, Третьяков, Мухин и Храповицкий. Господин Фойт приехал в 4 часа утра.

В 9 часов утра все уже были на месте и поджидали кричан, которых Костиков должен был привести из Журиничей. Пришли и кричане. Идем в надежде, конечно, на удачную облаву.

Промашка солдата

Я хотел расставить стрелков и идти подымать медведя, но господа охотники попросили меня занять место в ряду с ними. Костиков же должен был расставить кричан и по первому их крику идти толкать медведя.

Стрелки — на местах. Кричане крикнули. Костиков вместе с солдатом, приглашенным им для того, чтоб толкать медведя, разошлись в кругу. Но солдат, не зная хорошо места, зашел между стрелками и медведем, крикнул и столкнул медведя, направив его на кричан, которые не могли удержать его, и медведь прорвался.

— Будь здоров, Михаил Иванович!

Не воспользуйся я любезным приглашением охотников стать в линию со стрелками, то пошел бы подымать медведя вместе с Костиковым и медведь не был бы согнан неправильно, а прямо был бы выставлен на линию.

На заре карьеры

Заканчиваю мои рассказы удачною неудачею, случившейся со мною в первые годы моей охоты на медведей. Неудача эта заставила меня пристраститься к охоте на медведей и изучить эту охоту, то есть я решил не пользоваться только чужими трудами, а лично искать медведей.

Это было еще в 1859 году в декабре-месяце.

В четырех верстах (4,3 километра. — Прим. редакции) от имения отца моего было большое село Вейна Козельского уезда. В этом селе была расположена на зимних квартирах рота Томского пехотного полка. Ротный командир Е.С. Качинский был охотник с гончими и часто бывал с нами на охоте; я в то время держал небольшую псовую охоту. С наступлением зимы Качинский просил меня сообщить ему, если найдут где-нибудь медведя, предлагая заменить простых кричан солдатами.

Конечно, я с особым удовольствием воспользовался его предложением и вместе одолжением. Случай не замедлил представиться. В начале декабря является ко мне известный медвежатник козельский, мещанин Cepгей Ионов, и предлагает мне купить у него медведя, и медведя очень большого. Торг слажен, и дано знать Качинскому.

Впервые на «топтыгина»

На другой же день отобраны были 60 человек солдат-охотников, вызвавшихся быть кричанами, и отправлены за 15 верст (около 16 километров. — Прим. редакции), в село Трошну, имение господина Воейкова. Сами мы на ночь только приехали в Трошну и просили Сергея Ионова, чтобы он постарался хоть показать нам медведя; в особенности хотелось этого Качинскому, участвовавшему в первый раз в жизни на медвежьей охоте.

Я в то время был еще новичок в охоте, то есть хотя и бывал на облавах и приходилось убить медведя, но все-таки ничего не смыслил: становился там, где поставят, и стрелял, чтобы не пропустить зверя; следовательно, был орудием, которым управляли более опытные охотники. С собою я привез двух опытных егерей, да Качинский надеялся на двух солдат, хорошо стрелявших; таким образом, считая Сергея Ионова и еще двух мужичков, бывших с ним, составилось нас 9 человек стрелков.

Поутру отправились мы на место. Сергей расставил 6 человек стрелков и оставил место для себя, а Качинский один не стал, а поставил около себя двух солдат с ружьем и барабанщика. Качинский занимал средний номер; с левой стороны стоял я, а с правой Сергей стал сам.

Солдаты крикнули, и долго медведь не шел; тогда Сергей послал двух своих мужичков толкать медведя. Посланные исправно исполнили свою обязанность, и скоро лес огласился криками: «Дяржи, дяржи прямо!».

Барабан вместо ружья

Я слышал треск в правой стороне, то есть ближе к месту Качинского, но медведя не видал и выстрела не слыхал; немного погодя был выстрел, но дальше.

Дело было так: медведь вышел прямо к Качинскому и его ассистентам и остановился; постояв, он пошел возле самого барабанщика. Ни Качинский не выстрелил, ни солдаты, которым Качинский не позволил стрелять, хотя один из них и просил дозволения.

Сергей же, стоявший на расстоянии выстрела, рассчитав, что медведя он вторично обойдет и вторично возьмет за него деньги, выстрелил, уже пропустив медведя, в воздух. Вслед за выстрелом Сергея я услыхал грозное приказание:

— Бей тревогу!

Барабанщик забарабанил тревогу, которая означала «Будь здоров!» и заставила медведя бежать во всю прыть.

Вторая попытка

Медведь перешел от этого места верст 10 или 15 (10,6 или 16 километров. — Прим. редакции) и залег в казенном лесу, в месте, называемом Городец, близ села Березичи. Снова был обойден и снова продан мне Сергеем Ионовым.

За несколько дней до праздника Рождества, взяв своих двух егерей, я поехал в село Березичи, где и встретил Сергея, дожидавшегося меня. Часов в 9 утра вышли мы, взяв 40 человек кричан, нанятых в Березичах, на место.

Сергей поставил меня и моих егерей, а сам пошел заводить кричан. Мои охотники стояли от меня шагах в 80 или больше, так что при глубоком снеге расставление стрелков заняло много времени и за чащею не было нам видно друга друга. Когда Сергей пошел с кричанами и отошел довольно далеко, то я, постояв немного, почувствовал, что у меня озябли ноги, и стал переминаться на ногах, поставив ружье к дереву.

Впереди меня была видна темная чаща леса, и буреломные деревья густо сплели свои cyxие ветви.

Слышу впереди меня треск. Схватываю ружье и вижу огромную голову медведя с разинутою пастью.

Схватка с бурым хищником

Я вскинул ружье, а в это время медведь уже весь показался ко мне. Первою мыслью моею было целить не в лоб, а в грудь. Так я и сделал. Курок спущен, выстрел глухо раздался, медведь рявкнул и сел на зад.

Берегу второй выстрел; медведь делает несколько прыжков ко мне. Дистанция, разделявшая нас, сократилась так, что между нами было не более 10 шагов. Второй мой выстрел направлен был в лоб. Медведь моментально остановился на передних лапах, задние же его ноги вытянулись назад.

Вижу я, что медведь едва ползет на одних передних ногах; сгоряча я подскочил к нему и ударил стволами в морду; но тут я споткнулся и немедленно почувствовал у себя зубы зверя, сперва — на плече, потом — на ноге, ниже колена.

На охоте всяко бывает

Что было, крикнул ли я, молчал ли — ничего не помню… Очнувшись, я услыхал крик:

— Не бей! Убьешь! Медведь не жив!

Действительно, когда подбежали мои охотники, то свалили с меня зверя уже мертвого, а у меня оказалась левая нога переломленною пополам, а плечо в нескольких местах помято, но не прокушено, потому что зубы у медведя довольно тупые, а на мне было теплое платье.

Не зная, что я так сильно ранен, а видя меня в полной памяти, а медведя мертвым, охотник мой Ефрем сказал, ободряя меня:

— Ничего, барчук, дай Бог здоровья! На охоте всяко бывает.

С костылями на позиции

Медведь, убитый мною, был самка, весившая 18 пудов (около 295 килограммов. — Прим. редакции): в новом ее логове найдены были три медвежонка, вероятно, только что родившиеся.

Всю зиму я провалялся, а в марте 1860 года присутствовал уже на новой облаве, вооруженный ружьем и двумя костылями. До моего номера меня довезли на лыжах.

Итак, не всегда бывает удачна охота, даже если зверь и убит. Но хорошо все-таки, что мой Ефрем вовремя и от души сказал мне:

— Будь здоров!

Н. Блохин, город Карачек, 1879 год