Рекс, сеттер-гордон, каждый день встречает Павла Владимировича у калитки. Потом сидит у стола, постукивает хвостом о пол, взглядывает то на хозяина, то на висящее над кроватью ружье в шагреневом чехле. Но давно уже Павел Владимирович не прикасается к ружью, и все печальнее и печальнее становится Рекс…
Днем он отправляется через чахлый сад на задний двор, долго и неподвижно лежит под теплыми лучами солнца, вытянув лапы и положив на них морду, — лежит и дремлет: в дреме чувствует на шерсти ласковую мягкость солнца, легкое трепыханье ветра и тихий звон листьев на березе…
И с этими ощущениями входят в него воспоминания о прежних охотах: прелый запах листа внизу, у корней деревьев, и другие — волнующие, живые запахи, которые так резко бросаются в чутье, что приходится замирать на окостенелой стойке…
Так, пока Павел Владимирович совершает свою обычную учрежденческую работу, Рекс во сне охотится за вальдшнепами и тихонько, сквозь дрему, взвизгивает.
На охоту!
…Рекс, замерев в углу, внимательно следит за каждым движением Павла Владимировича: ведь так редко приходится видеть его в столь необычном состоянии. В движениях его лихорадочная быстрота, нервная заостренность. Павел Владимирович роется в столе, извлекает оттуда патрон за патроном, размещает в патронташе.
…Наконец, они за городом. Широкая немощеная дорога прямолинейным разгоном упирается в заставу высоких деревьев. Лес подвигается, все ближе тишь и прохлада, все дальше гул многотысячного города, на сердце вольней и спокойнее.
И вот лес подошел, обступил со всех сторон…
Глубже вздохнула грудь.
От того ли на душе так покойно, что вверху голубеет небо, от того ли, что нога, привыкшая к жесткости мостовых и тротуаров, удивленно отдыхает в придорожной пыли? А, быть может, потому, что природа взяла да и стянула на листву деревьев все оттенки солнца, меди и золота?
Как не замереть удивленному взгляду вон там, на багряных листьях осины, что сочной, живой кровью пестрят на фоне зеленого дубняка? Или вон на том клене с ярко лимонной желтизной листьев? Или на развесистой липе, что первая роняет вниз золотые шелестящие слезы?
В неподвижном осеннем дне столько тихой и ясной красоты, что ее не выразишь словом, не измеришь глазом. Здесь, наверное, Мендельсон подслушал элегию умирающей природы и перенес ее в музыку, здесь, наверное, краски вдохновляли поэтов, водили кистью художников…
Невдалеке, за лесом — высокий и частый осинник, любимое местопребывание вальдшнепов.
— А ну-ка, Рекс, вперед!
Рекс тотчас же утонул в соседнем кусте. Мягко и приятно пахнуло сырым подпревающим листом, запахом гнилых сучьев и земли. Не чувствуя ничего, достойного внимания, Рекс начал поиск широкими кругами, все больше въедаясь в кустарник.
Сзади, шелестя ветками и ломая сучки, двигался Павел Владимирович.
Высыпка
Из-за гнилого пня потянуло волнующим запахом… Уши Рекса насторожились, нервно задрожал хвост, — и вслед за этим жадно вытянулись вперед вороненые стволы.
У пня запах усиливался, а дальше пропадал вовсе. Вальдшнеп, очевидно, переместился. Раздосадованный Рекс повернул в сторону и еще внимательнее принялся за поиски.
Рекс и Павел Владимирович обходили куст за кустом, остров за островом, а вальдшнепов все не было. Спустились в отлогий, заросший мелколесьем овраг.
Рекс внезапно остановился, замер на крепкой стойке. Он продвинулся шага на два, сохраняя напряженность стойки и снова замер.
И тотчас же внутренность куста будто ожила. Павел Владимирович никак не мог определить, сколько вальдшнепов поднялось сразу. Вероятно, не менее четырех. Один из них по чистому месту и по прямой линии быстро удалялся, но был совсем еще недалеко. Павел Владимирович выстрелил, но тотчас же увидел, что сделал чистый промах.
От куста черемухи Рекс сейчас же потянул к кусту бузины, заросшему крапивой.
— Высыпка! — тысячью ликующих голосов отозвалось в Павле Владимировиче. Подобрал погон, проверил предохранитель. Крикнул бодро и уверенно:
— Пиль!
И в меру поднявшегося вальдшнепа срезал наповал.
Главная высыпка оказалась в молодом осиннике, выше роста, раздвоенном лесной речкой. Стрелять было очень трудно. Из-под стойки вальдшнепы свечкой поднимались кверху, и было слышно, как при полете они задевали крыльями за сучья. Но все же их было слишком много, и было из чего выбирать. Павел Владимирович приноровился в конце концов и бил вальдшнепа в тот момент, когда тот начинал хлопать крыльями, выбираясь из переплетенных веток, и как бы на миг повисал в воздухе. Рекс работал отлично, вальдшнепы под стойкой сидели крепко и ни разу не «срывали».
Вечерняя дрема
Незаметно и невидимо солнце нырнуло за далекий выгиб лесной горы, тени от кустов превратились в ровные сумерки. Да и вальдшнепы попадались все реже. Павел Владимирович вышел из кустов, нашел пень, прислонил к нему ружье и вытряхнул из отяжелевшей сетки вальдшнепов. Пересчитал: четырнадцать штук. В патронташе пустых патронов — двадцать один.
— Ну, что же, неплохо…
Закурил папиросу, присел. Рекс подбежал, сунул в руку влажную морду.
Солнце за бугром, поросшим лесной щетиной, бросало в темную лазурь нежно-розовые отсветы, от которых внизу казалось таинственней и глуше. Шаловливо играя листьями, пробежал легкий прохладный ветерок и улегся где-то в лесу, у корней деревьев…
Быстро шагает домой Павел Владимирович. За ним вперегонку — вечерние тени. В лесу — тихий покой и сырая ночная дрема. День устал, опустил книзу длинные ресницы, плотно прилег к земле и нежится в сумеречных вечерних ласках. И за его сном, тихо мигая вверху зелеными зрачками, проглядывают звезды, ласкают нежными лунными лучами.
А город вдали вспыхивает искусственными глазами электрических ламп, и далеко вверх над ним лезет белесое марево. Не дают ему покоя яркие ночные огни: охает он, ворочается и не спит.
Борис Гладкий, 1928 год
