В средине августа 1899 года я выехал из слободы Нальчика (Терской области) в селение Урусбиево со специальною целью поохотиться на туров и побывать на некоторых ледниках Урусбиевского общества вследствие любезного письма от князя Науруза Измаиловича Урусбиева.
Выехал я с проводником на восходе солнца. Дни на Кавказе в августе вообще безоблачны, а сегодня удивительно ясное утро. Кони наши радостно фыркают и быстро несутся по росистой траве; горный ветерок волнами ударяет в лицо и обдает с ног до головы приятною свежестью.
Весь Кавказ, от Эльбруса до Казбека, виден как на ладони: впереди тянутся лесистые хребты, за ними громоздятся скалы, а еще выше, на горизонте неба, сверкают снега.
В верстах 20-ти от Нальчика мы переезжаем бурную речку Чегем, которая берет свое начало в ледниках Чегемского общества. На наше счастье, еще рано, вода не успела «разыграться» от палящих лучей, и мы благополучно перебираемся на противоположный берег.
Переехав Чегем, мы делаем маленький отдых.
Проводник мой, типичный горец, Бачай, расстилает для меня бурку, а сам садится на траве и добродушно смотрит куда-то вдаль, напевая заунывную песню. Убаюкиваемый шумом Чегема и заунывным напевом, я сладко задремал.
Когда я проснулся, солнце высоко стояло над головой и немилосердно припекало. Мы сели на коней и поскакали вдоль лесистого кряжа.
Дорога пока не представляет особенного интереса; я мечтаю о предстоящей охоте и тороплю коня.
Уженье форели
Начинается Баксанское ущелье, здесь приходится ехать шагом; дорога каменистая и почти на каждом шагу повороты. Мы останавливаемся на зеленой лужайке.
Бачай треножит лошадей, а я, пользуясь этим временем, иду удить рыбу.
Рыбы в Баксане много и преимущественно форели. Ловить можно только лесой с тяжелым грузилом, под громадными камнями, где вода не так быстра.
В течение часа мне удалось поймать около десятка довольно крупных форелей.
Я не видал более прожорливой рыбы, чем форель: она решительно все хватает, что ей ни попадается на глаза: мясо, хлеб, червяка, кузнеца и пр. Ловится она очень быстро; приманку хватает разом, нередко вместе с тем перегрызает и лесу. Надо только, как дернет, тотчас опустить удилище, и форель сама потянет в глубину всю лесу.
Вместе с тем она обладает изумительной ловкостью, не говоря уж о том, что ухитряется подниматься чуть ли не по водопаду. Я сам бывал очевидцем ее чертовской изворотливости: мне несколько раз приходилось неудачно ее подсекать, она быстро срывалась с крючка, падала на травянистый берег и как змея скользила снова в воду.
Из пойманной форели мы сварили замечательно вкусную уху, но Бачай мой наотрез отказался от этого редкого блюда (горцы вообще не едят рыбы).
Отдохнувши, мы снова усаживаемся и уж до самого Урусбиевского аула не слезаем с коней.
В доме Урусбиевых
Дорога все время вьется по берегу Баксана; по обе стороны его громоздятся отвесные скалы самой причудливой формы и чем дальше, все теснее и теснее сжимают Баксан.
Почти через каждые четверть часа приходится переезжать живые мостики, и мы то поднимаемся в гору, то опускаемся к шумящему Баксану. При повороте вдруг с шумом срывается гурт серых куропаток, но не успел я выхватить ружье, как они с резким свистом скрылись за выступом скалы.
Всю дорогу нам перебегают пугливые сурки. Они целыми стаями выбегают из норок понежиться на солнышке; вынырнет из норки, покажет головку, понюхает боязливо воздух и снова спрячется за камнем.
Когда мы оставили позади себя Баксанукову скалу, начинало уже смеркаться; с ледников потянул свежий ветерок, послышался запах смолы, показались сосновые и березовые рощи. Вскоре вдали на горе замелькали огоньки, потянуло дымком, и через несколько минут показался Урусбиевский аул.
Улицы аула кривы и тесны, сакли большею частью выстроены из сосновых бревен, встречаются и сложенные из одного камня. Дом Урусбиевых построен в русском стиле; в нем живет княгиня с дочерьми, а Науруз Измаилович помещается в небольшом швейцарском павильончике. Встреча была самая радушная: мне предоставили прекрасную комнату, увешанную фамильным оружием, восточными коврами и громадными турьими рогами. Но больше всего меня поразили оленьи рога; я никогда не видал таких колоссальных рогов, да и вряд ли когда встречу. Положительно всю боковую стену над кроватью занимали эти рога, на разветвлениях которых висели всевозможные восточные дробницы и пороховицы. Я насчитал 14 отростков.
Науруз Измаилович был в 80-х годах вольнослушателем Московского университета, а потом, вследствие смерти отца, покинул университет, и теперь живет в своих родных скалах.
Мы долго просидели за самоваром, мечтая о предстоящей охоте и вспоминая знакомых.
На следующий день после чая мы с Наурузом Измаиловичем решили поохотиться на горных курочек.
Первая охота
Отправились мы к подошве скалистой горы; не успели мы еще подойти к осыпи горы, как сбоку из посева послышался шум, и над нашими головами пролетела целая семья горных курочек. Я выстрелил, одна упала к ногам, а другая, подраненная, скрылась в камнях. Испуганный гурт расселся по камням осыпи. Теперь уже нельзя терять их из виду; мы скользим по осыпи и перепрыгиваем с камня на камень. Видно, как курочки перескакивают по камням все выше и выше; вот прямо над головой мелькает из-за камня серая головка. Сердце усиленно бьется, в висках стучит, ноги подкашиваются — я делаю промах.
Весь разбросанный гурт поднимается в гору, раздается выстрел со стороны опередившего меня Науруз Измаиловича, и две курочки падают на камни.
Этим все и закончилось. Сколько мы потом ни лазали по камням, но уж больше не могли спугнуть ни одной горной курочки.
Из убитых курочек дома нам приготовили вкусный на вертеле шашлык с тузлуком (острый соус на сметане).
Назавтра мы сговорились совершить восхождение на озеро Сюльтран, расположенное над Урусбиевским аулом, на самом перевале, среди вечных снегов.
Поразительную высоту этого озера определили еще погибшие англичане, и после озера Титикаха (в Андах Боливии) причислили его к высочайшим озерам мира.
После чая мы разошлись по своим комнатам и улеглись спать.
Добыча тура
Встали мы на заре; сборы наши продолжались недолго: мы выпили по ченаку (чашке) айрану и наскоро надели горские чабуры. Это легкая кожаная обувь, внизу которой вместо подошвы прикреплены крестообразно ремни, чтобы не скользила нога по снежным и травянистым покатостям. Потом мы накидываем на себя башлыки, берем в руки альпенштоки и отправляемся в дорогу, причем я с завистью поглядываю на чудный штуцер Науруза Измаиловича. Здесь, в горах, моя берданка далеко уступает английскому штуцеру. Штуцер этот был подарен одним англичанином еще покойнику Измаилу. Горцы не помнят, чтобы от Измаила уходил когда-нибудь тур, и действительно, развешанные по стенам оленьи и турьи рога свидетельствуют об его охотничьей славе.
Проводник наш — высокий, широкоплечий старик; его мужественное загорелое лицо дышит энергией и отвагой. Зовут старика Апай. Он один из лучших охотников в Баксане.
Солнце уже золотило снеговые иглы, когда мы вышли из Урусбиевского аула. Мы прямо от аула начинаем подниматься в гору. Впереди идет Апай, за ним Науруз Измаилович, а я то опережаю своего друга, то отстаю от них обоих, собирая по дороге незабудки, буковицы скабиозы и красивые колокольчики. С каждою минутой мы поднимаемся все выше и выше; сердце сильно стучит, в ногах появляется дрожь.
Но вот показалась небольшая площадка, мы с трудом добираемся до нее и делаем привал. Пока мы тут сидели и беседовали, над нами на скалах появился молодой тур. Встревоженный нашим соседством, он поднялся выше, а затем повернулся, чтобы посмотреть на нас. Скоро к нему подошел другой, и они вместе составляли красивую группу. Их положения часто менялись, но были всегда грациозны; с приподнятыми головками и закинутыми назад рогами, выставляя одну из легких своих ножек и глядя на нас своими дикими, серьезными глазами, они казались олицетворением свободы.
Пока мы ими любовались, Апай, как кошка, исчез в скалах над нашими головами. Мы еще продолжали любоваться группой, как вдруг с противоположной стороны ветра раздался выстрел, и одно из грациозных животных грохнулось со скалы, увлекая за собой массу мелких камней.
Молодому туру не было еще и двух лет.
Мы пока спрятали его до обратного пути под большим камнем и снова полезли по скалам.
Миновав небольшую снежную ложбину, мы, наконец, приближаемся к озеру Сюльтран.
Через четверть часа мы будем на перевале, но это только обман. Нам нужно еще преодолеть последнюю преграду: перед нами перпендикулярно торчат голые утесы; приходится карабкаться по шипящим каскадам Сюльтрана. Временами я чувствую такой упадок сил, что не могу сделать почти шести шагов. Кажется, что в висках разрываются артерии и сердце хочет вырваться из груди.
Но вот все больше и больше расширяется горизонт, и мы, наконец, достигаем перевала. Мы на высоте вечных снегов. Мое дыхание быстро, но легко и без стеснений. Под нашими ногами в обширной котловине расстилается Сюльтранское озеро, в глубокой синеве которого, как в зеркале, отражаются с северной стороны снеговые, а с южной — скалистые вершины гор. Воздух совершенно почти неподвижен, и легкие перистые облака, кажется, как будто застыли в его неподвижной синеве. Снеговые глыбы спускаются до самой воды, и неподвижное озеро кажется миниатюрным, заколдованным ледовитым океаном. А с левой стороны хрустальный поток Сюльтран, плавно выливаясь из спокойной синевы, вдруг обрывается и, пенясь, прыгает каскадом по мрачным скалам.
Не просидели мы еще и полчаса, как вдруг из-за белой горы показался густой туман, и вскоре на нас посыпалась снежная крупа. Мы завернулись в башлыки и начали спускать к кошу (домику). По снежным откосам приходилось съезжать прямо на удалую. Когда мы спустились до убитого тура, начинало уже смеркаться.
Апай взвалил добычу на свои могучие плечи, и мы направились к кошу. Пришедши на кош, мы с Наурузом Измаиловичем повалились на бурки и, как убитые, проспали до утра. Встали мы освеженные и укрепленные.
Закусив и выпив айрану, мы спускаемся вниз к аулу. В одном месте мы неожиданно вспугнули целую семью горных тетеревов, которая со свистом пронеслась над нашими головами. К аулу мы спустились после полудня и остаток дня провели дома, порешивши назавтра отдохнуть, а послезавтра специально отправиться на туров к ледникам ущелья Адыр-Су.
Пир с песнями
Через день рано утром, навьючив ишака, мы отправились в дорогу.
Переехав Баксанский мост, мы в конце аула поднимаемся на крутую гору и, обогнув ее, спускаемся к бурному потоку Адыр-Су. Ущелье стиснуто с обеих сторон дикими скалами, унизанными сосновыми и березовыми рощами. Почти через каждые пять, десять минут мы переезжаем быстрые потоки, которые изрезывают блестящими каскадами справа и слева скалы Адыр-Су.
Подъем идет все вверх и вверх и, наконец, перед самыми ледниками приходится выбираться на крутую гору. Перевалив ее, мы вступаем на зеленое плато, окруженное со всех сторон снеговыми горами и сползающими ледниками.
Перевал в Сванетию висит над нашими головами. Мы у его подошвы. Чудный ковер ледниковых цветов украшает зеленое плато. Мы останавливаемся в кошу на зеленой площадке, которую омывает хрустальный Адыр-Су. Здесь живут пастухи и охотники по турам.
Вечером для нас устраивают пир. Закалывают молодого барашка на ужин. Мы все располагаемся на бурках вокруг пылающего костра и под звуки кобуза (горской скрипки) слушаем охотничьи песни. Освещенные, загорелые лица охотников дышат здоровьем и отвагой. Один из них начинает обычную охотничью песнь, а другие ее хором подхватывают. В этой песне охотники обращаются к горному духу и богу туров, умоляя его послать ночью глубокий снег, чтобы туры спустились за ночь на пастбище как можно ниже с неприступных скал. (Туры пасутся ночью, спускаясь с высот к травянистым откосам, где вместе с травой лижут солончаковые скалы).
По снежным откосам
На другой день, свежим ранним утром, когда солнце только что зазолотило снеговые вершины, мы были уже на ногах. Нас выступило семь человек: я, Науруз Измаилович, Апай и еще молодой охотник Мусса. Мы вчетвером отправились к Термену, а трое других горцев полезли по скалам с противоположной стороны. Подниматься начинаем по осыпи. В начале подъем представляет покатую неровность, но чем дальше мы лезем, тем все круче становится осыпь. Камни поминутно обрываются из-под ног; я несколько раз падаю с ружьем, но снова поднимаюсь и лезу выше и выше. Наконец, кончается осыпь, перед нами отвесная скала, мы сворачиваем в сторону и скользим по травянистому откосу. Ноги сильно дрожат, я не могу идти дальше и сажусь на камень.
Затем со свежими силами продолжаем взбираться по скалам. В одном месте я отстаю и прислоняюсь к отвесной скале. Вдруг над моей головой раздался шум крыльев. Руки задрожали у меня, когда я увидел перед собой огромную джумаруку (горную индейку). Я припал к откосу скалы и выстрелил почти в упор. Огромная джумарука рухнулась к моим ногам. Это был редкий случай; в это время почти невозможно подойти к джумаруке. Мне только весной, когда джумарука сидит на яйцах, иногда удавалось близко подходить к ее неприступному гнезду.
Когда мы достигли, наконец, снеговой линии, показался туман.
Мы с Наурузом Измаиловичем остались на площадке, а Апай с Муссой полезли с другой стороны по снежным откосам.
Вглядываясь в скалы, мы вдруг заметили в стороне большого тура, я первый выстрелил в него, но сделал промах. В это время Науруз Измаилович быстро вскинул винтовку, раздался выстрел, и огромный тур с шумом покатился со скалы. Вскоре показался Апай и Мусса. Оказывается, они тоже видели нашего тура, но боялись его спугнуть, так как ветер дул прямо с их стороны. Поздно вечером спустились мы к кошу.
Другие охотники еще не возвращались. Мы расположились вокруг костра, а охотники наши начали обдирать тура, и, ободравши его, стали приготовлять на вертеле вкусный шашлык.
Мне и Наурузу Измаиловичу отложили почетные куски: сердце, печенки, почки и другие внутренности. В это время показались остальные охотники, и один из них, молодой горец, нес красивую турью голову с большими загнутыми рогами. Он убил тура в сумерках, спускаясь со скал к кошу. Теперь, по горскому обычаю, он мог любого старика-охотника послать за тушей. Молодой мараучу (т. е. охотник) давно уже точил зуб на Апая, и теперь Апаю волей-неволей, а пришлось отправляться за добычей. На этот счет у горцев даже сложилась поговорка: если кто хочет уязвить другого, в особенности молодежь стариков (перед которыми они так бессильны), то язвительно говорят: «Подожди, брат, до первого тура!..»
Удачная охота
На другой день мы отдохнули, а на следующий снова полезли за турами. Отправились мы совершенно в противоположную сторону Термена. Сколько ни лазили, как ни старались карабкаться по следам, но не могли в этот день убить ни одного тура. Правда, с одной скалы мы видели в подзорную трубу пару туров, но они были так далеко и высоко, что мы могли на них лишь только полюбоваться. Дня через два мы отправились к боковому перевалу Адыля. Это была наша самая удачная охота.
Поднявшись по высокому леднику, мы вскоре обогнули его и скрылись в скалах. В одном месте, огибая скалу, мы вдруг заметили на площадке целую семью туров. Апай начал обходить высокую скалу, а мы осторожно притаились над ней, наблюдая за грациозными движениями туров. Но вот раздался выстрел — упал красивый самец, и перепуганное стадо бросилось в нашу сторону. Я выстрелил в самку, она слегка покачнулась и быстро скрылась за скалой. Я бросился вперед по скалам, и в это время передо мной появился молодой тур. Я выстрелил в него на расстоянии почти 30–40 шагов. Тур зашатался и повалился со скалы. За самкой погнался Науруз Измаилович, но она исчезла в скалах.
В следующие дни охота становилась менее и менее удачной. Очевидно, напуганные туры перекочевали из Адыр-Су в боковое ущелье Адыль.
Прощание с Нальчиком
Сегодня, покидая Адыр-Су, я последний раз взобрался на высокий ледник и, прощаясь с ним, взглянул на небеса; что-то сказочное совершалось в это время на моих глазах: на краю небосклона роскошь красок присоединилась к великолепной игре света и тени. Ясные пространства янтарного и эфирно-зеленого цвета охватывали алые и пурпуровые облака; ближе к нам сизые туманы, внезапно зарождавшиеся, носились взад и вперед местными ветрами, между тем как далекие облака, «словно ангелы, уснувшие на лету», лежали, по-видимому, без движения. То смешиваясь с облаками, то возвышаясь над ними, сверкали снеговые вершины Адыр-Су.
Вечером, спускаясь к аулу, мы остановились на кошу. Здесь я увидел молоденькую пару турят, пойманную еще весною охотниками. Быстрые прыжки этих миленьких животных поражали своею удивительною легкостью. Сверкая своими круглыми зеленоватыми глазами, они грациозно поворачивали свои красивые головки и, вдруг заслышав стук, легко вспрыгивали на камни.
На другой день, распростившись с Наурузом Измаиловичем, я быстро поехал с проводником обратно в Нальчик. Около Нальчика, недалеко от Кошироковского аула, мы увидели на поляне красивого оленя, он стоял, повернувшись лицом к аулу, и вдруг, увидев нас, быстро скрылся в ветвях, сверкая развесистыми рогами.
Через два дня, покидая Нальчик, я последний раз оглянулся на Кавказский хребет. Солнце еще не осветило снеговые вершины гор, между тем как в глубине котловины небо оделось самыми роскошными цветами: темно-оранжевый, янтарно-желтый и бледно-зеленый незаметно переходили в лазурь неба.
Николай Тавлинов, 1900 год
