В северо-восточной части Сарапульского уезда в 45 верстах от р. Камы расположен Ижевский завод по обе стороны речки Ижа. Здесь левая сторона реки нагорная, правая — низменная и болотистая. Завод казенный расположен внизу у плотины.
Ижевск наполнен кустарями, работающими дешевки-самопалы от 1 р. и дороже, очень маленького калибра (кажется, 44). Поэтому все вотятское население обладает ижевскими ружьишками, местные же мастеровые или централками собственного изготовления, или гладкоствольными берданками. Несомненно, что все эти ружья — из казенной стали, нелегально приобретенной из бракованных стволов.
В казенном заводе в образцовой мастерской был старый оружейник — вольнонаемный мастер фон Гефлих. Он знал свое дело великолепно; теперь, кажется, его место заняли его дети. Благодаря распорядительности заведующего артиллериста И—ва, мне был сделан в образцовой мастерской штуцер из тигельской стали. По расценке он обошелся около 70 рублей. Штуцером этим я стреляю уже 10 лет. Медведи и лоси не уходят от его пули 12 калибра на 2 золотника пороху.
Местные
Приехал я в Ижевск летом и начал знакомиться с охотниками, наводить справки о роде и способах охот, практиковавшихся возле Ижевска.
Б. Х—н среднего роста, болезненного вида офицер принадлежал к числу увлекающихся охотников. Симпатичный и, видимо, крайне добродушный, он мне очень понравился. У него были подружейные собаки и, кажется, одна гончая.
Х—н был горячий охотник и несколько больше верил в свои охотничьи познания, нежели они были на самом деле. Мы с ним часто спорили о породах собак, о способах охот и т.п., причем я замечал, что Х—н не следит за охотничьей литературой. Кроме того, ни он, никто другой из ижевских охотников, живя в такой глуши рядом с инородцами, не обратил должного внимания на чистопородную собаку лайку и способ охоты с ней.
Х—н принимал участие в моих охотах псковским способом на лосей. Видимо, он об этом имел смутное понятие, так как не находил особенного труда в обкладывании, не признавал, что для этого нужна особенная сноровка, знание зверя и необходимое условие неутомимо ходить на лыжах и ориентироваться в лесу. Что Х—н не имел никакого понятия о псковском способе охоты на лосей, доказал случай. Бывший со мной промышленник-охотник Федор, обставляя круг, в 15 шагах от Х—на высоко повесил огромнейший тулуп. Х—н не обратил никакого внимания на такую злую проделку Федора. В общем Х—н был приятный собеседник на охоте и хороший стрелок.
С П—м мне не приходилось охотиться. Но я имел случай беседовать с ним о собаках, лошадях, ружьях и прочем. Он подчас увлекался, рассказывая свои удачные похождения на охотах. Хотя он часто упоминал о своем каком-то родственнике — охотнике-медвежатнике, который жил где-то на Урале, с которым он так много охотился. Но я воочию не видел у П—ва страсти к медвежьей охоте. Кругом были вотяцкие деревни, где можно было бы купить берлогу за небольшие деньги. Наконец, я не видел, чтобы П—в рыскал по деревням за розысками этого зверя. П—в ни разу не принял участия в моих поездках за медведями. Хотя случай представлялся не один раз; следует отдать должное, что у П—ва была страсть к охоте. Он рыскал по болотам с подружейной собакой и с гончими по окрестностям осенью. Лучшими гончаками считались собаки Б—да и В—ра; собаки Ге—ха тоже недурны были. Все эти гончие сродни друг другу. Говорили, что это остатки охот, бывших при частном управлении завода.
Отличительная черта всех ижевских гончих, что они оставались в лесу, не взирая на призывные звуки рога, порой возвращались поздно ночью, большею же частью на другой день, всласть набегавшись, причем бока у этих гончих не были подтянуты, а напротив, отдувались изрядно, будучи наполнены зайчатиной.
Впрочем, нельзя не отметить единственную подружейную собаку, мало-мальски породистого бледно-палевого сеттера, которого я случайно встретил на болоте. Его хозяин промышлял болотной охотой. Он был крайне бедный. Впоследствии нужда отдала собаку в руки охотника Бо—ва, дилетанта, скорее праздничного охотника, который за 25 рублей купил этого прекрасного и натасканного пса. Бедная собака лишилась охоты и была обречена до конца жизни лежать у Бо—ва под столом на коврике. Хотя Бо—в очень добрый субъект и полюбил собаку, но все же было жаль животное, попавшее охотнику, который не делает и ста шагов по полю или болоту. Я до сих пор не могу себе простить, как я прозевал эту собаку.
Знакомство с лайкой
Это было почти двенадцать лет тому назад. В садике вокруг столика сидело небольшое общество. Хозяйка дома М.Г. Д—а, как известная собачница и лошадница, исключительно в этот вечер только и была занята лошадьми и собаками, вспоминая известных нам наездников, собаководов и прочее. М. Г. показывала своих собак, перечисляла их достоинства. Тут были у нее и сеттера, и доги, и ретриверы. Наконец, она привела на цепочке небольшую серую дворняжку.
— А! Серенький, серенький! Вотячек! — протягивая собаке руку, заговорил, картавя, высокого роста артиллерист.
Но песик сердито ворчал про себя, подпрыгивая на трех лапах, так как левая передняя у него, как пострадавшая в свалках с сеттером, была несколько короче. Небольшой коренастый темно-серый с белым ошейником и такой же проточиной вдоль морды, на коротких сухих ногах, он своими черными глазами так выразительно поглядывал на нас, что я не выдержал и подошел к нему. М. Г. держала его за цепочку и следила, какое впечатление произведет он на меня, а Вотячек рвался к столу, где ему нравилась закуска и пирожки, приятно щекотавшие его чуткий нос.
— Можно его погладить?
— Конечно, но осторожно!
Я взял в одну руку пирожок и, отдавая песику, попробовал его погладить.
— Р-р-р-р! — глотая пирожок, ответил серко. Но затем продолжал умильно глядеть на меня и на стол, обмахивая своим хвостом, как веером. Его пушистый хвост, как султан, торчал над спиной.
— Хвост, как у белки, — заметил офицер.
— Это кровная вотяцкая охотничья собака-лайка, подлайка или как хотите назовите ее, только не дворняжка, — рекомендовала мне свою серку Вотячка М.Г. — Только не дворняжка! — повторила она, когда кто-то из гостей засмеялся. — Дворняжка не знает, во-первых, своих родителей, своего рода и только подлаивает из-под ворот…
— Ну, а эта?
— Эта теперь действительно привязана, но благодаря исключительным условиям. Это прекрасная охотничья собака. Из-за нее рассорились два лесообъездчика, охотники, приобретая ее… Но я их помирила. Я купила у вотяка серку для себя. И этот серко показал мне, что такое лайка!
Тут М.Г. принялась описывать все достоинства лайки как охотничьей промысловой собаки. Она говорила, говорила, волновалась, увлекалась, а мы слушали. До того времени я глухо слыхал про собак инородцев, но мало обращал внимания; вернее выразиться, не сосредотачивался на изучении этой породы. И вот благодаря рассказам М.Г., успевшей изучить лайку, я остановился на породе. В следующие дни я случайно увидел у мастерового, пришедшего из малмыжского уезда ко мне по делу, серую собачонку, очень походившую на Вотячка, вместе с тем на волка.
Мастеровой оказался охотник и предложил оставить своего «падыша» у меня на время. Слово падыш — вотяцкое, означает собаку-самца, т.е. кобеля, а самка-собака по-вотяцки — «куча». Впоследствии в вотяцких деревнях я часто встречал собак с такими именами. Я съездил раз в лес с серым «падышем», он сразу исчез с моих глаз. Я усиленно искал его по лесу, но пес оказался умнее меня. Видя во мне дилетанта по охоте с лайкой, пес счел лучшим уйти домой. Я волновался, что потерял пса; поспешил в завод, разыскал мастерового, чтобы рассказать ему о случившемся. Каково же было мое удивление, когда из избы вышел мастеровой, а около него, весело повиливая крючковатым хвостиком, был его серый падыш.
В тот же вечер я поделился своим дебютом с М.Г. Она громко смеялась, говоря, что это не единичный случай. Она обещала мне показать своего Вотячка в лесу и затем указать на известных собак в окрестностях промышленников.
С этого времени началось серьезное изучение мною породы лаек и охоты с ней.
М.Г. Д—а, изучавшая вотяков, их нравы и обычаи, также случайно остановилась на этой породе собак. С тех пор прошло почти пятнадцать лет, и М.Г. не изменила лайкам, ставя их выше всех собак в мире по уму и прочим универсальным способностям.
Был теплый осенний день. Солнце по временам пряталось за серые тучки; в воздухе было сухо и душно от дыму. В такой сухой осенний день собаке трудно причуять след: ей и без того жарко в своей пушистой шубе.
Мы остановились у небольшого ручья, не доезжая земской станции Важойки. Вдоль ручья шла узенькая тропка. Мы решили походить по ней, чтобы я мог иметь понятие о сереньком Вотячке и его охотничьих способностях. Он сразу скрылся с глаз, шныряя совершенно беззвучно в чаще.
Помню, что я шел осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху. Лай злобный на пушного зверька в нескольких саженях от меня окончательно взвинтил мои нервы, и я напролом бросился в чащу. А Вотячек спокойно, с толком, с чувством и расстановкой «ауаувкал», причем его хриплый, несколько низкий голос глухо отдавался в чаще.
— Скорее, но осторожнее! Смотрите вверх по стволу! — раздавался позади меня голос М.Г.
— Ничего не вижу!
— Погодите, сейчас иду!— уже взволнованно кричала М.Г.
Я смотрел вверх и ничего не видел.
«Ау-ау!» — продолжал Вотячек, он подходил к елке, как бы показывая мне то место ствола, где ему чуялся следок зверька.
— Куница! Смотрите на самую вершинку большой ели!
Я перевел глаза на другое дерево. Действительно, как будто там что-то желтеет.
— Стреляйте по стволу! — командовала горячая охотница.
Но я направил мушку на вершину; постарался взять несколько ниже и спустил курок. Мой «Зауэр» бил сильно и резко. Вместе с вершинкой срезанной ели летел какой-то комок, цепляясь за попутные сучья хвойных ветвей. Я смотрел на Вотячка: он зорко следил за падающими веточками, чуть подымаясь на задние лапы и рыча про себя…
Затем стремглав бросился под деревья и понесся за удиравшим подстреленным зверьком…
М.Г. торжествовала: Вотячек нес замусоленную куницу.
— Что? А, каково? — произнесла она, вся взволнованная и раскрасневшаяся.
Федор, Падыш и Серка
Служба не позволяла мне часто ездить на охоту, но я ухитрялся соединять приятное с полезным.
Стояла все та же сухая осень. Я выехал после обеда на ямских лошадях и не заметил, как пролетел 10 верст кустами, оврагами, ельником, полями, лесом и опять полями. Передо мной тянулась лентой поперек оврага серая деревня с большими постройками и оголенным кругом полем.
Мимо меня прошел прилично одетый мужик и раскланялся. Он приостановился и, как бы решившись говорить со мной, подошел к повозке.
— Правду ты охотник?
— А что?
— Коли вправду, просим милости; я по суседству! Собачек покажу своих.
— А ты почему знаешь, что я люблю собак?
— Слыхал от людей, как ты с нашими собаками в лес ездил. Поди, чай, зря. Ничего, поди, не видал.
Белолицый, с небольшой русой бородой и симпатичными чертами лица, мужик отворял ворота.
— Как тебя зовут?
— Федор. Чайку позвольте попить.
— Ладно!
— Собак не бойся, только не смотри на них и не гладь, неровен час — хватят…
Действительно, меня старательно обнюхивал высокий черный кобель и небольшая желто-серая сучонка. Я пошел по ступенькам в избу. Федор шел позади и говорил собакам:
— Падыш, не тронь! Серка, не смей!
Я сел у окна. В избе было душно. Федор завозился у стеклянного шкафчика с чайной посудой.
— Ты что думаешь, почему они тебя обнюхивают? Дух собачий на тебе от твоих собак. Вот что!
— Пожалуй, что так!
Я взял со стола ломтик хлеба и дал Падышу. Он обнюхал хлеб, посмотрел на меня, прижал уши, как бы выжидая чего-то.
— Возьми, возьми! — раздался из другой комнаты голос Федора.
Падыш осторожно, крайне деликатно взял кусок, еще раз посмотрел на меня и пошел в дальний угол есть хлеб. Сучонка Серка умильно глядела на меня с прижатыми ушами и часто-часто шевеля загнутым крючковатым хвостиком.
— На вот и тебе! — я дал ей хлеба, и она ушла в другую комнату.
Федор нес самовар.
— Ну, теперь ты уж приятелем им стал.
Он снял с себя пиджак и остался в жилете. Здоровый широкоплечий Федор, казалось, мог взять за рога любого быка.
— Ты что же, медведей бивал? — спросил я.
— Какое, все больше за куницей балуюсь, да на рысей, коли досуг… Только далече на Ижу. Там берем подряд, вывозим на своих бревна на Иж; так, коли досуг, и хожу лесовать (охотиться). С тобой мне охота была знакомство вести, так вот привелось. Ты научи меня лосей ловить, а я тебя — лесовать с нашей собакой. А то и медведя сыщу, подпадет снежку.
— Неужто ты лосей не бил?
— Нет, за ними все вотячье больше гоняется с собаками. Они, мыши (ругательное слово — вотяк) окаянные, по месяцам гоняются за ними. Где их застала ночь, там и спят; на утро снова вдогонку. Спят на золе, кады мороз…
— Чем же питаются?
— А сушеной белкой! Ты чего не веришь? Верь мне, белкой! Обдерут шкурку, вялят тельце ее на солнце, посолят… Ну, знамо потрохи выкидывают… Вот лоси-то у нас и не живут на месте, все ходят и ходят. Почитай, всю зиму вотячье высматривает, где лосей больше. А там, как снегу нападет лосю по брюхо, да стукнет мороз, собаку держит, а лось проступает… Вот уж тогда и гоняются вдосталь. Вот поживешь, увидишь.
Падыш давно стоял у стола, серьезно наблюдая за движениями хозяина, изредка вскидывая глаза в мою сторону, где сучонка преспокойно подбирала у меня из рук кусочки сахару.
Она очень походила по физиономии и окрасом шерсти на волка, движениями же — на лисицу. Лапочка вся в комочке слегка касалась деревянного пола. Ушки временами прижимала, временами настораживала, следя за моей рукой. А черный пес сидел гордо возле своего хозяина. Его большие уши высоко торчали над головой; широко расставленные передние лапы рельефно выделяли богатую грудь. Несмотря на казавшуюся массивность пса, движения его были грациозны и легки; его сжатая лапка казалась точно на пружине; взгляд его карих глаз был серьезный, пытливый.
— Да, пожалуй, могу тебе от Падыша дать щененка, коли мои собаки по тебе, — сказал хозяин.
На другой день я приехал снова к Федору, и мы ездили с ним в лес. Серку он не брал: она была щенная. Падыш бежал впереди плетенки, заряженной серым мерином Федора. Всю дорогу Федор толковал о разных тонкостях, которые терялись из памяти. Лишь на практике я стал понимать значение его Падыша. Собака уходила от нас куда-то вперед и в сторону. Федор изредка посвистывал ей как-то своеобразно; Падыш возвращался, ласкался к своему хозяину и снова убегал.
Где-то далеко два раза взвизгнул Падыш и замолчал; Федор остановился, прислушался.
— Рябка поднял! — тихо, как бы про себя, сказал Федор и быстро зашагал по направлению голоса Падыша. Он то нагибался, продираясь сквозь чащу хвои, как бы ныряя в ней, то отстранял рукой ветки, не задевая сухого сучка, не производя шума. Я следовал за ним. Падыш вертелся у ног Федора. Еще несколько шагов… Вижу: Федор присматривается; слышен взлет птицы. Рябчик сел на сучок. Не спеша поднял промышленник одностволку, прицелился и выстрелил. Небольшой заряд глухо прозвучал в ельнике. Федор поднял птицу. Падыш даже не обнюхал ее, лишь посмотрел равнодушно и снова скрылся в кустах, вероятно, отправляясь за поисками.
И еще не раз Падыш в тот день нас порадовал знанием собачьего дела.
И. Я. Поплавский, 1900 год
