…С нетерпением ждал я первого праздника, чтобы поехать на коз, и, наконец, подошло воскресенье. Рано стали собираться охотники, а некоторые начальники дистанций приехали за тридцать верст. Когда собрались все, оказалось человек до десяти: народ весь молодой, славный, охотники страстные, а главное, все — закадычные друзья не только на охоте, но и в обыденной жизни. Просто было приятно смотреть, как, видимо, все были довольны друг другом и радовались, что собрались вместе.
Что касается стрельбы, то после оказалось, что можно бы желать лучшего. Хотя некоторые и били коз дублетом, но это случалось, когда табунок коз останавливался шагах в 15 от охотника; он стреляет одну стоячую, другую же — шагах в 30-40 на чистом месте, но когда пришлось подстреливать на полном ходу шагах в 50 и больше, то пошли дублеты мимо; а двое так и были известны под именем дублетистов: козы точно знали и выходили на них чуть не каждую охоту.
«Первый блин — комом»
Когда все пришло в порядок, кроме охотников, разместившихся кто в тележках, а кто верхом, оказалось больше 10 человек верховых конюхов-загонщиков. Утро было по обыкновению великолепное: тихо, ясно, около 2 градусов мороза, и вся кавалькада весело двинулась в путь вниз по течению р. Ингодь. Отъехав версты две, загонщики свернули вправо, а мы проехали еще около трех верст. Оставили лошадей и двинулись занимать стрелковую линию: распорядитель развел всех по номерам, и мы стали ждать гона. Первый загон вышел неудачный: козы были, но ушли в сторону, поэтому, оставивши загонщиков, мы поехали опять вперед.
Загонщики идут линией, заезжая в сторону. Горы, пади мешают гнать правильно; но зато мелкий и редкий лес дает возможность видеть далеко, и загонщик имеет возможность обскакать коз и направить на охотников.
Во втором загоне пришлось стоять по естественной или очень старой искусственной просеке и на прогалине шириною до 5 сажень, совершенно чистой, которая поднималась постепенно в гору по совершенно гладкой покатости, так что все охотники могли видеть друг друга. Мой номер был 7 или 8, так что за мною стояли только двое. Впереди меня был редкий лес с большими кустами, упавшими деревьями и высокой, сухой травой.
Когда все успокоились, начали доноситься редкие покрикивания загонщиков. Минут через двадцать я увидал далеко впереди себя горных коз, приближавшихся ко мне скачками, и, наконец, три остановились от меня шагах в 80 за поваленным деревом. Я просто залюбовался ими: так они красивы и грациозны. Подняв мордочки, они начали обнюхивать воздух, поворачиваясь то в ту, то другую сторону. Понятно, что я замер на месте и не стал стрелять, не будучи уверен, что на таком расстоянии положу на месте. А зарекомендовать себя перед новыми приятелями как горячего охотника не хотелось, тем более что они откуда-то уже слышали, да чуть ли не от зятя, обо мне, как о старом охотнике. Поэтому я стал ждать, скоро ли козы пойдут дальше, так как по расчету, придерживаясь прежнего направления, они должны были пройти не далее сорока шагов, а тут был бы уже другой разговор.
Но, к крайнему горю, они обманули меня жестоко. Обнюхав минуты две воздух и почуяв, вероятно, что-то неладное, вдруг громадным прыжком бросились от меня вправо по склону горы, направляясь к линии охотников. Скоро послышались два выстрела уже почти на фланге, и через просеку промелькнули две козы. Закинув ружье за спину, поплелся я не солоно хлебавши, разыскивать счастливца, на которого вышли козы. Под горою собрались уже почти все, и около торжествующего А—ва, начальника дистанции, лежала убитая коза. Скоро собрались и загонщики, и все отправились домой, уговорившись в следующее воскресенье отправиться опять.
Из местных
На следующую и другие охоты загонщиками явились уже тунгусы. Не имея возможности изучить подробно быт этого народа, скажу только, что это монгольское племя с узкими косыми глазами и выдавшимися скулами. В общем довольно благообразны, смирны и гостеприимны.
Тунгусы полукочевые, живут в обыкновенных крестьянских деревянных домах, занимаются только скотоводством и держат много лошадей. Как коровы, так и лошади круглый год питаются подножным кормом и особых забот от хозяев не требуют, тем более что зимы бесснежные, а для неприхотливых стад сухой травы довольно. Ежели корму на каком месте мало, то хозяева забирают походные кибитки и гонят скот дальше.
При мне у соседей тунгусов — бурят — появилась на скоте сибирская язва, и они стали перекочевывать к тунгусам. Как видно, оба эти народа дружат, потому что бурята пришли сюда, как к себе домой, и никто их не трогает.
Как тунгусы, так и буряты не любят ходить пешком; по крайней мере, сколько я их ни встречал, они всегда на коне. Седла самые простые, похожие на казачьи, костюм полукиргизский, полукитайский, в руке — нагайка, а за плечами — винтовка с прикрепленными сошками. В случае надобности он соскакивает с лошади, откидывает сошки вперед, приклад к щеке и к выстрелу готов. Стреляют большею частью хорошо, а ружья почти все берданки. Стали появляться и трехлинейные винтовки, не знаю, каким образом, но мало. Тунгусы их не любят, так как пулька очень мала, бьет сильно, и зверь редко падает на месте.
Расплата за лень
Когда утром в следующее воскресенье мы стали собираться, явилось несколько тунгусов, по обыкновению, верхами и с винтовками за плечами. Это были передовые, которые пришли узнать, поедем ли мы и в какое место, куда явятся и другие.
И действительно, когда мы отъехали несколько верст, нас встретил целый взвод кавалерии. Человек двадцать выстроились вдоль дороги и, пропустивши нас, двинулись вслед полною рысью.
Это были не нанятые загонщики, а любители: им самим охота доставляла удовольствие, и они гонят безвозмездно, и только на привалах, когда мы закусывали сами, потчевали и их. Если такому загонщику подвернется во время гона случай убить зверя, он сделает это обязательно, так как считает себя полноправным наравне с другими, что, впрочем, и справедливо: угодья их, гонят даром, страсть к охоте сильная — как же хотите, чтобы он удержался от выстрела? Гонят они отлично, ровно и редко выпустят зверя, хотя загоны делают иногда верст до четырех.
И снова охота была неудачна. Стал распорядитель нас расставлять, причем мой номер был последний. Пошли по обыкновению с места в гору: охотники становились один от другого сажен на 60-70, так что, пока я поднялся в гору, устал порядочно.
Вижу: приходится спускаться вниз, а по окончании загона думал, что опять придется возвращаться к лошадям обратно той же дорогой, то есть опять подниматься сюда. Поэтому я взмолился распорядителю, чтобы он оставил меня здесь.
Но судьба за леность наказала меня жестоко. Во-первых, после загона не пришлось возвращаться, так как лошади объехали гору и явились на то место, где предполагался мой номер, а во-вторых, 10 коз прошли шагах в 30 от моего заместителя, и он благополучно отпустил их, отсалютовавши дублетом.
Не дай бог испытать и злому татарину, а не только доброму товарищу-охотнику, что я испытал, рассмотрев чистый бугорчик, по которому промчались козы! Причем силуэты их должны были отпечатываться на чистом воздухе, как черные пятна на белой бумаге. Стрелял и другой охотник при условиях тоже благоприятных, но не убил.
Так охоты три проездил я без выстрела. Наконец, судьба сжалилась и надо мной: довелось и мне выстрелить.
В тунгуской деревне
В одно воскресенье наш распорядитель задумал накануне поехать в верст за 30 в тунгусскую деревню, там переночевать и на другой день поохотиться. Я был очень рад такому плану, так как предстояло посмотреть, как живут тунгусы.
Я забыл сказать, что в числе загонщиков-тунгусов всегда участвовал некий Баймай, человек пожилой, но ничем не отличающийся от своих родичей. Знал я его больше других по той причине, что моя дочь была крестной матерью у его ребенка и называла кумом. Лошади у него были отличные, и он почти каждый день приезжал в Уральгу. Я думал, что мы поедем к Батмаю, но оказалось, что в другую деревню, куда он, впрочем, на другой день по обыкновению явился.
Приехали мы поздно. Деревня показалась довольно большая, а дом, куда заехали, обыкновенный крестьянский, но просторный. Тунгусские деревни отличаются тем, что кругом домов нет заборов и никаких хозяйственных построек, так как хлеба они не сеют, а скот круглый год живет в поле. Только у некоторых построены амбарчики для склада запасов, а дворы обнесены изгородью в 2-3 жерди.
Через просторные сени мимо помещения хозяев нас ввели в небольшую чистую комнату, уставленную стульями хоть и простой, но чистой работы. У стены стояли два ломберных столика, в простенке — зеркало, а кругом у стен — крашеные окованные сундуки, покрытые простыми коврами. Нас, видимо, ждали, так как были зажжены стеариновые свечи, столики покрыты белыми чистыми скатертями, и сейчас же были поданы большой чистый самовар и чайная посуда. Все было небогато, но прилично, и на каждом блюдце со стаканом лежала серебряная чайная ложка. Скоро явилась и хозяйка с подносом, на котором стояли тарелки с разного рода домашним печеньем.
Хозяйка была женщина пожилая, но высокая, крепкая и в обыкновенном ситцевом платье; она поклонилась, поздравила с приездом и извинилась, что не может принять нас, как бы следовало. Все сказано было по-русски и без всякой суетливости. Напившись чаю и закусив тем, что было с собою, завалились спать в ожидании завтрашней охоты, так как, по уверению тунгусов, коз найдем непременно.
Промахнуться нельзя
На другой день отправились рано, и, отъехав версты три от деревни, мы увидели на высокой горе влево от нас несколько горных коз. Они шли тихонько, пощипывая траву. Тут же загонщики отделились и стали их объезжать, а мы проехали еще версты две и пошли становиться на «номера». Но этот загон вышел неудачен — даже и виденных коз выгнать не могли. Вероятно, чего-нибудь испугались и ускакали раньше.
Собрались мы вместе, погоревали немного, закусили и айда дальше на другой загон.
На новом месте мне достался первый номер. Справа от меня шагах в ста был довольно крутой спуск в долину р. Уральга, а в версте за ней поднимались горы, покрытые лесом. Спереди ко мне подходит узким мысом мелкий и редкий лесок, впереди постепенно расширявшийся, а влево шла покатость все выше и выше, совершенно чистая, по которой кое-где стояли отдельные высокие сосны. У них и становились охотники сажен на сто один от другого, так что наша линия заняла около двух верст. Гнать же должны были версты за четыре, где лесом, а где и по чистому месту.
Пока устанавливались охотники, загонщики уже начали гон. Прошло около получаса, как я остался один, когда начали доноситься слабые крики загонщиков, а чем ближе они подвигались, тем и голоса делались слышнее. Наконец, впереди меня по мелкому лесу что-то защелкало, и чрез две-три минуты передо мной шагах в 80 остановилась коза с козленком. Подняв голову кверху, она, видимо, прислушивалась и обнюхивала воздух. Повертевшись с четверть минуты на месте, животное вдруг с места подскочило кверху чуть не на два аршина и, опустившись на землю, стало неподвижно.
Стрелять или не стрелять? Вот был гамлетовский вопрос. Ружье у меня Зауэра, с хорошим боем, заряжено картечью, но и расстояние немалое. Как ни прикинь, все ручаться нельзя, что убью наповал, а только раню, и бедная коза пропадет ни за грош. Авось, думаю, послушает, послушает да и пойдет, как шла, — прямо на меня. А главное то, что по птицам, бывало, пуделял не хуже других; а по зверю, кроме зайца, бог миловал, еще мазать не случалось, хоть и перебил их порядочно всякого сорта.
Но охотник предполагает, а коза располагает: пока я взвешивал все шансы за и против, козы разом сделали громадный прыжок от меня вправо и скрылись в кустах, и только через несколько минут я увидел, как они мчались через долину к горам.
Удачный выстрел
Почесал я по русской привычке затылок и опять стал поглядывать, не даст ли бог еще, тем более что голоса загонщиков стали слышны хорошо.
Вдруг вдали около версты показались на горе пять коз, которые мчались под гору по чистому месту вдоль линии стрелков, но не параллельно, а наискось, так что была надежда, что последним номерам придется стрелять.
Ну, думаю, авось всех не убьют, а если и убьют четырех, то и на мою долю еще останется одна.
Только поравнялись они с третьим номером, как раздались два выстрела, но козы оказались живы и здоровы. Около второго номера им приходилось проходить шагах в тридцати. Там козы были встречены тоже двумя выстрелами мимо, и они только прибавляли бегу.
От второго номера горные козы, идя все по одному направлению, должны были пересечь линию стрелков и выйти ко мне сзади, поэтому я повернулся кругом и, когда они поравнялись со мною шагах в 45, выстрелил. Коза замелькала, кувыркаясь в воздухе, вперед, а я спустил курок по второй — уже шагах в 60, когда она пряталась в высокую траву.
Что это была за скачка? Ручаюсь чем угодно, что нет той птицы, которая достала бы козу на полном беге. Когда-то в молодые годы меня занимала стрельба по ласточкам, когда они делают на лету зигзаги, но уверяю, что то были игрушки сравнительно с бегом козы. Чтобы дать больше понятия об этой быстроте, скажу, что, пока козы были от меня далеко, я отлично видел пять штук, а когда проходили мимо, то видел только двух, а третья будто мелькнула. Остальных решительно не видать.
Убитая коза лежала неподвижно шагах в пятнадцати от того места, где получила заряд, и все это пространство она кувыркалась через голову.
Надо заметить, что несколько загонщиков во время нашей стрельбы были уже на горе перед линией стрелков и видели все. Я стоял над козой и любовался красивым зверьком, когда послышались лошадиный топот и крики загонщиков. Это они мчались под гору. Соскочив с лошадей, подошли ко мне и с радостными физиономиями начали поздравлять, хлопать по плечам, а кум обнял и облобызал. Хотя такая ласка и не могла доставить особого удовольствия, но оставалось только кланяться и благодарить.
Скоро собрались и все охотники. Пошли расспросы и рассказы наших гг. дуплетистов, как они стреляли, отчего не попали. Зашла речь и о другой козе, которую стрелял я. Осмотрел место, но крови не было, а козы после выстрелов так махнули, что больше их уже не видел.
Я довольный, что не осрамился перед новыми товарищами, не особенно заботился о другой и за это был жестоко наказан. На другой день тунгусы нашли ее в полуверсте от этого места оборванную волками, а саженях в ста от места стрельбы показалась на следу кровь. Если бы я сделал промах, я далеко не так бы жалел, как за то, что убил и не взял, то есть напрасно погубил зверя. Хорошо, по крайней мере, что это известие мы получили на третий день и сегодняшнее удовольствие не было нарушено.
Дорогой трофей
Покончивши охоту, мы тронулись в деревню. Здесь нас ожидал опять сюрприз. Когда вошли в комнату, стол был уже накрыт чистой скатертью, и для всех поставлены приборы, положены ножи, вилки, серебряные ложки и чистые салфетки. Мы уселись, и хозяйка внесла огромную вазу с супом из баранины, на который все навалились с чистой совестью и волчьим аппетитом, так что супу прибавили еще.
Думая, что обед кончен, мы, сытые, хотели уже встать, как подали жареную баранину, выглядевшую так аппетитно, что поневоле пришлось съесть по куску, а затем подали еще по стакану молока и какое-то пирожное. Одним словом, можно было подумать, что мы в доме купца средней руки. Все это, конечно, даром, и предложить плату было нельзя.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, мы отправились обратно.
Дорогой я вспомнил первую убитую мною козу в Черниговской губернии лет сорок назад. Стрелять было тоже трудно. Коза шла частым лозняком из-под гончих и после двух выстрелов. А передо мной был прогалок чистого места не более аршина шириной. Вот тут и приходилось ловить момент выстрела. Правда, я был тогда молод, стрелял хорошо, не так скверно, как теперь; но и тогда пришлось очень стараться. Выстрелил я только раз, и куда девалась коза, не видел, только с помощью гончего нашел ее в небольшой ямке шагах в 70 от места выстрела. Когда она успела проскочить такое пространство, смертельно раненная, я не видел…
На третий день приехал кум Батмой, привез мне горестную весть о напрасно погибшей козе, а в утешение — пару отличных рогов козла.
— Ты убил хотя и без рогов, но заслужил право иметь их. Вот я и привез тебе гостинца, — сказал он, передавая дорогой трофей.
И.М. Воропай, Пермь, 1901 г.
