Вскоре к берегу подплыли, в большой лодке, пять человек неводчиков. Здесь у них было пристанище: на отмели, тянущейся пониже перевоза, они вытаскивали тони и на ней же сушили невода, развешивая их на кольях. В избу они не зашли, а, натаскав сушняку, зажгли большой костер и уселись около его чаевать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
К девяти часам на дворе совершенно стемнело. Ефим Константинович, от усталости, да и по привычке рано ложиться спать, видимо боролся со сном. Ничего не оставалось более, как разойтись по своим местам. Я вышел из избы и по приставленной лестнице залез через слуховое окно на чердак, где мне постланы была кошма и подушка, а одеялом служила шуба. Куртуков тоже не решился ночевать в избе и улегся вместе с моим человеком в тележку.
Я выглянул из окна своей «вышки». Ночь была темна, хоть глаз коли. Внизу горел костер, освещая расположившихся подле него в различных позах неводчиков; стволы окружавших их высоких тополей почти сливались с темным фоном, а широкие ветви, освещенные огнем, резко выделялись из мрака, образуя густой лиственный свод.
Вдоль противоположного берега реки тихо плыла лодка, впереди которой ярко пылало смолье, на особо прикрепленной к носу ее железной решетке, бросая поперек реки широкую светлую полосу. Два человека, стоявшие в лодке… представляли какие-то фантастические фигуры. Это рыбаки лучили рыбу. Я залюбовался на эту картину и до тех пор следил за огнем удалявшейся лодки, пока он, постепенно уменьшаясь, стал казаться одной светлой точкой…
Беседа рыбаков
Внимание мое было привлечено разговором у костра.
— Много же этих чиновников стало ноне рыбачить. Диво, право, диво! Что за охота им припала ездить — маяться? — говорил один рыбак.
— Чудной ты! — возразил другой. — Знамо охота. Не из-за прибыли же.
— Кака прибыль. Посчитай-ка, во что им обходится эта рыбка-то! Иной, сердешненькой, добудет в день-то десятка полтора, либо два окуней, а за лошадей ямщику заплатит два рублика — вот те и прибыль!
— Всяко бывает. Когда и помногу добывают. Лонись я был на Мыльниковском — крупчатку мы с мельницы возили. А вечерять уж стало. Только мы, значит, как переехали на пароме-то, вижу, — лодка пристала к берегу. Какой-то господин сидит, а с ним Степка, —знаешь, что у перевозу-то в землянке живет. Подошел я к лодке-то, поглядел; так таких, я тебе скажу, они щук наломали, что давай Бог эких-то в неводу почаще!
— Ну и щуки же, паря, там. Матеры!
— Да ведь она везде ходит. Веснусь Чукин поехал на Балдин кривдить (ловить на снасть-ловушку. — Прим. редакции). Ну, только у одной-то кривды он работника оставил, а сам-то подале отошел, к другой. Сидит этот работник-от, держит шнурок; вдруг, слышит (чувствует посредством шнурка. — Прим. автора): рыба стукнула.
Он, как водится, перевернул кривду, потянул ее, да, вытащить-то и не может. Поглядел он в воду-то, видит — щука, как бревно! От берегу-то близко было. Чего ему делать? Вот он в азарте то — бух в воду! Прямо на щуку сел, да и ухватился за ее обеимя руками. Только что же, братец ты мой! Он ее норовит к берегу, а она его — в воду прет. Ему уж невмоготу стало, он и давай реветь. На крик тот прибежал Чукин, да вдвоем то насилу выволокли! Семь четвертей длины (124,5 сантиметра. — Прим. редакции) — эво дьявол какой!
— Повозила, знать, она его в воде-то?
— Досталось. А весной-то, знаешь, какая вода-то; небольно сладко в ей купаться-то!
Немного погодя рыбаки стали укладываться, тут же, около костра, спать…
Переменчивая Фортуна
На другой день мы поднялись с зарей. Нужно было переплыть Обь, да протокой проплыть с версту (немногим более километра. — Прим. редакции).
На этой протоке была только одна яма, ниже устья реки Повалишки; но выше устья тянулась, по меньшей мере, на полверсты глубокая борозда; в ней-то, преимущественно, и стояла рыба. Я блеснил в это утро довольно удачно.
Но вот что было замечательно. Сидели мы с Куртуковым в одной лодке, блесны у нас были одинаковые и ходили в воде не далее двух аршин (свыше 1,4 метра. — Прим. редакции) одна от другой; а между тем на мою блесну ловилась рыба довольно часто, а на его — нет. Я вытащу штук шесть, а он одну. Ефим Константинович видимо волновался, хотя и старался не показать этого. Так продолжалось часа два, а после и он стал ловить удачно.
— Это случается, — говорил он. — Раз что со мной было! Приехал я на Суковатку. Вижу — Чукин блеснит. А мы с ним приятели. Стал я пробовать — плохо; на другом месте тоже не берет. Вот я и подплыл к Чукину и остановился почти подле его лодки. Погляжу, он нет-нет да и тащит окуня, либо щуку, а я все не могу ничего добыть. Уж я и блесну переменил; надел, значит, белую; ну, не клюет у меня; да хоть што хоть делай! И за бок-то не могу никого зацепить. Так, знаете, даже злость меня взяла. Уж не знаю сколько время я этак бился, только, вижу, Чукин поплыл к берегу.
Поверите ли, только что он ткнулся в берег-от, того же разу, значит, я добыл окуня, а дотом и давай валять их одного за другим. Погодя немного, Чукин снова подплыл и стал дергать. Что же бы вы думали? Ему ничего не попадает, а я таскаю да таскаю. Вот оно как бывает! Так и сегодня — вы ловите, а я только поглядываю. А уж как станешь завидовать, да горячиться, так нет того хуже. В таком разе лучше на другое место уплыть, либо совсем на берег выйти.
В этот день я добыл 11 щук и 30 окуней. Попробовав два раза блеснить, я, конечно, не мог не отдать этому способу полного предпочтения перед уженьем. Нельзя, мне кажется, не согласиться, что приятнее добыть штук десять хороших окуней, хотя по фунту (свыше 400 граммов. — Прим. редакции) каждый, чем двадцать или тридцать мелких окунишек и чебаков.
П. Васильев, 1883 год
