Я, как человек, не очень-то верующий в силу этого таинственного и дорогого русскому сердцу словечка «авось», перебирая в уме всякие могущие встретиться случайности, тут вспомнил о топоре и осведомился, есть ли он у кого из спутников. Оказалось, что его нет.
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ МАТЕРИАЛА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Отправляясь такой немноголюдной партией на медведя, не взять с собой топора — большой промах. В лесу подчас приходится и переночевать, так топор уж хорош тем, что, с помощью его легко при надобности вырубить хорошую сушину и разложить огонек на отдыхе; к тому же крестьянину топор служит орудием.
Поэтому отправиться без топора на медведя может только никольский промышленник, у которого на первом плане «как-нибудь». «Как-нибудь убьем», «Авось обойдется дело благополучно», «Авось скоро вернемся домой», — вот, по всей вероятности, те мысли, с которыми отправляются все охотники-мужики на медвежью охоту; они надеются на сверхъестественные силы.
Останавливаюсь я на этом обстоятельстве, собственно, для того, чтоб обратить на это внимание всех моих товарищей, которым, быть может, как и мне, не раз придется охотиться с подобной компанией. Помнить о топоре всегда нужно.
Выбор позиции для стрельбы
— Берегись, ребята! — раздался вдруг голос Якима, и затем поднялось его ружье.
— Не стреляй, — крикнул я, — медведь мой, и, если кто из вас выстрелит первым и убьет, я за медведя не плачу.
Ружье опустилось. Время, однако, шло, а медведя все нет.
— Тебе видно что ль медведя? — спрашиваю я Якима.
— Лоб… лоб… Ваше высокоблагородие, — скороговоркой пробормотал Яким, — покажется и опять спрячется. Красулька, дьявол, чуть его за морду не хватила.
Делать было нечего. Оставил я свое прежнее место, хотя с него стрельба была гораздо удобнее, как мне казалось, и перешел по примятому уже снегу на место Якима, а его отослал на свое.
Бросили коряжиной туда, где предполагалась берлога, и ухнулн раза два-три. Красулька, как молния, блеснула в сторону от шума коряги, но, поняв, в чем дело, с новой и еще большей настойчивостью стала с лаем бросаться на берлогу.
Действительно, когда я присел пониже и смотрел чуть не по самым комлям деревьев, то время от времени из-за бугра снега, заслонившего берлогу, показывались и снова скрывались большие, совершенно черные уши и незначительная часть лба медведя; сбоку площадь лба виднелась в одну четверть длины (около 18 сантиметров. — Прим. редакции) и вершок ширины (4,45 сантиметра. — Прим. редакции): цель, следовательно, была мала, при расстоянии двадцати с лишком шагов. Медведь же, как видно, выходить не имел намерения.
Принимая все во внимание, я сделал немедленно расчет: если взять на прицел точку в снеге бугра, ниже видимой части лба, вершка на полтора (приблизительно 6,7 сантиметра. — Прим. редакции), то пуля должна попасть прямо в голову. Так, по крайней мере, я думал, но так, конечно, впредь думать уж не буду и другим тоже не советую. «Век живи, век учись», — совершенно справедливая пословица.
Раздался мой выстрел, а вслед за ним огромный черный медведь — именно таким он мне сначала показался — со стремительной быстротою выскочил из берлоги и сделал влево по линии прыжок, другой. Зевать было некогда: я выстрелил вновь, но все более и более удалявшийся и, наконец, умолкнувший лай неотвязной собачонки показал мне, что медведь ушел, а вместе с ним улетели и все мои надежды, лелеянные мною в продолжение более полугода.
Проблема с ружьем
Составлен был немедленно план преследования. Яким с Федором пустились нагонять по следу, я покуда стал вновь заряжать свой штуцер.
А время бежит, не ждет, не ждет и медведь да и нескоро остановится, если уже раз решился наутек. Кто видал медведя со снятой уже шкурой, тот очень хорошо должен знать, что эти страшные мускулы с сухожилиями, не уступающими местами хорошей веревке, нескоро ослабеют, несмотря на то что трудно зверю идти по глубокому снегу.
Охота в нагон за медведем далеко уже не то, что на берлоге: в первом случае непременно надобно быть неутомимым, хорошим ходоком на лыжах. Положим, что с этим я еще мог кое-как примириться, но главное, что заставило меня призадуматься, — это ночевка в лесу, легко могущая представиться, а к ней-то никто из нас и не подумал приготовиться: никто на это не рассчитывал.
Не было с нами ни подходящего костюма, ни куска черного хлеба, а что и было взято из съедобного Якимом, то все мы искормили на приманку Красульке.
С досадой вспомнил я тут тех ярых защитников старой ружейной системы, которые еще и до сих пор умудряются отыскивать в шомпольных ружьях какие-то неведомые преимущества над ружьями, заряжающимися с казенной части.
Тут бы преследовать медведя, а зарядов в стволах нет; спешишь, волнуешься: надобно порох достать, забыл, в каком кармане пороховница, потому что пороховницу в кармане носить не привык. Идти же, повесив ее на шнур, тоже история не веселая: то заденешь ее, то снегу в нее набьется, да мало ли еще чего… и шум, и звон, напоминающий блудливую корову с колоколом на шее.
Но делать нечего: приступил я к заряжанию, добыл всякую канитель, как-то: порох, сальную тряпку, пули, ну, кажется, сейчас все готово — и живо в путь… Вдруг… о ужас! Лишь только стал я забивать пулю — ружье мое вплоть до самых курков ушло в снег.
Как ни быстро выхватил я его, но было поздно: под курком набилось снегу. Все-таки я зарядил оба ствола и пустился со своим оруженосцем-дедкою догонять передовую компанию.
За убегающим косолапым
Послышался голос Красульки, только чрезвычайно далеко; затем лай стал заметно приближаться; вместе с тем донеслись до нашего слуха непонятные для нас крики наших товарищей.
Нужно было торопиться, а у меня, как назло, сорвалась тут повязка лыжи — опять задержка. На дальнейшем пути я не раз пересекал след согнанного зверя; по следу изредка видна была кровь — значит, зверь был ранен; крови мало, хотя и по обеим сторонам следа. (Потом оказалось, что собака во время гона немало съела крови, оставшейся на следу).
Догнал я, наконец, и передовую компанию, но, как менее искусный ходок, опять вскоре отстал. Лай слышался сильнее и сильнее. Как ни спешил я, однако Яким с Федором, как настоящие артисты, успели уж уйти от меня далеко. Наконец, слышу я выстрел, ускоряю шаг. Еще два выстрела близко, и через минуту уже я перед Якимом.
Медведь лежал уж без движения. Тут я узнал, что Яким стрелял в него справа в зад, а Федор в лоб и в грудь. Не скрою истины: с завистью посмотрел я на Федора.
Подошел я к мишке: славный, весь черный, средней величины, ость длинная, черная, без серой лысины, что на загривке обыкновенно бывает. Осматриваю внимательно лоб — целехонек; отыскиваю еще рану спереди, вижу в правую ногу задела пуля, но кости не тронула, смотрю сзади справа — целехонек; наконец, смотрю свою пулю и (о, радость!) вижу: пуля прошла слева, вершка на два позади передней же лопатки.
Несомненно было, что смертельная рана нанесена мною, да еще на полном ходу. Похвалить себя за такой выстрел не стыдно, если принять во внимание ту страшную быстроту, с которой медведь вырвался из берлоги и начал скакать. Хотя в медведе было пудов около семи (около 115 килограммов. — Прим. редакции), мы дотащили его все-таки общими силами до лошадей. Охота пуще неволи.
Заперт в логове
Раньше я упомянул о предположении моих спутников относительно того, что берлога убитого медведя должна быть глухая. Предположение это не оправдалось: он лежал в берлоге верховой. Под глухой берлогой никольские промышленники подразумевают такую берлогу, которой мне не случалось ни видеть, ни даже встретить в книгах указание на существование подобных берлог.
Глухою берлогой называется здесь такая земляная берлога, из которой медведь не может выйти так быстро, как ему хотелось бы, до тех пор, пока земля не начнет оттаивать. «Земля смерзнется и запрет зверя», — говорят местные жители.
Конечно, внутри берлоги всегда бывает просторно, насколько это необходимо для комфорта, с медвежьей точки зрения; но самое отверстие, служащее входом, как надобно думать, зверь делает совершенно равным толщине тела.
Если шейка входа длинная и если во время залегания медведя в такую берлогу земля будет сырая, если еще вдобавок сплетаются как-нибудь у входа корни, то, пожалуй, и можно допустить возможность существования глухих берлог, как их понимают здешние промышленники. Впрочем, этого я не проверял на месте и передаю только к сведению, как слышанное.
О глухой берлоге мне передали следующий, можно сказать, невероятный рассказ, в достоверности которого уверяет, однако же, вся деревня. Крестьяне этой деревни работали на одного лесопромышленника, купившего часть леса из лесосеки Никольского лесничества.
С наступлением хорошей зимней дороги народ ушел в лес; так как вырубка производилась из одного пункта, то от лесосеки до реки мужики проложили дорогу по более удобной местности и, благословясь, стали возить лес на реку Юзу. Ездили они этой дорогой чуть не целую зиму.
Когда время стало приближаться к весне и наступила уже более теплая погода, на одном месте дороги лошади что-то стали сторожиться, фыркать и беситься, так что крестьяне заключили, что где-нибудь поблизости должна быть медвежья берлога. Привели собак, и берлога действительно немедленно была найдена, и медведь убит.
Оказалось, что проложенная дорога прошла как раз над берлогою, и, несмотря на постоянное движение, шум, крик, стук, топот, несмотря, следовательно, на то, что медведя беспрестанно беспокоили, он из берлоги не вышел. Очевидно, спать приходилось зверю только по праздникам, то есть когда народ не работал. Такое упорное лежание в берлоге можно объяснить или уже полной невозможностью выйти из берлоги, или же полным отсутствием страха.
В таких берлогах обыкновенно крестьяне закалывают медведя своими зазубренными и тупыми рогатинами, даже заостренным колом без всяких приспособлений.
Выводы на будущее
Из всего же испытанного, виденного и слышанного мной на охоте я вывел нижеследующие соображения.
Если предполагается охота на медведя на берлоге, необходимо брать с собою не одну, а несколько собак. Собаки должны быть бывалые, то есть уже знакомые со зверем и проследовавшие его. Если берлога обойдена толково, если определена продушина берлоги, необходимо становиться по возможности против устья берлоги и непременно за дерево, предварительно утоптав место.
Медведь весьма неохотно оставляет свое логово и, прежде чем выйти, долго раздумывает, выставляет из берлоги голову, чтобы более или менее определить степень грозящей опасности. Выходят медведи из берлоги разно, но вообще редко нападают на человека в первые минуты по выходе; чаще всего они выскакивают, как птица из-под легавой, и давай Бог ноги.
Тогда стрелять уж плохо, потому что приходится в большинстве случаев не убить, а только ранить зверя и потом догонять его. Подобная добыча достается ценою немалых трудов. Ходить за медведем 20, 30 и более верст (21—32 километра. — Прим. редакции), если он только стегнут пулькою, очень и очень нелегко; к тому же бывают нередко случаи, что ходят, ходят, да так ни с чем и вернутся.
Поэтому, лишь голову медведь высунул, по-моему, следует, благословясь, стрелять, благо место убойное, а лоб не мал — мишень, что твоя шапка. Мне кажется, что так дело вернее, чем выпустить зверя из берлоги, а там беги за ним, ищи его, как ветра в поле.
Некоторые охотники почему-то не уважают охоту на берлоге и предпочитают ей охоту облавой, ссылаясь на то, что последняя безопаснее. Но я в этом случае вполне согласен с мнением господина Егорнова, который опытом убедился в том, что, охотясь на берлоге, охотник гораздо менее подвержен различным случайностями, чем на охотах облавных, что успех охоты на берлоге зависит от самого охотника, а потому такая охота и безопаснее, и приятнее.
Н. Иваненко, 1878 г.
Этот материал был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в мае 2018 года.
