Мы поднялись со светом; Нерушниченко опять поставил нам самовар, а мы, умывшись, стали поглядывать в окна — не едет ли войт. Наконец, и чай уже отпили, и наганка стала собираться, а войта все еще не было. Пождавши его еще некоторое время, мы решили начинать охоту без него, а на случай его позднего приезда, оставили для него проводника.
ОКОНЧАНИЕ РАССКАЗА. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Денек выдался славный, — тихий, серенький; снегу еще и в помине не было; легонький ветерок дул с облавной стороны и, следовательно, в зад зверю. Наганки собралось человек сорок, стрелков — человек двадцать с нами.
Вылезли все полуночники, охотящиеся на выдр, барсуков, да выходящего из лесу зайца, не боясь уже обнаружить свои «безбилетные», вытащенные из-под спуда, «фузеи», будучи наперед уверены в великодушии Петра Петровича, который на своих нагайках только спрашивал такого скрытника, много ли он зайцев убил, на что тот всегда отвечал, что очень мало, а Петр Петрович отпускал на это обыкновенно какой-нибудь лестный для мужичка каламбурчик, и дело кончалось к обоюдному удовольствию.
Начало охоты
Наганка, предводимая Заионцем, от деревни направилась прямо в лес к тому месту, где ей следовало уже расстанавливаться в линию, а стрелки пошли дорогой влево, по над лесом, и, пройдя с полверсты, вступили в лес, направляясь к известной уже нам по прежним охотам паровой лощине, имеющей шагов тридцать в ширину, довольно длинной, немного мокроватой и почти безлесной.
Этой паровой почти отделялась от остального леса самая лучшая кнея (участок леса), в которой мы и предполагали скорее всего присутствие волков, условившись не стрелять в этот загон даже и по лисицам, и потому эту-то парову мы и избрали первым своим рубежом, по которому должны были расставиться, оставив самую парову перед собой.
Поправее этой лощины шел перелесок, соединявший сказанную кнею с остальным лесом и служивший как бы правым перешейком, так как на левом конце паровы был другой такой же перешеек. Такой части нельзя было оставить пустой и потому после постановки двух-трех стрелков с правого фланга, Петр Петрович спросил меня, не желаю ли я тут занять место.
Я согласился и стал почти в центре перешейка, немного правее той самой знаменитой сосны, на которую некогда карабкался Карчмарчик. Все остальные пошли расставляться влево, а Петр Петрович сказал, что сам он станет на левом перешейке.
Так как, по условию, нагайка, заняв место, должна была обождать еще с полчаса, чтобы дать нам дойти и расставиться, то я, прислонив ружье к дереву, прилег на землю. Но слишком сильный треск ломавшихся с левой стороны ветвей, заставил меня подняться и подойти к соседу, которым оказался Яшков, чуть не целый шалаш устраивавший себе из наломанных ветвей. Сказав ему, чтобы он был потише, я опять пошел на свое место. Минут с пятнадцать прошло еще в томительном ожидании, пока наконец не раздалось на стороне наганки —«полюй!» (охоться, начинай! — Прим. автора).
Неудачи случаются
Схватив ружье и став за облюбованный кустик, я стал с каким-то непонятным волнением прислушиваться к покрикиваньям наганки, волной переливавшимся по всей линии. Вот мелькнуло что-то впереди меня и скоро пушистая кумушка, как нарочно, ради искушения, стала передо мной правым боком, шагах в пятнадцати, выставив первоначально свою мордочку, а наконец и весь перед с лопатками, потом тронулась и скрылась вправо, в кустах.
Не прошло еще и минуты, как впереди и левее меня мелькнуло что-то вроде разбитого пистона; я удивился, но навострил слух и зрение и через несколько секунд увидел по другую сторону полянки, находившейся шагах в пятидесяти передо мной, четырех кучкою скакавших волков.
Добежав, вероятно, до проходившей поперек нашего правого фланга лесной дороги, волки вторично проскакали передо мной тем же следом, а потом круто повернули и скрылись у меня из виду, по направлению к наганке.
Никто в этот загон не выстрелил. Наганка приблизилась и уперлась в самую парову. И стрелки, и наганка стали собираться к середине. Направляясь туда, я услышал, как Петр Петрович, окруженный кучей людей, жестоко кого-то ругал отборными русскими словами.
Увидев же меня, он указал на «прохвоста» Яшкова, который «залез себе вперед» на сорок шагов (сосчитали потом) от линии, стрелял в наткнувшихся на него волков, но ружье не выстрелило, а разбился только один пистон.
Я никогда не видел Петра Петровича таким взбешенным; он сожалел даже, что Яшков — «солдат, а не мужик», а то бы он ему сейчас… И действительно, стой Яшков на своем месте, волки непременно вышли бы или на меня, или же между мной и им, и мы бы тогда могли оба стрелять.
Курьезное происшествие
Мы сделали еще несколько закладов (загонов), но волков уже более не встретили. В предпоследнем закладе мне пришлось убить лисицу; но все это не то, чего мне хотелось. Петр же Петрович убил лису и молодого лисенка. Убил бы и третью лису, если бы не пошел добивать копошившегося лисенка и тем не отогнал шедшую на него лису. Нерушниченко убил двух зайцев, а остальные стрелки всего трех зайцев.
Мы тут же заплатили наганке и гурьбой пошли к Сэрвяткам. Тут случилась с Петром Петровичем маленькая неприятность. Вступив уже в деревню, я опередил немного Петра Петровича, но был остановлен его криком:
— Ой!.. Ой!..
Обернувшись, я увидел, что Петр Петрович, бросив ружье и нагнувшись задом ко мне, хватал себя обеими руками за правую ляжку, крича при этом:
— Нерушниченко! Снимай ремень!
Нерушниченко же, недоумевая, что делается с капитаном, отвернул было у себя полу и хотел снять свой ремень; но Петр Петрович крикнул:
— У меня! И расстегивай штаны!
Все одеяние, начиная от пояса, опустилось на сапоги и Петр Петрович всю свою красу, плохо скрываемую короткой бекешкой, выставил на погляденье деревенским бабам и девкам, высыпавшим, по случаю прихода охоты, на улицу, также и глядевшим в окошки.
Оказалось, что Петр Петрович, закуривая папиросу, плохо задернул трут в спичечнице, который разгорелся и зажег полотняный карман и нижние брюки. Ожоги были самые пустячные и Петр Петрович, приведя в порядок свою амуницию, сам стал смеяться над своим приключением.
Так как лошади наши уже были готовы, то мы, поблагодарив солтысову за. гостеприимство, поехали восвояси. Въехав на рынок местечка и глянув на тминное управление, я увидел, что пан войт машет мне через форточку. Я остановился.
Пан П-кий, подойдя ко мне и высказав свое сожаление, что, по служебным делам, он не мог прибыть на охоту, стал расспрашивать о ее подробностях; узнав же, что волки нам только улыбнулись, он успокоился, сказав даже: «в таком случае, хорошо, что я не поехал».
Охота на волков была и последней нашей охотой с Петром Петровичем. Скоро он перевелся в другое место, и самый кордон был перенесен ближе к границе.
Славное времечко
Пан же П-кий не был даже и охотником в настоящем смысле этого слова, а охотился большею частью так. Придет бывало к нему мужик или мальчишка и скажет, что вот там-то они видели сидячего зайца или засевших в картофель куропаток. Пан П-кий пойдет и выстрелит в сидячего зайца, а куропаток выпугнет при помощи плохой легавой и стреляет в самую густую часть стада, а зимой так и просто бьет их сидячих по огородам и на кладбище.
А раз, рассказывал он мне, пришел к нему пастух с донесением, что он уже несколько дней видит на ржиску зайца, который до того осмелился и освоился с овцами, что, когда те подходили к нему, он приподнимался из своей котловинки на задние лапы и, фыркнув по кошачьи, опускался вместе с этим на передние лапы, делая этим вид, что он как бы хочет броситься на овец. Такой прием он повторял иногда несколько раз, пока овцы от него не отходили и пока пан П-кий не пришел и не «хлопнул ему в лоб».
Но, видя меня часто возвращавшегося с охоты и обвешанного дичью, пан П-кий соблазнялся богатой добычей и ходил иногда со мной. В следующее же лето он чаще прежнего выходил со мной на куропаток и на луга, — пострелять вечерком дергачей.
В эти охоты я ближе узнал пана П-кого, когда, отдыхая где-нибудь под кустиком, в тени, мы начинали с ним толковать о «делах давно минувших дней» и он становился откровенней, рассказывая даже про свое, пассивное, впрочем, и довольно микроскопическое, участие в восстании.
Это был человек довольно образованный, не окончивший, кажется, одного только класса гимназии, но «омедведившийся» в этом медвежьем уголке. Интересуясь Россией и вопросами нашей общественной жизни, он охотно говорил мне и про здешние порядки, и про здешнее общество, ловко подсмеиваясь над местными нравами.
Но такое расположение духа редко посещало пана П-кого; в нем всегда был заметен оттенок какой-то затаенной грусти, особенно выражавшейся, когда, бывало, в тихий летний вечер, он, сидя у отворенного окошечка, начнет играть на своем охотничьем рожке.
Моя злоязычная хозяйка, заслышав эти грустные и тоскующие звуки, всегда говорила, что войт зовет этим свою Марисю, или же грустит, что смазливая дочка богатого местного колбасника отказала ему. В сущности же, она только досадовала, что войт не оказал такой чести ее Касе.
А когда я говорил, что войт и получше колбасницы может себе панну найти, например, взять панну Гробицкую, или панну Недзялковскую, то хозяйка всегда отвечала: «Не для пса колбаса!» или же: «Высоки пороги на его ноги». Внутренним же своим смыслом обе эти пословицы соответствуют нашей российской, в которой фигурируют «рыло» и «Калашный ряд»…
Да, славное времечко было…
В. Чугаев, 1884 г.
