Урал!.. Опять дерзкая рука человека разбивает каменную грудь, добиваясь до сердца Урала — до его богатств… Но… увы! Напрасный труд!.. Только люди даром гибнут, да исчезают капиталы… А все ж не падает энергия, — надежда очень уж сильна! Один человек сменяет другого, одна партия уходит, другая приходит, и работа идет постоянно.
Живыми доказательствами неистощимого запаса надежды и терпения можем служить мы, то есть я и товарищ мой, И. В. Вот и теперь поехали мы с ним на Урал искать счастья, и оба в сотый уже раз. И. В. уж весь седой, хотя ему всего 43 года. Человек он деятельный и в высшей степени предприимчивый, но в такой-же степени и несчастный. Более 10 лет роем мы с ним Урал, зарыв туда все состояние…
И. В. — страстный охотник, в молодости он держал борзых, гончих и легавых, а теперь довольствуется одним сеттером и одной двухстволкой. Впрочем, у него есть и еще две собаки — Соболька и Неумойка, чистокровные венгерские собаки, которых он ценит несравненно выше своего сеттера, тоже чистокровного, вывезенного из Питера. Дупель — кличка его сеттера, — постоянно с ним.
Соболька же и Неумойка только на Вишере, где он их, на время своего отъезда, оставляет у одного знакомого вишерца, конечно, охотника, но оставляет без права охотиться с ними и платит за содержание их по два рубля в месяц.
Встреча с Устином
Выехали мы с И. В. из Чердыни в конце мая. Запасы для людей и для себя были еще по пути отправлены на Вишеру в деревню Романиху, к старику Устину. Людей для горной работы мы тоже собирали по Вишере.
Путь наш лежал на вершины реки Улса, берущего свое начало с Урала и впадающего в реку Вишеру. 25-го мая мы прибыли в деревню Романиху и остановились в избе Устина, который встретил нас весьма радушно.
Мигом был поставлен самовар; с его появлением на столе открыт был погребец, добыта чайная посуда и, по пути, вынута фляга, на которую старик Устин посматривал с особенным выражением в лице, словно он зазрил свежехонький след куницы по пороше. После первой чарки и чашки чаю, начался более оживленный разговор.
— Ну что, — обратился я к Устину, — каково полесовал на Камню? (Вишерец редко скажет «Урал», — он его называет «Камень» и часто говорит «Поясовой»). Много-ль зверей (лосей) да соболей добыл?
— Колько-то Бог послал.
— Да будь ты проклят со своим «колько-то»! — вдруг закричал мой товарищ, который никак не мог освоиться с этим словом, употребляемым вишерцами для приблизительного определения количества. — Говори толком сколько».
— Да что, П. В.!—обратился старик ко мне, покосившись на моего товарища, — нонечь была плохая «лешня»: зверя, почитай, что не было: соболя да куницы тож; векша маленько выручила.
— Ну, да все-же таки, хоть сколько-нибудь зверей да соболей добыли?
— Малость, П. В., совсем малость… всего пудов 20 (около 328 кг. — Прим. редакции) зверины пришлось на пай.
— А велика была артель?
— Да почитай что человек двенадцать.
— Вот аспид-то! — опять закипятился мой товарищ. — И он это называет малостью. Изволите-ли видеть: 12 раз 20 — выходит 240. Зверь средним числом весит 15 пудов (свыше 245 кг. — Прим. редакции), значит, добыто 16 зверей, а он, старый хрыч, толкует, что малость!.. А тебе сколь-же хотелось, а?
— Да ты, барин, не серчай, я те вот что молвлю. Наши старики в одну путину (одну зиму—сезон охоты на лося) убивали по 7 и 8 зверей на пай, а в паю бывало до десятка людей. Так ты вот сочти и пойми, что мы убили малость. Я, что ни на есть, помню, годов 30 тому назад, брал на «турку» (широкодулое ружье) штук по 6 и по 7; а теперь что?.. Плохие, П. В., времена приходят: зверя ни здесь, ни за Камнем, ни на Камне нет. Проклятые охотники все обирают, да и зверь-то стал как-то переводиться.
— Ну, а насчет соболя и куницы каково?
— Тоже плохо, — хвалиться нечем: куниц да соболей добыли десяток-другой, так что рублей по 20 на брата будет.
— Ну, к черту все это! — опять загорячился мой товарищ. — Что значит, десяток-другой? То ли 11, то ли 19?! Ты лучше расскажи нам насчет медведей, — сколько убил, как убил и где убил?
— Двух-таки добыл, П. В., — обратился опять старик ко мне.
Он, видимо, недолюбливал моего товарища, крутого-таки нравом, но человека правдивого. Более всего Устин не любил И. В. за то, что тот называл его «аспидом» и «старым хрычом»; но, странное дело, — это не мешало ему в то же время питать к И. В. полное уважение, должно полагать, потому, что на охоту, особливо на медведя, Устин ни с кем не ходил с такой готовностью, как с И. В.
И действительно, И. В. был охотник бесшабашный, и бесстрашный, и без границ горячий. Пойти одному на медведя — ему ничего не значило.
Прерванная трапеза
Раз, следуя вверх по Вишере на розыски золота, мы часу в первом дня пристали к берегу реки обедать. Сидим себе на берегу, у зажженного костра и благодушествуем. Варятся для партии щи; тут же навешен и наш медный чайник. Открыт погребец; из него добыта посуда для чаю и неизменная фляга…
Разложена закуска и мы, выпивши по одной, уже принялись было терзать зачерствелую колбасу, как вдруг в лесу, шагах в 100 от нас, залаяла Неумойка. Едва мы заслышали лай, как мгновенно все были на ногах. Лай был по медведю. Вишерская собака, которая идет за медведем, лает на него совершенно иначе, чем на другую дичь: она лает так, как цепная собака на чужого человека.
Все бросились к лодкам, кто за ружьем, кто за топором, — ружья не у всех были. Не успел я добыть из лодки ружье и кинжал, как раздался выстрел. Я оглянулся: по крутому обрывистому берегу карабкался Устин с «туркой» в руке, за ним и возле него карабкались остальные наши люди рабочие. Со всех ног бросился я за ними, но на обрывистом берегу сорвался и чуть было не попал в воду; однако кое-как справившись, я побежал.
Пробежавши по лесу шагов 70–80 (лес был редок), я увидел кучку наших. Собаки лаяли где-то далеко. Подбегаю к собравшимся и вижу такую картину: в средине кружка стоит без шапки И. В. и, держа в руках ружейный ствол «турки» без приклада, ужасно жестикулирует и руками, и этим стволом.
— Ну что, в чем дело? — издали закричал я.
— О-то шельма!.. О-то подлец!.. — заорал мне в ответ И В., быстро шагая ко мне. — Вообрази себе, я его, бестию, со всего размаха тарарахнул вот этой проклятой дубиной по боку. — Дубина-то-ишь разлетелась, а он, подлец, удрал!..
Оказалось, что, заслышав лай Неумойки по медведю, И.В. мгновенно вскочил и, схватил попавшуюся ему на глаза «турку», выкинутую одним рабочим из лодки для просушки, (так как в лодке она немного подмокла) и стоявшую у берега. Не разобрав толком, что это за ружье, заряжено ли оно, И В. понесся с ним на лай Неумойки, которая работала так добросовестно и ловко, что ходу мишке не давала, вследствие чего И. В. мигом очутился на месте.
Завидев хозяина, Неумойка принялась за мишку еще усерднее. Тогда, вероятно, рассерженный такой дерзостью, медведь бросился на собаку, но та ловко, как мяч, отскочила от него, — только отскочила-то как раз в сторону И. В., так что медведь очутился против И. В. не более как в двух шагах.
П. Белдыцкий, 1884 г.
