Природа знает, что делает, это верно, но верно и то, что в Малороссии никто не помнит такой ранней зимы. В ночь с 18 на 19 число октября, выпал снег, и притом такой снег, что с горем пополам запрягай под-сани.
Непростой год
Земля замерзла с 8-го числа, болота заковало настолько, что свободно держит взрослого человека; реки чисты, так как мороз не переходил за семь градусов. Зима ли? — это еще вопрос. Но для нашего брата-охотника, во всяком случае, зима: пернатая дичь, за исключением утки, отлетала, о вальдшнепах ничего не успею сказать, потому что ни одного не видал в эту осень, но надо думать и они убрались, и до весны мы их так и не увидим.
С одной стороны плохо, ибо есть местности, где постреливают их до половины ноября, а с другой стороны — говорят, хорошо, потому что взамен вальдшнепов в наших места, появился в изобилии, на озимях… червяк, и понятно, мороз да снег и червяку не свой брат.
Впрочем, природа напрасно так торопилась, и без ее посредства мы приняли меры, и если червя не уничтожили, то все-таки изображали посягательства на его ехидные проделки: еще неделю тому назад я встретил одного из радетелей о народном благе, везшем четверть ведра скипидара, долженствовавшего погубить червя. Так тому и быть.
На текущий 1881 год было много напраслин. Кто-то, где-то писал даже (не упомню, право), что в самом изображены его 1881 кроется нечто странное: но бокам палочки, в средине восьмерики… разбей пополам: там 18 и с другой стороны 18 (хотя меня удивляет: почему не 81?), да и сумма цифр (1+8+8+1) тоже — 18!
Шутка ли какие тонкости! И решительно ничего я не уразумел в этих измышлениях. Правда, — черви и «кузьки», которых покушались истреблять, но ни тех, ни оных не истребили, да признаться надобности особой в том не предвиделось, так баловство одно, и текущий год, если и не лучше своего предшественника, то и не хуже во многих отношениях.
Лето у нас стояло прекрасное, без особых жаров (и пожаров было мало необычайно) и гроз; дождички перепадали в меру, а потому и хлеба, и сена убрали отлично. Поговаривают, что ужин плох, но умолот прекрасный и лишь одна гречиха подгуляла: взяла да и не уродилась. Но ведь и нельзя же требовать, чтобы все сыпалось словно из рога изобилия, хотя было бы желательно, чтобы рожь соскочила с рубля, но видно и нет путей к невозратному — и до 40 копеек, как бывало, мы не доживем.
В чем кроются причины той дороговизны, которая всей тяжестью ложится не на земледельца собственно, а на людей, живущих с рубля, не берусь решать. Толкуют и вкривь и вкось об упадке экономического быта, — у нас мы этого не видим; об обеднении крестьянина, но опять-таки тут сего не замечается.
Замечаем мы, напротив, что потребности крестьянина остались прежние, а средства усугубились зело, ибо хлеб у него все-таки родит и продает он его не за 30 копеек, как бывало (и очень недавно), а за рубль; если же принять во внимание его отлынивание от разных платежей и сборов, то все сие происходит от баловства. Так, по крайней мере, у нас, и даже можно сказать, до очевидности.
Не ахти
В виду положения нашего экономического быта, грех Бога гневить, а тем паче сетовать на минувшее лето. Дай Бог и впредь так, хотя в охотничьем отношении оно не было особенно урожайно, это я могу сказать достоверно. Утки, преимущественно чирка, было очень много, но выводки, вследствие долгого стояния весеннего разлива, запоздали, так что даже в первых числах августа попадались чирята в пушку.
Дупелей было меньше против прошлогоднего и, видимо, вследствие осушки болот (я говорю про окрестности). Царевское болото, на котором я брал к осени по 50 пар дичи, до того пересохло, что я только один раз 12 июля нашел на нем семь пар дупелей и три пары бекасов, да на том дело и кончилось.
На Прелом болоте, бывшем пристанище выводного дупеля и бекаса, был три раза и не нашел ни пера. В прошедшую осень (1880 г.) не даром прорезали его канавами. Луговое — отдало свою подать: в первый раз я взял на нем 26 дупелей, во второй — 18.
Если дупелей было меньше, то бекасов почти совсем не было; я даже думаю, что выводки их погибли, потому что лишь изредка попадались там и сям одиночные старики, и даже на вольнице они считались редкостью. Коростелей и перепелов было так мало, что я тут не помню такого года.
Словом сказать, — охота текущего года вышла неахтительна, для меня в особенности, ибо, во-первых, на каникулы приехал ко мне мой молодой охотник, несравненно лучше владеющий ружьем при стрельбе дичи, нежели карандашом при решении математических задач.
А, во-вторых, почти весь август-месяц, по нездоровью, я не мог ходить, а при скудности дичи ходить нужно было усиленно и много. Процедуру эту ежедневно проделывал мой сынишка: таскал ворохами уток, избивал окрестных дупелей и бекасов, и когда уехал поглощать премудрость от математики и иных наук, то на окрестных лугах я уже ничего не мог найти кроме приятных воспоминаний о былом…
И вообразите мое положение: подходил сентябрь, я насчитывал убитыми — 80 штук дупелей, 40 уток, 15 дергачей, 12 перепелов, 3 вальдшнепов и только 32 бекаса и ни одного гаршнепа! Не обидно ли это! Бекас, мой милый, неоценимый бекас — и вдруг сентябрь, а бекаса нет! Кинулся я на лучшие места, посетил Лебедин — ничего.
Подарки судьбы
Оставалась одна надежда — на болото Дочь, где я не был два года, — но до Дочи почти сорок верст (42,6 километра. — Прим. редакции), а занятия по службе стали ребром — хоть плачь.
Надежда меня все-таки не покидала, так как сентябрь-месяц я всегда считал лучшей порой охоты по бекасу. Ну, а что если Дочь по-прежнему многоводна? Не может быть… Такая сушь должна была стянуть даже Дочь с ее адскими трясинами. И вот я начал собираться посетить это дорогое местечко…
Тяжело, господа, жить на свете подневольному человеку, а тем паче нашему брату-охотнику, у которого на первом плане стоит известная пора. Тяжело — и разве тем лишь и можно утешиться, что вообще так или иначе, а каждый из нас более или менее подневолен, да и судьба не всегда мачеха — и в этом году, как охотника, подарила она меня дорогими подарками.
С 26 августа началась чудная, настоящая летняя погода, так что до 4 сентября было даже не по времени жарко. О прошлогодних назойливых ветрах и помину не было. С 7 числа стали перепадать небольшие мелкие дождички, 9 захолодало, и вдруг 10 числа сентября, после, так сказать, вчерашней теплыни, ударил мороз в два градуса, и мера терпения моего переполнилась: 11 числа, в 10 часов утра, в сопровождении моей неизменной старушки Весты, я вступил на Дочь… с целью пострелять бекасов.
Был изрядный утренничек, дул небольшой ветерок; в моем охотничьем полушубке, в высоких сапогах, в перчатках — было как-то несвободно, — взглянул я на собаку: тоже ежится. «Эх-ма! Должно быть пору-времячко прогуляли», — мелькнуло во мне, но, к счастью, я ошибся. Не прошло и десяти минут, стало греть солнышко, под полушубком сделалось парно, перчатки — в кармане…
Веста моя развернулась: то и дело прихватывала по бекасам, то и знай вынимал я из камер порожние гильзы и торочил долгоносиков. Бекасы были довольно сухи и необычайно строги; приходилось изрядно потоптаться за ними, и хотя в охоте не чувствовалось особенного удовольствия, но мы все-таки свое дело сделали.
В два часа дня я ушел с болота и вынес 37 штук бекасов. Не правда ли, приятно? Да, приятно, но я не скажу, чтобы был вполне доволен моим полем.
Дмитрий В., г. Короп Черниговской губернии, 20 октября 1881 г.
