Незнакомый ни с местностью, ни с самой охотой, я не принимал в нем участия, но тем с большим вниманием вслушивался в их обстоятельные речи, стараясь запомнить названия гор, балок, перевалов и ущелий, которые нам предстояло пройти. Тут были подробно поименованы названия всех урочищ, которые предстояло взять, места привалов, ночлега, обратный маршрут…
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Слушал я, слушал, и изо всей этой массы татарских названий понял только то, что работа для ног предстояла немалая, так как приходилось на день от пяти до семи загонов, еще с такими оговорками: «Там очень круто — более пяти загонов до вечера сделать не успеем». Мне стало жутко от такой перспективы, но отступать было поздно.
Напились татарского черного кофе с гущей, накурили целый столб дыму, поели вплотную пилаву, чебуреков, катламы с медом, каймаку и разошлись. Я с приказчиком улегся у топившегося очага.
Тихий и ровный гон
Далеко до свету меня разбудил говор под окнами. Это собиралась артель. Еще через час, проглотив по чашке кофе, мы длинной вереницей человек в тридцать двинулись в путь.
На каждом охотнике было надето: через одно плечо тагырчик (род сумки, сделанной мешком из шкуры дикой козы. — Прим. автора), через другое перекинут чекмень и за плечами ружье. Тут были и арнаутские и турецкие винтовки, с подпорками и без подпорок, и французские и русские солдатские ружья, и даже одна двустволка.
До ближайшего леса нам пришлось идти верст пять (свыше 5,3 километра. — Прим. редакции). Пришли. О том, чтобы сделать привал, отдохнуть, закусить или хоть покурить не было и речи, не было даже предварительного совещания, а просто, буквально, как по нотам, исполняли начертанный накануне маршрут.
От партии отделилось человек 12 и с распорядителем во главе отправились по какой-то еле заметной тропке в загон. Остальных, и меня в том числе, так же безмолвно шагая, повел другой старшина в противоположную сторону. От времени до времени он останавливался, быстро оглядывал местность и делал знак тому или другому охотнику, чтобы он занял указанный пост, и тою же неслышной поступью отправлялся далее, размещая остальных.
Чем он руководствовался в расстановке охотников — не знаю; думаю, что их относительной ловкостью в стрельбе. Я заметил только, что охотников с винтовками он ставил на более открытых местах, которые отыскать было нелегко, так как первый загон происходил в густом дубняке, перемешанном с мелкою порослью граба и кизила. Поставили и меня у вывороченного камня под скалой, в самом гущаке, и пошли дальше в гору, но уже более быстрым шагом; видимо разводчик замедлял походку только для меня.
Прошло еще полчаса и, без всяких сигналов, начался ровный и тихий гон по всей линии. Еще минут через 10 стали раздаваться по цепи охотников выстрелы. Я их насчитал семь или восемь. Мимо меня промелькнула лисица, но, мне показалось, вне выстрела, хотя, смерив потом расстояние, я насчитал до места, где она прошла всего 40 шагов. Так обманчивы расстояния в лесу для непривычного глаза.
Стрельба по подвижным целям
Между тем гон подвигался тихо и ровно, но выстрелов более не было. Загонщики вышли прямо на линию, ни выше, ни ниже ее, ни правее, ни левее. Надо было удивляться, как они умудрялись ориентироваться, не прерывая цепи в такой густой заросли.
Сошлись все в кучу, пересчитали дичь и не обочлись, так как убито было всего два зайца, лисица же, которую я видел и по которой стреляло, кроме меня, еще три охотника, так как она после первого выстрела вернулась в загон, а потом прошла вдоль линии — оказалась не задетою ни одним выстрелом. Еще два-три промаха было по зайцам.
Стрелки оказались далеко хуже загонщиков. Большинство из них, как мне объяснили потом, хорошо стреляли только стоячую дичь, а некоторые даже и не пытались стрелять на бегу.
— Коз они лучше бьют, — объяснял мне мой приказчик, — потому что, когда свистнешь, коза останавливается; останавливается иногда по свисту и заяц, но редко, а лисица никогда — напротив еще шибче бежит.
— Ну, понятно: с сошек лисицу стрелять мудрено.
Но все эти речи были потом, а тут говорить не полагалось. Выкурили по трубке, в загоне осталось новых 12 или 15 человек, а стрелки пошли далее, обогнули какую-то гору, взобрались на другую и расстановились по ее скату.
Гон опять начался без всякого сигнала, с того места, где мы оставили загонщиков, и как раз вовремя; шел он так же ровно и хорошо, как и предыдущий, но выстрелов было всего три, а в результате ничего, и все по тем же причинам; бегут и не хотят стоять, — как тут целить?
В третьем загоне убили лисицу, в четвертом и пятом стреляли по козам (лес далее все становился крупнее), но козы не послушались свистка и ушли невредимы; в шестом две козы, тоже вероятно от свиста, пошли на загонщиков, и одна из них была ранена.
Ее проследили с версту по редким каплям крови и отпечатку следов на влажных листьях, устилавших почву, с изумительным искусством и зоркостью. Татарские следопыты, почти не нагибаясь, видели еле заметный след там, где обыкновенный глаз не рассмотрел бы ничего, даже пригнувшись к самой земле.
Но коза все-таки ушла, благодаря только тому, что осенний вечер быстро надвигался и надо было торопиться к месту ночлега, где еще предстояло набрать сушняку и развести костер.
Удачное начало нового дня
Все это сделалось живо при таком количестве рук и уменье, с которым взялись за дело мои спутники. Через четверть часа они уже живописной группой расположились вокруг огня и, тихо беседуя (у всех татар привычка вести разговор тихо и важно, с каким-то особенным достоинством), принялись за скромный ужин, который состоял из хлеба и овечьего сыра. Запивали водой из соседнего ключа, и у меня одного была с собой маленькая фляжка с водкой, и другая побольше с вином.
К ночи стало свежо и одного костра оказалось мало. Развели другой побольше и разместились между ними и вокруг, поворачивая поочередно то один бок, то другой к огню. Я не скажу, чтобы в эту ночь мне было особенно тепло под легонькой чуйкой из верблюжьего сукна, но я так устал от непривычной ходьбы по крутым горам, что заснул как бревно и так, не поворачиваясь, проспал на одном боку, чуть не отморозив другой, до самого рассвета.
Когда я встал, татары уже все были на ногах: одни тщательно заливали огонь в кострах, другие закусывали или курили. Я оглянулся вокруг и был поражен чарующим видом окружавшего меня моря лесов, гор и утесов, самых разнообразных форм и очертаний. Солнца еще не было видно, но вершины их уже отражали его лучи, то блистая ярким золотом, то одеваясь легкой дымкою какого-то розовато-прозрачного пара.
Так бы смотрел и смотрел на эту величественную картину просыпающегося леса! Но любоваться видами не входило в программу моих татар и волей-неволей пришлось повернуться к ней спиной и углубиться в сырую и неприветливую сень дубового леса, крутым скатом спускавшегося к Козской долине.
Второй день охоты обещал быть удачнее вчерашнего, потому что уже в первом загоне было выставлено на охотников три козы, из которых убито было две, одним и тем же охотником, обладателем единственной в нашем отряде двустволки.
Это был лучший изо всех стрелков, Сеит-Амет-Эмир-Али-Оглу… Сеит-Амет, как страстный и знающий охотник, сделался даже вскоре постоянным моим спутником и товарищем в охотах с гончими. Это был совершенный джентльмен между татарами; а в деле охоты, в знании леса, умении отыскать и выследить зверя, он решительно не имел себе соперников.
Вот незадача!
Второй загон мог выйти еще удачнее первого, так как при первых криках облавы, в виду ее, поднялся разом целый табунок диких коз в четыре штуки, но пройдя шагов сто, стал разгуливать вдоль линии, держась ближе к загонщикам, чем к стрелкам и наконец прорвался в сторону без выстрела.
Это произошло от того, что гон шел против ветра — обстоятельство, на которое здешние охотники мало обращают внимания, и которое, при такой сплошной охоте, ходом все вперед и вперед, и при чрезвычайно пересеченной местности, не всегда и легко устранить, без большой потери времени и лишней ходьбы.
За первой неудачей последовала вторая. Небо заволокло тучами и начал прорываться дождь, сначала реденький, затем все крупнее и чаще, и, наконец, перешел в обложной, на скорое прекращение которого не было надежды. Пришлось искать приюта под нависшей скалой и, просидев там в напрасном ожидании перемены погоды и продрогнув изрядно, по невозможности развести костер, направиться в обратный путь.
Путь этот оказался неблизкий и нелегкий. Идти лесом напрямик — хотя было и короче, но крутые спуски и подъемы по размокшей скользкой почве, замаскированной к тому же слоем листьев, утомлял не только меня, но и привычных татар, и мы должны были выбраться сперва на первую попавшуюся лесную, а по ней на проселочную дорогу, по которой уже, шлепаясь в грязи, поздно вечером вернулись домой.
Так неожиданно скоро окончилась довольно широко задуманная охота. Предполагалось пройти всю Айванскую долину, взобраться и прогнать хребет, отделяющий ее от Козского леса, пройти этот последний, перевалиться к Кизиль-Ташу, захватить часть монастырского леса, большой и малый Аджи бей и татарским общественным лесом вернуться обратно в Таракташ. Вместо этого мы прогнали только юго-западные склоны Айвана, его хребет и часть склона к Козскому лесу, то есть остановились на самом лучшем месте «козьего царства».
Я не совсем был доволен таким финалом, так как уже начинал входить во вкус, если не самой охоты, которая утомляла меня и усиленной ходьбой, и своим однообразием, то знакомства с новою стихией этого моря чудно разнообразных нагорных лесов. Кроме того, мне не удалось не только убить, но даже видеть бегущей козы, а это в конце концов было одною из побудительных причин предпринятого мною путешествия.
Лев Зотов, 1884 г.
