Мой давний знакомый Николай Михайлович Пашалов — человек бывалый, из коренных таежников. В какие только дебри не заносила его нелегкая, с кем не сводила на узкой тропе! Всего, поди, теперь и не припомнишь, но об одной встрече ему не забыть. Такое, если приключится с кем, то не больше разочка. Вот послушайте.
По глубокой пороше отправился Николай Михайлович со своим рыжим кобельком Орлом на охоту. В мелколесье скрадывал он косачей, куропаток, а то и зайчишек тропил. Денек выпал ему фартовый — серенький, с изморозной хлябью. Вверху, слышно, сиверко потягивал, скрип лыж приглушал. Самая погода для скрада.
Ну, идут. Мочажинку с густым черноталом минуют. Тут куропачи частенько кормятся… Вдруг Орел, семенивший впереди, потянул носом по направлению прогала в тальнике. Шерсть на его загривке вздыбилась, уши навострились: пошевеливаются, улавливают что-то.
Пашалов зарядил «тулку» патроном с пулей и, пригнувшись, двинулся вперед, пока не открылась ему болотная прогалинка. Медведь! Огромный бурый шатун громоздился на туше лося, с треском отдирал куски лосятины, чавкал…
У Николая Михайловича на минуту зашлось в груди. На медвежьих охотах ему доводилось бывать, но тогда наваливались на берлогу гамузом, а тут вышел один на один, да еще на самого шатуна. Рискованно… и заманчиво. Когда такой случай подвернется? Э-э, была не была! Мушка «тулки» клещом вцепилась в медвежье ухо. Лай Орла, злобный с поворотом головы рык зверя и оглушающий выстрел отдались единым эхом. Шатун рухнул, поднялся и снова упал на лося. Затих. Подхлестнутый удачей, Николай Михайлович перезарядил ружье и побежал к медведю напрямик, через кусты. В двух шагах от добычи в нос шибанул удушающий запах падали. Пашалов брезгливо отвернулся от разворочен-ной туши лося, а в следующий миг уже летел на землю с помутневшим от тумака сознанием.
Медведь перемахнул через охотника, но тут же развернулся, пошел назад. Николай Михайлович обмер и через щелки глаз наблюдал, как шатун приближался к нему, рыча и мотая башкой. Из пасти обильно сочилась, растягиваясь алыми нитями, кровь. Шатун уже рядом… Нож! Выхватить из-за голенища нож…
Не успели пальцы коснуться рукоятки, как резкая боль шилом пронзила руку повыше локтя. Не выпуская руки, медведь скребанул когтями по шее охотника, разодрал воротник.
— Орел! Орел! — в отчаянии хрипло позвал Николай Михайлович. — Оре…
Кликнуть собаку в третий раз Пашалов не успел. Медведь сомкнул ему рот, намертво закусив нижнюю часть лица. Боли Пашалов почему-то не почувствовал, но едва не задохнулся. Зверь прихватил лицо, что называется, ноздря в ноздрю, хрипло сопел, обдавая кожу горячим несносным дыханием. Николай Михайлович шибанул кулаком прямо в нос медведя и отдернул, наконец, голову. Шатун снова замотал башкой, обхватил лапами челюсти и заревел, словно заплакал в голос. Тут-то Пашалов и дотянулся до ружья, дернул за крючок. Выстрел будто подбросил медведя. Он приземлился на четвереньки и попер прочь через кусты.
Николай Михайлович сел, опасливо провел ладонью но лицу. Губы и подбородок, побывавшие в пасти, целы, только из круглой ранки под челюстью струйкой бежала кровь. Пашалов обтер снегом лицо от вонючей слизи и, поминутно сплевывая, побежал в деревню…
Шатуна догнали и добили на второй день. Передние резцы медведя были выбиты, частично раздроблены — уцелел только один резец на нижней челюсти. Это-то и спасло Николаю Михайловичу лицо. Раны и царапины на нем болели долго, но зажили, а прикус на руке все не затягивался, пока на третий месяц из него не вышел обломок медвежьего зуба.
— Ну, как, Михалыч, баско с медведем-то целоваться? — вспоминал иной раз кто-нибудь из односельчан. Николай Михайлович вначале только сплевывал да обидчиво отворачивался. Потом махнул на зубоскалов. Даже отшучивался:
— А ты пошто сам не спытаешь, кишка тонка? То-то…
Юрий Чернов, Новосибирская область
