Берлогу Рык — моя белая лайка — нашел в первый день, как я вышел на путик поднимать капканы. Километра два от избушки он облаял выворотень буквально в двадцати метрах от путика. Пришлось уводить его на поводке и оставить эту тропу.
Мой храбрый и азартный кобель все равно не даст медведю спать, а мне будет опасно ходить у берлоги с «Белкой» — комбинированным промысловым ружьем. Один знакомый из города попросил устроить охоту на берлоге. Ладно, пусть приезжает. Написал ему письмо, а сам окунулся в ежедневные будни профессиональной охоты.
Меня иногда спрашивали: выгодно или нет заниматься охотой. Не знаю. Ежедневный поход с десятикилограммовой ношей по урману километров пятнадцать-двадцать, иногда ночевка у костра в тридцатиградусный мороз. Холодные, простывшие избушки. Летом — заготовка лекарственного сырья, дешевая неблагодарная работа. Осенью — заготовка ягод и орех. Не знаю, выгодно или нет, но мне эта работа по душе.
Напарник без ружья
Отвлекся я от берлоги. Так вот. А снег все валил и валил. К середине декабря его было не менее метра. Я уже давно встал на лыжи, а ответа от знакомого все нет. Написал еще раз, упомянув об уходящих сроках охоты, и получил телеграмму, что он не приедет по причине нездоровья.
Вот тебе на!
Тут по осени в местное лесничество прибыл молодой специалист по распределению. На рыбалке как-то пообщались, и уж очень он просил взять его на «настоящую охоту» Сам он был из Барабинских степей, и кроме зайца и утки, никого не добывал.
И вот дернуло меня пригласить его на берлогу.
Так в последних числах декабря мы на двух «Буранах» утром покатили по проторенному мной следу к избушке. Рык сидит впереди упираясь лапами в щиток, «Белка» висит на груди, вертикала в санях, где рюкзаки и лыжи.
Петя едет налегке и по неопытности иногда съезжает с колеи, его снегоход с ревом бороздит целину.
Странным мне показалось, что ружье он спрятал под сиденье.
«Незарегистрированное, что ли?» — подумал я тогда. Приехали.
Разгружаю сани и спрашиваю:
— А ружье у тебя где? Что, дома забыл?
— Я его дал соседу поросенка застрелить, а он еще не вернул, и сам уехал в город на днях.
— …?
Я был ошарашен и некоторое время молчал, не находя слов.
А он простодушно:
— Но у тебя же два ружья.
Наконец я опомнился:
— Ты собираешься с «Белкой» и одним пулевым патроном идти на медведя? У меня всего пять пуль, и я могу дать тебе только одну.
— Чо так мало?
— Я больше не ношу с собой! Как были в патронташе, так и взял. Думал, у тебя пяток, у меня пяток: куда больше. Ну, ты даешь, охотничек!
Сам размышляю: «Что делать? Отменять и ехать домой? Оставить его в избушке и идти одному? Мне-то пяти патронов хватит. Двумя обходился на медвежьей охоте».
Петя беззаботно рассматривал избушку, заходил внутрь, а я стоял с рюкзаком в руках.
— Ладно, пойдем! Только стоять рядом и стрелять, если медведь бросится на нас. Приготовить нож, снять лыжи и утоптать снег. Понял? Пошли.
— Далеко?
— По путику с километр, и целиной столько же. Возьми палку, удобней будет идти.
Конечно, он нарушил мои инструкции.
На берлоге
Быстро прошли по лыжне путика и свернули в целик. Я шел впереди, Петя за мной, проваливаясь. Он был тяжелее меня килограммов на двадцать. Зато Рык шел, не проваливаясь.
Заиндевевшая тайга встретила нас тишиной, только лыжи поскрипывали.
Зашли в остров через болото, тут, под глубоким снегом, берлога. Я остановился перевести дух, Рык обогнал нас и прыжками, скрываясь с головой в снегу, устремился к берлоге. И с ходу с рычанием начал раскапывать чело, только хвост торчал над снегом. Петя обходит меня и останавливается против чела, выставив ружье.
— Стой! Куда поперся! — кричу я вслед. Делаю несколько шагов к нему, останавливаюсь у березы. Успеваю только снять рюкзак и воткнуть нож в дерево.
Рык уже яростно лаял в раскопанное отверстие и медведь внезапно выскочил, чуть не подмяв собаку. Но Рык успел отскочить, и медведь погнал его вокруг берлоги. Глубина снега зверю не понравилась — торчала лишь голова из снега, — он вернулся в берлогу. В тот момент, когда он возвращался в берлогу, я выстрелил два раза. Рык моментально вернулся и нырнул вслед за медведем. Тут же выскочил обратно, преследуемый зверем. Опять стреляю два раза, и медведь разворачивается и делает несколько прыжков в мою сторону. Я не успел что-то предпринять, как медведь, увидев меня, круто повернул в сторону, выскочил на лыжню и был таков. Рык убежал следом, но вскоре вернулся.
Стоим, перевариваем случившееся.
— Что теперь? — с дрожью спросил Петр, вертя в руках ружье.
Я собрался послать его по матушке, но, увидев дрожащую губу под редкими усиками, промолчал. Сам виноват, что не отменил охоту. Да и медведь повел себя нестандартно. Бывало, выгнать зверя можно было только огнем.
— Идем, посмотрим след.
Идем по следу, на лыжне капли крови.
— Ранен. Придется искать и брать. А ты почему не стрелял?
— Я стрелял.
— А я что тебе говорил?
По дороге я уже обдумал и принял решение о дальнейшем действии:
— Сейчас едешь домой и привозишь свое или любое другое ружье. Заезжаешь ко мне, спросишь у жены ящик с причиндалами к ружью. Возьмешь все пули, что там есть, думаю, штук пять-шесть будет. Больше ничего не нужно, высыплю дробь и заряжу пули. Если у тебя нет пуль, вези кусок свинца, будешь делать пули здесь.
Петя без слов собрался, и вскоре рев мотора стих вдали. Осталось надеяться, что он вернется.
Раскочегариваю печку, кипячу чай и, пообедав, заваливаюсь на лежанку переживать неудачное начало охоты. Одно успокаивало, что медведь некрупный, фактически — пестун. А если бы был матерый или медведица…
В четыре часа Петр приехал и привез все, что я наказал. Двухствольная курковка шестнадцатого калибра была не первой свежести. Я уж не стал спрашивать, его это ружье или нет. На обухе топора он ковал из свинца пули и прогонял их по стволам, заряжал патроны.
Заложив сырых дров в печку, мы легли спать. Утро вечера, как говорится, мудренее.
За раненым медведем
Утром рассказываю свой план, пока завтракаем:
— Он убежал в сторону действующего путика, который идет по кругу. Мы пойдем по нему и увидим, пересек он путик или нет. Если нет, то найти его будет легче. Если он пересек лыжню, то придется идти следом, что гораздо труднее, придется попотеть. Но снег глубокий, и он, раненый, далеко не уйдет.
С рассветом мы идем по проторенной лыжне. Рык бежит впереди, иногда что-то учуяв, сворачивает в снег, но тут же возвращается на лыжню. Прошли километров пять. По краю вырубки наросли елочки, торчащие из снега на метр и более. Рык поднял морду, принюхиваясь. Я остановился и увидел голову медведя между двух елок — он наблюдал за нами.
— Вон он! — указал я, снимая ружье.
Тут мы не пожалели патронов, и зверь с пятью пулями успокоился. Весил он килограммов 60–70, и ни капли жира, мы вынесли его к избушке за один раз.
Этот пестун преподал мне урок: не брать на охоту случайных людей. Мои помошники — хладнокровие, быстрая реакция и верный друг, собака.
Леонид Иванов
