По случаю я приобрел пару собачек — кобеля лет семи, несколько простодушного вахлака, постоянно ждущего подачки, и сучонку, чуть моложе первого, но и похитрее, поехиднее, сноровистей, шустрей на ногу. Собачки, по оценке знакомцев, были «средними», но меня это не смущало и не унижало, я же и сам-то еще был приличным «щенком» в делах таежной охоты, а особенно охоты на кабана — только теория, практики не было вообще. И вот однажды такая охота состоялась.
Уже не один раз я вылезал в ближние нарезки, знакомился с местностью, присматривался к собакам, а они — ко мне. Мы как бы притирались друг к другу, проходили «обкатку». Постреливал заполошных рябчиков, любовался работой собачек по не выкунявшей еще белке.
Секач
И вот как-то, уже приличный снежок выпал, местами жухлую траву повалил, слышу: заголосили мои собачки, явно не ради забавы, серьезно так заработали, торопливо и взахлеб, не останавливаясь, бухают.
«Ну, — думаю, — кого-то зацепили, надо шевелить подошвами». А сам на ходу дробь из стволов выдираю, пули загоняю, у меня их шесть штук было в патронташе. Бегу, не замечаю, как жгуче хлещут веточки по разгоряченному лицу, через колоды, как на крыльях перелетаю. Когда уже недалеко до свары осталось, притормозил, в разные стороны поглядываю — осторожность не помешает в таком деле. Начал потихоньку пробираться, прикрываясь от мечущихся собак деревьями, да разной лесной дурбиной, чтобы раньше времени не заметили меня, не отвлеклись от работы. Чувствую по голосам, что собаки держат зверя, а кого — не вижу.
Подкравшись шагов на пятьдесят, углядел, наконец: стоит задом к выворотню здоровенный секач и на собак время от времени кидается, мордой клыкастой трясет — пугает. Те, не переставая лаять, отскакивают от него, изворачиваются, но здесь же возвращаются на прежние позиции, не дают ему убежать. Ни разу я не убивал такого зверя.
Заволновался чего-то, выцеливать давай; нет бы еще подойти, чтобы верней положить пулю, но тогда не додумался — хрястнул. Собаки смолкли на мгновение, не ожидали выстрела, а кабан сунулся рылом в снег, но здесь же вскочил и пустился через полянку короткими, рваными прыжками, приволакивая переднюю ногу.
Придя в себя после выстрела, собаки в несколько прыжков догнали зверя и, яростно хрипя, повисли у него на боках. Тот резко стряхнул их и, развернувшись головой к опасности, зафыркал, замотался из стороны в сторону, придвинулся задом к стволу кедра и занял оборону на трех ногах.
Насколько серьезной была рана, определить трудно, но на снегу появилась кровь — это придало азарта собакам, да и мне. От того места, где я стоял, как раз был просвет — хорошо видно зверя, но далековато. В запале сгоряча снова выстрелил — кабан даже с места не двинулся, собаки продолжали работать, наседали на противника. Я понял, что промазал.
Глаза заливал обильный пот, а дыхание заядлого курильщика никак не восстанавливалось после волнительной пробежки. Лихорадочно перезарядил ружье и снова одну за другой отправил пули в ту сторону, но цели они не достигли. Попытался подойти ближе, но кабан заметил меня и стал нервничать — мотался возле кедра на трех ногах и в любой момент мог сорваться, тогда его трудно будет остановить даже опытным собакам.
Выбрав не лучшую позицию, я выстрелил снова, не мог справиться с собой и преодолеть волнение. Кабан, уже давно исподволь наблюдавший за моими действиями, сразу после выстрела ринулся на меня, прямо через собак. Те не ожидали такой наглости и прыснули в стороны, освобождая дорогу.
Схватка
Секач летел на меня, и я, конечно, выстрелил в него. А куда там стрелять-то?.. Все клином: и морда, и голова, и спина. Да если и попадешь, так пуля все равно срикошетит, по крайней мере, мысли такие в голове у меня прокатились. Снова второпях выстрелил, толком не прицелившись, да и времени на это не оставалось, пуля не причинила ему вреда, лишь распорола шкуру вдоль всего бока. Но это хоть ненадолго остановило его, он закрутился на снегу недалеко от меня. Я стоял с пустым ружьем и пытался хоть что-то сообразить, но не мог.
Наконец, мы почти враз очухались: собаки оправились от испуга и ринулись к кабану, тот справился с очередной болью и ринулся на меня, а я, как мог, высоко подпрыгнул и ухватился за ствол молодого, толщиной в оглоблю, ясеня, возле которого стоял, и поджал под себя ноги.
Кабан подлетел к ясеню, на котором грушей висел охотник, пару раз торкнулся клыками в стволик так, что в снег отлетела мерзлая стружка, но тут же отвлекся — на него вновь налетели собаки и заставили развернуться к ним.
А я медленно сползал по мерзлому деревцу и, кажется, хотел кого-то позвать на помощь. Когда понял, что сполз уже достаточно низко, опустил ноги, и они коснулись спины кабана. Резко оттолкнулся и снова, как мог, подпрыгнул вверх.
Кабан рыскал из стороны в сторону, кидался на собак и уже совсем замесил копытами ружье в окровавленный грязно-рыжий снег. Собакам удалось отдернуть зверя чуть в сторону, у него по клыкам пузырилась кровавая пена.
Я снова сполз и тихонько стоял в обнимку с деревцем, пытаясь унять дрожь в ногах, и незаметно отогревал застывшие ладони. Ковырнул носком ичига ремень ружья и приподнял его, не делая резких движений, чтобы не привлечь внимание вепря. Ну, вепрем-то он еще, конечно, не был, теперь я это разглядел, а был молодым, но уже вошедшим в силу, где-то по третьему году, кабаном.
Пятясь, я тянул за собой ружье. Когда между мной и кабаном образовалось укрытие, я схватил ружье, разломил его и на всю мощь легких продул стволы от снега, быстро зарядил его двумя дробовыми патронами. Присел, чтобы прийти в себя, отдышаться.
Собаки не уменьшали своего азарта, несмотря на то, что охота затянулась, их лай разносился далеко окрест, оповещая лесных жителей о скорой развязке трагического сюжета. В тайге в это время было затишье…
Ураган в тайге
Вообще для тайги нормальное состояние — это тишина, спокойствие. Порой по многу дней и даже недель в лесу может идти тихий снег, накапливаясь на ветвях в огромных количествах, постепенно окутывая, обволакивая деревья. Лес стоит тогда как будто вылепленный из снега, стоит так долго, в напряжении, с трудом удерживая на себе эту огромную массу, безвольно опустив «натруженные руки». Вдруг легкое дуновение чуть шевельнет самые высокие исполины, еще ветерок — зашевелились, начали раскачиваться другие дерева, и вот уже пошла с самых макушек снежная пыль, полетели снежинки. Ветер усиливается, крепнет, уже начали постанывать, поскрипывать больные, насквозь дуплистые деревья, и полетели приличные пластины снега с сучьев, а потом, ближе к вечеру, и даже к ночи, начинается настоящий ураган.
С деревьев сбивается весь накопленный снег, а который не хочет отрываться, тот отламывается вместе с сучьями, с вершинами, и даже рушатся целиком деревья, разрывая своим хрясканьем округу. Вся тайга в это время не просто шевелится, она ходуном ходит, стонет как огромный, раненый зверь, здесь же плачет и закатывается грудным ребенком, не может найти себе успокоения. Ревет на все голоса падера, носится по очумевшему лесу ветер бешеный, хохочет дурнинушкой по дуплам.
В такие ночи не спят охотники по зимовьям, тревога поселяется в души, прислушиваются они к каждому упавшему дереву — а не накроет ли чумовым стволом ветхую избушку. Подкидывают в печку сырых поленьев, чтобы шаяли до самого утра и, не зажигая света, включают радио — перекрыть далекой музыкой рвущиеся струны урагана.
Удачный дуплет
…Я снова стал подкрадываться к призывающим меня собакам. Понимал, что теперь у меня пули нет, и убить зверя я могу лишь в упор. Для этого пришлось набраться храбрости и, изготовившись к стрельбе, пробираться к ожидаемой опасности.
Подошел уже довольно близко, когда кабан повторил свой маневр — «протаранил» собак и ринулся на меня. Сделав шаг в сторону, я сдуплетил в голову кабану — он с ходу сунулся и захрипел, забив задними ногами. Собаки злобно, но радостно навалились на него, и только шерсть полетела в разные стороны.
Подобных случаев с кабаном у меня больше не было — я вскоре получил карабин и бил этого зверя в больших количествах, имея солидную прибавку к тогдашней чисто символической зарплате. Но первая охота осталась в памяти навсегда.
Андрей Томилов
