В восьмом часу утра я встал с постели и подбежал к окну. В глаза ударил свет ноябрьского солнца. Инеем искрилась в палисаднике увядшая трава. Еще вчера ее мочил мелкий нудный дождь, а сегодня утренний морозец одарил каждую травинку ярким бисером.
Ноябрьское утро
Первое, что пришло в голову — скорее на улицу, вдохнуть ядреного холодного воздуха, пробежать по узкому проулку и оказаться на озере!.. Очень хотелось послушать, как хрустально гудят ледышки.
Натянул брюки, куртку и полез на печь искать валенки. И только шагнул за порог, как навстречу — мать, полный подойник молока несет.
— Ты куда, сынок?
— На озеро.
— Лед еще тонкий. Смотри, близко не подходи, утонешь, — сердито кричит она вдогонку.
Я в миг добежал до озера, и перед моими глазами встала такая картина. Гладь озера, с трех сторон окруженная поселком и схваченная морозом, была похожа на огромное зеркало. В нем отражались дома и небо с редкими тучами. У самого берега, в синих ледяных прожилинах, виднелись попавшие в плен широкие листья кувшинок, диковинные коренья и жучки-паучки. Бросишь на лед палку — и от удара долго разносится ледяной нежно-певучий звон…
Утка
Однако середина озера не замерзла; к своему большому удивлению, в воде замечаю утку. Все улетели на юг, а эта что-то припозднилась. Надо срочно доложить дяде Онтону, он — охотник.
Забыв о горячих оладьях и парном молоке, припустил к его дому. Дядя Онтон работает кузнецом, но у него сегодня выходной. Навалившись животом на край стола и шумно прихлебывая, он пьет чай.
— Так, говоришь, дичь плавает? А может, это кочка на воде? — сомневается кузнец.
— Что я, слепой, что ли, не могу кочку от живой утки отличить? — говорю ему обиженно.
— Ну-ну…
Кузнец отодвинул кружку и, дружелюбно похлопав меня по плечу, встал и быстро оделся. Снял с гвоздя одноствольное ружье и патронташ, из которого почти наполовину выставлялись латунные гильзы. И когда он с ружьем на плече, туго подпоясанный патронной лентой, вышел на улицу, я вздохнул: «Мне бы так…».
Вот и озеро. Мой охотник на глазок прикинул расстояние до цели и прошептал:
— Далеко дичь-то. Отсюда не достать. Поближе надо.
Мы смотрели на утку из-за угла старенькой бани. Банька стояла на открытом месте, в полусотне шагов от озера. Дядя Онтон принял решение: для верного выстрела надо незаметно пробраться до самого льда. Он приказал мне не высовываться, не волновать дичь, а сам лег животом на мерзлую землю и, сшибая с травы иней, пополз меж кочек. По тому, как громко он дышал, видно было, что это занятие ему особой радости не доставляет.
Наконец дядя Онтон добрался до окраины льда. Он взвел курок и стал целиться. Грохнул выстрел — все в дыму. Надо сказать, в те времена охотники стреляли дымным порохом, а грохоту и дыму от него хватает.
Вскоре дым раздвинулся, как занавес, и взглядам нашим предстала утка, ставшая теперь трофеем.
— Ленька, видал, как я дичь дымарем накрыл!.. Ха-ха-ха! — радостно смеялся кузнец. — Меткий получился выстрел!
Онтон переломил ружье и вытащил из казенника дымящуюся гильзу. Остро запахло сгоревшим порохом.
— Для настоящих охотников этот запах — лучший, — подмигнул мне кузнец и, помолчав, добавил:
— Давай думать, как дичь доставать.
Онтон стукнул по льду, лед треснул.
— Слабоват еще!
Выстрел привлек других охотников. Из-за расстояния их можно было узнать лишь по голосам. Один из любопытных крикнул:
— Ну чо, ботнул утку-то?!
— Чего? — не расслышал кузнец.
— Я говорю, шлепнул, что ли, утку-то?! — переспросил мужчина.
— Ага, вишь, лапками дергает, — самодовольно ответил Онтон, показав рукой на полынью.
Мы пошли искать лодку.
Как бы ее достать…
Возле ботника на мостках полоскала белье женщина. Онтон поправил на плече ремень ружья, солидно покряхтел и обратился с ней:
— Здравствуй, Петровна, ваш, что ли, будет вот этот ботничок?
— Наш, наш ботничок, — ответила Петровна, не здороваясь.
Кузнец понял причину недоброжелательности к нему. Как-то эта женщина попросила его сделать заслонку для русской печи, а он, сославшись на то, что нет жести, отказал. Петровна обиделась и, уходя, напомнила Онтону пословицу про колодец: еще, мол, пригодится воды напиться.
Кузнец лихорадочно соображал: упование на то, что удастся воспользоваться ботником, стремительно тает, как и надежда полакомиться жарким из дичи. Но он отбросил эту мысль и, волнуясь, заговорил:
— Ты уж прости, Петровна, за прошлое. У меня жесть есть, скую заслон-то быстро.
Петровна убрала из полыньи простынь и посмотрела на Онтона. Но, убедившись, что он не шутит и сожалеет о прошлом, заговорила миролюбиво:
— Лодочка наша… Возьми уж, коли так надо. А на что тебе она, ежели вокруг лед?..
— Хочу дичь достать, вон, там утка лежит, мною бита, — радостно доложил Онтон.
— Ну, бери уж, бери, — сказала Петровна. — Только будьте осторожны, она верткая. Муж мой и то в воду падал.
Онтон освободил лодку ото льда, сел с веслом на корму, а мне велел встать на носу и тяжелой палкой колоть лед впереди.
Так мы продвигались к цели. Я изо всей силы колошматил лед, а мой товарищ, обходя льдины, греб.
— Знаешь, Ленька, — сказал он, — я думал, не даст она лодку: характер у нее ой-ей!.. Муж, и тот боится. Ну, ничего, считай, жаркое у меня на столе!
И в тот самый момент, когда я в очередной раз замахнулся палкой, лодка резко качнулась, и я оказался в воде. Онтон продолжал говорить что-то о сварливой женщине, но меня в лодке уже не было, шапка лежала на льдине. Это произошло так быстро, что я даже не успел испугаться.
Сильная рука кузнеца схватила меня, как мокрого котенка, и я снова оказался в лодке. Дядя Онтон зашумел было, мол, купальный сезон закончен давно, но, видя, как мое красное лицо на глазах синеет от холода, молча погреб назад. Я выбрался из ботника на берег, вылил из валенок воду и, вспоминая наказ матери близко к берегу не подходить, уныло побрел домой.
Утку мой товарищ все же достал. С хорошим настроением он приближался к причалу.
Чья добыча?
Петровна закончила работу и, улыбнувшись, захотела взглянуть на трофей Онтона. Охотник уже привязывал цепь ботника к дереву.
Посмотрев на утку, хозяйка прижала ладони к груди, а на лице ее тотчас обозначился гнев.
— Ты что, окаянный, наделал? — зашипела женщина.
— А что? — недоуменно спросил кузнец.
— Да ты мою утку убил! Видишь, на лапке красная тряпица вязана? У меня все утки так обозначены.
— Да не ругайся, Петровна, Послушай, как это вышло…
— И слушать не хочу! — кричала хозяйка. — Кто тебе позволил в моих уток стрелять? Я вот на тебя в суд подам!
Теперь уже кузнец не сомневался, что утка действительно принадлежала Петровне. Видимо, она убежала из сарая на озеро еще до прихода Леньки (меня то бишь). Из-за этого пацана он сейчас и страдает!..
— Не узнал я твою утку, — оправдывался охотник.
— Ах, не узнал?! — еще громче зашумела хозяйка. — Да моих уток весь поселок знает!..
— Петровна, ты уж прости меня. Я тебе… Ну, хочешь, два заслона скую?
Петровна еще покричала, пошумела на Онтона, но затем все же успокоилась и, прищурив глаз, спросила:
— Жесть есть?
— Есть.
— Парочку противней сделаешь. А то пироги не на чем печь.
Петровна пошла домой, держа утку за голову, но вдруг обернулась и сказала:
— Сегодня к возвращению мужа жаркое приготовлю. Приходите вечером с женой.
Леонид Васильев, Республика Марий Эл
