В 2002 году сезон открыли несколько раньше обычного. Охоту на водоплавающую дичь в Томской области разрешили с 25 августа. А дня за четыре до этого прекратились бесконечные дожди. И хотя небо еще не вполне очистилось от облаков, но теплый юго-западный ветер должен был хоть как-то просушить проселочные дороги. «Значит, проехать по ним можно будет!» — решил я и собрался в Зырянский район…
Богатые угодья
В прошлые годы мы уже доводилось бывать в тех краях и на осенних охотах, и на «весновках». После схода снегов там часты высокие половодья, едва не сплошь затапливает обширные причулымские луга.
Тогда пойма сверкает под солнцем голубыми разливами. Над водными просторами разгуливают ветра, вдали, мелькая белыми барашками, бегут суетливые волны. И эти дали, однообразные, пустынные и тоскливые, как сама древность, притягивают, опьяняют тебя, вызывают щемящую, невыразимую печаль, завораживают и влекут, зовут тебя куда-то…
Этим простором, тонкостью, пронзительностью и прозрачностью природы, азартным «шварканьем» разгоряченных любовью селезней, высоким свистом крыльев пролетающих утиных стай и хороша весенняя охота. Она малодобычлива, но очень поэтична.
Когда спадают вешние воды, многочисленные старицы, затоки, низкие луговины и заболоченные места поймы, провальные озерки, напоенные до краев водой, становятся богатыми гнездовыми и кормовыми стациями речных уток, превращаются в хорошие охотничьи угодья. В одно из таких мест я и решил поехать.
Гигантский лабиринт
Пробраться туда на машине было бы невозможно, если бы не страсть к гигантским стройкам, периодически возникавшая у советских руководителей. Бог знает, для чего решили в прежние годы создать на тех лугах не то ирригационную, оросительную, не то, наоборот, предназначенную для осушения поймы громоздкую систему.
Она состояла из запутанной сети возвышавшихся на 4-5 метров земляных дамб, которые, пересекаясь друг с другом, причудливо изгибаясь и раздваиваясь делили территорию на многочисленные участки различной формы. Это сооружение напоминало огромный нелепый лабиринт, занимающий площадь в 25-30 кв. км.
Вдоль дамб тянулись глубокие и широкие рукотворные канавы. Глина да суглинки из них были задействованы в строительных целях. Венцом же, сердцем всей этой системы стала мощная насосная станция, размещенная в добротном двухэтажном кирпичном здании, возведенном на отшибе в лугах.
Но сей объект так и не познал радости первого запуска. Оборудование постепенно растащили для своих целей ушлые люди. От станции сохранились только остов с внутренними искореженными основаниями электрощитов да никому не нужные железные шлюзы водозабора. И еще были многочисленные клети с керамическими дренажными трубками. Когда-то аккуратно выгруженные поблизости, сейчас наполовину разбитые, громоздились они коричневыми кучами, зарастали кустарниками и травой.
Дамбы же были приспособлены сенокосчиками под дороги. Склоны насыпей, покрытые тальником и сорняками, облюбовала разная живность — зайцы, лисицы и всякие мелкие зверушки. Канавы заполнились водой, заросли тростниками и камышом, который стал хорошим укрытием для уток. По ирригационным дамбам-дорогам, впрочем, вконец разбитым сельхозмашинами и тракторами, и можно было с трудом добраться до заветных мест.
Бесшабашная компания
Вначале я поехал к озеру у Чулыма, на котором и прежде случалось стрелять дичь. Но там уже оказались мои давние знакомцы, располагаться рядом с ними мне не хотелось.
Как-то довелось слушать по радио беседу с одним начинающим охотником. Тот уверял, что для него главное не трофеи, а «общение с природой». Вот и встреченные у озера знакомые, видимо, имели те же цели. Мужики приезжали шумной компанией человек в 10 на двух-трех машинах. Привозили с собой подруг, ящики с продуктами и напитками.
После длительного застолья спокойное общение сменялось активным отдыхом. Горе-охотники палили из ружей, прямо не отходя от палаток. Потом шли к озеру и еще на подходе недружно, но плотно, толпой, снова во что-то стреляли.
Случалось, в поле зрения у них оказывалась утка. В вышине летит, в поднебесье, за пределами выстрела. На такой высоте ее не взять. Но ружья грохочут, бухают беспорядочно, и случайная дробина задевает утке крыло. Она переворачивается, кувыркается в воздухе, падает в траву близ озера.
— Это я попал! — кричит кто-то.
Толпой кидаются искать трофей и… не находят. Машут руками, кричат, перебивая друг друга. Опять стреляют уже в крону дерева, поскольку показалось, что там кто-то сидит.
Однажды эта веселая компания переправлялась через Чулым на резиновой лодке. В пути мужики опять начали пальбу и случайно… продырявали собственное плавсредство. Испуская дух, лодка начала уходить кормой под воду. Тонущие охотники заблажили, заголосили, призывая оставшихся на берегу товарищей о помощи. А те лишь разухабисто гоготали, хватаясь за животы.
К счастью, оказалось, что зря испугались, поскольку прострелили только один из двух надувных отсеков. На плаву остался нос лодки, цепляясь за который все самостоятельно выбрались на берег. Правда, утопили ружья и болотные сапоги…
В рубашке родился
Спустя пару часов один из участников того «заплыва» явился ко мне. Их лагерь располагался неподалеку от моей палатки — за леском. Друзья мужика уснули, а ему не спалось. Пришел он босиком и с двустволкой приятеля, поскольку свое ружье и сапоги утопил.
— Ты хорошо знаешь эти места? — спрашивает меня.
— Нет, — говорю.
— Ну тогда пойдем, я тебе покажу! Места отличные!
Мы и пошли. Меж тальников извилистой протокой по намытому при паводке песку осторожно подобрались к обмелевшей, заросшей у берегов болотными травами, заиленной старице.
Из укрытого за кустами залива поднялась пара широконосок. Я сбил одну. Мой спутник стоял чуть поодаль, позади меня и следом сдуплетил. Его заряды взрыли песчаный бугор, возле которого я стоял. Мне повезло, обошлось.
Я достал утку и «вспомнил», что нужно срочно уезжать. Пошли назад, на обратном пути мужик еще несколько раз стрелял.
В тот день меня, видимо, оберегал ангел-хранитель. Из кустов сбоку, с моей стороны, неожиданно взлетела сова. Попутчик мой с разворота шарахнул по ней, но чудом успел отвести в сторону стволы ружья.
Вообще он стрелял лихо: молниеносно, от живота! С такой удалью палили только герои американских вестернов! Конечно же каждый раз он пуделял, не попадал в цель, но слава Богу, что и меня не задел…
Выбор другого места
Нет ничего странного в том, что мне не захотелось останавливаться рядом с такими охотниками, когда вновь увидел их на знакомом озере спустя некоторое время. Я просто уехал и воспользовался оросительно-осушительным лабиринтом. По дамбам разбитыми и ухабистыми дорогами забрался совсем в другой конец поймы, километров за 20 от того злополучного места.
Остановился возле длинного, но неширокого сорового болота. С одной его стороны, за полосой кустарников, тянулась еще цепочка мелких кормовых озерков. С другой, за куртинками леса и обширным лугом, находилась глубокая старица. Ее берега были скрыты высокотравьем, шиповником, тальником, ракитником… Еще росли сосны и местами частоколье молодых березок да осинок. Прячась за ними, можно было скрытно подойти и осмотреть озеро.
На хорошую охоту на водоплавающую дичь здесь надеяться не приходилось. Но большого выбора у меня не имелось. Дорога, ведущая дальше за старицу, за какую-то протоку, была так расквашена, что на моей «восьмерке» не проехать. Вот и остался на этом месте.
Загнал машину в кусты, подальше от глаз. Рядом расположил свою палатку и принялся разводить костерок. В кустах, в высоких влажных травах, при безветрии, поднялись тучи комаров и гнуса. Они облепили меня.
Накомарник мой спасал только от относительно крупных кровопийц. Мошка же проползала сквозь сетку, лезла в глаза, нос, уши, нещадно жгла. Скоро лицо мое и уши стали гореть и опухли. Я не взял мази от гнуса и теперь расплачивался за это.
Под вечер с небольшим интервалом по времени прямо надо мной спокойно, неторопливо протянули один, второй, третий табунки крякуш. Над болотом они резко снижались, планируя, перекладываясь с крыла на крыло, и невдалеке опускались на воду посреди высокой густой травы. Садились почти в одном и том же, видимо, безопасном для них месте.
На душе посветлело. Значит, утка, загнездившаяся здесь, еще держалась. Я не подходил к болоту, чтобы не тревожить пернатых до открытия охоты на водоплавающую дичь, до завтрашней утренней зари.
Конкуренты
«Теперь бы только никто не заявился сюда!» — повторял про себя. Не успел подумать об этом, как услышал урчание приближавшейся машины. Подъехал старенький «жигуленок» и остановился рядом — по ту сторону куста.
Из машины вышли два мужика, выскочили две легавые — немецкие дратхаары. Присутствие мое здесь оказалось для прибывших совершенной неожиданностью. Поздоровавшись, они тут же заявили, что это их место.
— Мы всегда здесь охотимся, — объяснили мужики.
Да, на одно небольшое болотце три человека и две собаки — явный перебор. Это расстраивало и их, и мои замыслы.
Но все уладили осы, которых я заметил, когда подъехал сюда. Совсем рядом от палатки обнаружил следы барсука и три разрытые им, но почти не разрушенные гнезда. Осы недовольно гудели и, видимо, занимались ремонтом жилья, готовились к зиме.
Легавые тут же заинтересовались этим процессом и немедленно были наказаны. Осы, как смерч, атаковали незваных гостей. Дратхаары рычали, визжали, крутились, изгибались — ничего не помогало. Хозяева зазвали питомцев в машину, но жалящие насекомые успели влететь следом.
В салоне автомобиля стало еще хуже. Собак вытолкнули назад. Те пытались сражаться, но не могли схватить врага пастью. И хорошо, что у них не получилось, а то последствия были бы критичными.
Наконец, охотники обратились в бегство. Машина мчалась впереди, собаки неслись за ней. Кажется, им удалось оторваться от ос. Уже издали, остановившись и усадив в автомобиль дратхааров, мужики крикнули мне:
— Если наши приедут, передайте, что мы будем на том месте, где охотились весной…
Беспокойная ночь и хорошее утро
Но больше никто меня не тревожил. Стемнело, пошел дождь и лил всю ночь. Гудела и страшно болела голова, наверное, потому, что днем меня замучил гнус. Я не мог ни заснуть, ни места себе найти. Думал, что, если доживу до утра, сразу же поеду домой и махну рукой на эту охоту…
А глубокой ночью, в ливень, в кромешной тьме, почти возле самой моей палатки, не далее 20 метров (затем начиналось болото), кто-то начал стрелять. Раз за разом — бух-бух, бух-бух, бух-бух…
Может, заблудился или переусердствовал во время застолий? Не исключено, что огонь открыли охотники, которые уже подъезжали ко мне прежде. Проверять я не стал…
Под утро все же заснул, и разбудили меня дальние выстрелы. Я забыл, что ночью домой собирался. Наоборот, досада взяла, что на зорьку опоздал. Совсем уже рассвело.
Осторожно подхожу к болоту, у берега и чуть дальше, меж осоки и жиденького тростника, светятся зеркала открытой воды. Из зарослей срывается тяжелая кряква, следом — вторая. Стреляю одну, другую, они с плеском шлепаются на воду и, трепеща крыльями, кружат по поверхности, взрябив ее гладь, потом затихают…
В болотных сапогах лезу доставать трофеи. Черпаю воду одним, другим… и вот уже погружаюсь по грудь. Бреду, волоча за собой плети водорослей, добираюсь, дотягиваюсь до уток.
Слегка возбужденный удачными выстрелами, возвращаюсь на берег, ощущая в руке приятную, волнующую тяжесть плотных, откормившихся птиц. Отжав одежду, выливаю из обуви воду, приторачиваю пернатых к заплечной сумке и дальше обхожу болото.
Потом иду к старице. В самом ее начале, среди густых мокрых кустов и сырой травы, бесшумно крадусь к озеру. Еще не знаю, что там впереди, осторожно пробираюсь к самой воде. За осоковым бордюром — мелкий затон. Он густо порос роголистником, рдестом, водяной сосенкой, хвощем и другими растениями…
Из куртины стрелолиста неожиданно взлетает пара свиязей. Успеваю выстрелить по одной птице, она падает. Вторая, завернув за куст, благополучно скрывается.
Несказанное везение
Тут же чуть поодаль срывается крупная кряква. Бью навскидку, едва ли не наугад, уже почти по скрывшейся за кустом птице. Слышу, как она шлепается в воду. Потом утка появляется из-за куста и, вытянувшись полоской над водой, плывет вдоль зарослей к противоположному берегу. Судорожно перезаряжаю ружье, но она уже находит укрытие среди осоки. Жалко, почти уверен, что пернатую не найти.
Вода еще не так холодна, раздеваюсь, подбираю сбитую свиязь, потом, совсем не надеясь, все же бреду вдоль берега туда, куда уплыла кряква. И такого не бывало раньше, чтобы подранок уснул, не затаившись. Я нашел ее на воде, посреди зарослей осоки у самого берега.
Мне несказанно везло в тот день. На старице и на каком-то неприметном озерке добыл еще по крупной крякве, так что сумка за спиной уже прилично отяжелела.
Я направился к машине и остаток дня сидел у костра, сушился, отдыхал, пил чай, по телу разливалась блаженная усталость. К вечеру пошел постоять на болоте, на перелете и долго напрасно ждал. Начало смеркаться.
Собираясь уже уходить, я обернулся и увидел их. Резко очерченные на фоне еще освещенного закатом края неба, они шли низко над кустами прямо на меня. Крупные, тяжелые, спокойные, шесть или семь откормившихся на полях крякв.
Обычно я плохо бью идущую в штык птицу, но на этот раз увидел, как после выстрела утка резко сложила крылья и, отвалившись от табунка, камнем упала в болото. Сородичи ее, даже не встрепенувшись, мерно, ровно пролетели дальше и скрылись в серой мари неба.
Не отрывая глаз от того места, куда рухнула птица, едва не черпая высокими болотниками воду и не обращая на это внимания, я брел туда. Долго искал, истоптал каждый метр густой осоки и камыша. И в полных сумерках, уже почти отчаявшись, неожиданно наткнулся на свой трофей.
Резкая перемена
Ночью снова лил дождь, промокла палатка. Пропитался влагой спальник, и я окоченел в нем. А на следующее утро озера, на которых еще вчера поднимал и удачно стрелял уток, вдруг опустели.
Я обходил их одно за другим, крался среди высокой осоки заросших болотин, ковылял по затопленным кочкарникам, пробирался сквозь кусты к самым затаенным уголкам старицы, ожидая внезапного, как удар бича, взлета, — все напрасно.
Ни одна утка не сорвалась, не пролетела. Ничего не было близко прежнему. Исчезли пернатые, словно ножом обрезало. Дрожь, страсть моя постепенно стали угасать, утихомирились, а взамен в душе такие уныние и тоска всколыхнулись.
Будто один я остался в этом пустынном краю. Словно тысячи верст отделяют меня от живого, от человеческого жилья. «И зачем я здесь? Для чего? Кому это надо?! Непонятно…» — появились у меня печальные мысли.
А тут еще шквалистый ветер налетел, зашумел, навалился. Затрепетали кусты, ветви деревьев. Нависшие на западе темные тучи стали быстро разрастаться, надвигаться. Упали крупные капли дождя.
Как можно скоро я зашагал к моей стоянке и уже под ливнем загрузил мокрые вещи в автомобиль и поехал домой. Дождь лил, дорога превратилась в бесконечные грязные лужи. «Только бы машина не подвела!» — мысленно повторял я. И, на удивление, «восьмерка» моя прыгала, царапалась, обливала себя грязью и все лезла и лезла вперед по разбитой грязной колее…
Зрелище на реке
В двадцатых числах октября 2002 года в Томске неожиданно установилось тепло. Снег, выпавший еще на Покров, растаял. Прогуливаясь за стадионом «Буревестник», у Бабьего лога, я повернул направо и стал спускаться к Томи.
Снизу от реки слабо тянул ветерок, горько пахло полынью. Внизу — там, где тропинка, сбегая по пологому склону, пересекла неглубокий овраг и редкий березняк, подошел к самому берегу. Томь, видимо, от прошедших дождей и растаявших снегов вновь взбухла и затопила местные тальники. И там за ними, где серый язык гравийной косы разбивает единый поток реки на два рукава, увидел на воде множество черных точек.
Вначале подумал, что это полузатопленный кочкарник. Но скоро заметил, что точки двигаются, плавают. Да, то были утки, свалившие здесь на отдых. Пернатых насчитывалось несколько десятков. Имелись гоголи, чернеть, но большинство — кряквы. Селезни их красовались уже в брачном наряде.
Подошел чуть ближе. Вначале услышал резкий, гортанный, хоркающий крик. Потом увидел, как от берега отплыла и, разбежавшись по воде, медленно поднялась в воздух самка длинноносого крохаля. Она пролетела метров 200 вдоль берега и снова опустилась на поверхность реки.
Я долго наблюдал за утками, а перед глазами рисовалось давнее: заснеженные берега Ишима и незамерзающие полыньи на его стремнинах. А на них черные точки запоздавших с отлетом на юг поздних уток. Они, подвернув голову под крыло, отдыхают у края полыньи, а мы с Генкой Пономарчуком, дрожа от волнения, из-за кустов крадемся к ним.
Как неповторимо все, как скоро утекло время. Печально…
Николай Жильцов, г. Томск
