Несколько дней просидел я дома тем охотнее, что погода стояла холодная, перепадали дождики и не чувствовалось ни малейшей потребности выходить куда бы то ни было. Но 26 марта вечером, когда я пил чай, отворилась дверь, и вошел знакомый мне полесовщик Андрукевич. Это молодой красивый малый, страстный охотник и большой мой приятель.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
За вальдшнепами
— Ну что, Микола? — спрашиваю. — Верно, вальдшнепы прилетели?
— Прилетели, пане, — отвечает Микола, — я сегодня ходив по леси и бачыв (видел) бильше як десять. Воны вже давно прылетилы але мало их було, а теперь вже багацько (много).
Я знал, что на слова Андрукевича можно положиться, так как он никогда не лжет и не преувеличивает количества найденной дичи. На вальдшнепов же я готов отправляться во всякое время, на какое угодно расстояние и по какой угодно дороге. Поэтому я сказал ему, что завтра же приеду к нему на охоту, и он обещал дожидаться меня.
На следующий день я вместе с братом отправился в лес, называемый обыкновенно Контроверсом, который лежит верстах в четырех (свыше 4,2 километра. — Прим. редакции) от города. Это огромный дубовый лес в полторы тысячи десятин (площадь свыше 1600 гектаров. — Прим. редакции), из-за которого уже лет 20 идет спор между одним частным владельцем и казною.
Андрукевич служит в этом лесу полесовщиком, но жалованья не получает уже несколько лет, так как помещик, разорившийся на ведении этой тяжбы, обещает уплатить ему жалованье только тогда, когда выиграет дело. Только привязанность к родному лесу, в котором Андрукевич провел всю жизнь, заставляет его продолжать эту безвозмездную службу.
Зато он знает свой лес в совершенстве: каждый дуб, каждое гнездо, почти каждая птичка леса ему знакомы как нельзя более. К тому же он хороший наблюдатель, чрезвычайно интересуется нравами животных и многое в этой области знает такого, что известно не каждому естествоиспытателю. Он страстный охотник, но никто больше его не бережет дичи, никакая нужда не заставит его весною убить зайца или ограбить утиное гнездо.
Досадные потери
Андрукевич повел нас по лесу, и, подойдя к опушке в небольшой кучке кустов, он предупредил, что здесь есть несколько вальдшнепов. Действительно, два наших сеттера заискали горячо, потом потянули, наконец, замерли на стойке. «Пиль!» С шумом поднялся один вальдшнеп, за ним — другой, но «первый блин комом», и вальдшнепы, провожаемые выстрелами, благополучно улетели.
Пошли мы дальше. Высокие, довольно густые кусты образовали опушку, справа тянулся лес. Кое-где по опушке лежал еще снег, земля была мягка и влажна, а на более низких местах стояли большие лужи.
Лес еще не распускался; даже мохнатых почек ивы, которая распускается очень рано, не было видно. Вальдшнепы держались только по опушкам, в чаще их вовсе не было. Они были довольно сторожки, и многие поднимались без стойки, не подпустив даже на выстрел.
Вообще же мы нашли не более 10-12 вальдшнепов, из коих я убил трех, да из них одного потерял. Удивительная, право, вещь, как трудно найти раненого вальдшнепа; очень хорошо заметил место, где он упал; его искали две собаки, но он как в воду канул! И без таких потерь — потерь очень досадных — не обходится ни одна охота на вальдшнепов!
Экскурсия по лесу
Часов пять мы крутили по лесу. Андрукевич показал нам громадное орлиное гнездо, построенное на высоком дереве, рассказал, каких трудов стоило ему вынуть из гнезда пару орлят; одного из этих орлят он дал мне, и этот орленок жил у меня более года, но доставлял очень мало удовольствия: он по целым часам сидел неподвижно на дереве и оживлялся только тогда, когда ему подносили пищу.
Далее Андрукевич показал нам гнездо воронов, построенное на высочайшем дубе; гнездо это, по его словам, построено так давно, что он еще ребенком несколько раз покушался добраться до него и один раз был уже почти возле самого гнезда, но старые вороны с таким остервенением напали на него, что он должен был ретироваться. Теперь в гнезде были уже молодые, и мы видели, как старики прилетали к ним и кормили их какой-то дрянью.
Возле этого дерева стоял ряд других таких же высоких деревьев, на которых были расположены гнезда кобчиков (мелких соколов. — Прим. редакции), которых Андрукевич преследует с ожесточением, так как они бьют у него голубей. Он говорит, что из некоторых гнезд в прошлом году он вынимал по шести и восьми молодых. Другие же гнезда, до которых нельзя было добраться, он расстреливал из ружья, но кобчики и в этом году опять принялись за постройку.
Далее он показал нам несколько старых дубов, в дуплах которых ежегодно вьют гнезда кряквы: и действительно, возле одного дерева мы нашли скорлупу утиных яиц (конечно, прошлогодних, так как утки тогда еще не разбивались на пары). Я спрашивал его, каким же образом утка переносит детей с дерева на землю: он отвечал, что и сам интересовался этим вопросом, но увидеть процесс переноса уткой детей ему не удалось.
Наконец, в густых кустах он показал нам труп лисицы, съеденной волками: от трупа остались только шкура с хвостом да голова.
Встреча с громадной змеей
Андрукевич с видимым удовольствием водил нас по своим обширным владениям, показывал все, по его мнению, интересное и без умолку рассказывал; мы его внимательно слушали, зная, что у него есть что порассказать и что он не пожертвует истиной ради красного словца; он хотел нам показать еще кое-какие гнезда, но наступал уже вечер, и нужно было торопиться домой. Когда же подошли к его хате, то он показал нам дерево, на котором в прошлом году он видел громадную змею.
— Гнав я череду (скот), — рассказывал он, — и бачу (вижу) що вона гляне на це дерево — тай в сторону, обходит! Я пидыйшов ближе, подывывся (посмотрел) — аж мыни шапка слизла с головы со страху — кругом дерева обвилась гадюка така груба, як рука, а довга (длинная — Прим. редакции) — може дви сажени (4,26 метра. — Прим. редакции)! Глаза як у быка, а в роти она трымала (держала. — Прим. редакции) сойку, которая была еще жива и трепыхалась. Я утик до дому, як скаженный (бешеный), а писля килько мисяцив не пидходил к тому дереву.
— У страха глаза велики: может быть, от того она показалась тебе такой огромной?
— Та ни, пане, — возразил рассказчик, — гадюк тут багацько, и я их часто бачу, але такой громадыны николы не бачыв!
Трюк с шапкой
Между тем солнце спустилось, небо затягивалось облаками, воздух заметно свежел. Мы решили остаться еще на полчаса, чтобы посмотреть, не будет ли тяги. Поручили Андрукевичу разложить костер, а сами стали на места.
Тихо было в лесу. Беззвучно носились в воздухе нетопыри и совы. Изредка со свистом проносились утки, шлепаясь где-нибудь в лужу. Наконец, где-то вдали раздалось хватающее охотника за душу «корканье» вальдшнепа…
Ближе и ближе, наконец, обрисовалась распластанная фигура вальдшнепа, который летел мимо меня на противоположной стороне небольшой поляны. Стрелять было далеко, и я употребил маневр, который мне нередко удавался: я бросил вверх шапку. Действительно, вальдшнеп круто свернул на меня, но, заметив обман, пролетел мимо, не приблизившись на выстрел. Утки все чаще и чаще сновали над головою.
Наступала ночь. Я пошел на костер, возле которого застал уже моих товарищей. По словам Андрукевича, мой вальдшнеп протянул очень близко от костра, и Андрукевич стрелял по нему, но ружье дало осечку.
— Скажена люшня, — заметил он, — кильки она мени коштуе (стоит). О цей зимы я до кабана стриляв на десять крокив (шагов. — Прим. редакции) — осечка! А до одного зайца шисть раз стреляв, шисть пистонов спортыв: не стреляе рушныце (ружье. — Прим. редакции), той годи!
Посидели мы у костра, погрелись, посмеялись рассказам Андрукевича о его охотничьих неудачах и отправились по домам.
Утомительная прогулка по болоту
На третий день меня опять соблазнили поехать на тягу. Решено было ехать на Бугар, верст за 10 (около 10,7 километра. — Прим. редакции) от города, где каждый год бывает хорошая тяга. Мы отправились в четверг. Поехали по почтовой дороге, затем свернули на болото, и так как до тяги оставалось еще часа два, то мы услали лошадей вперед, а сами с собаками решили дойти до места тяги пешком в надежде найти на болоте вальдшнепов и бекасов.
День был прелестный — ясный, тихий и умеренно теплый. Опять я продирался сквозь кусты, ходил по болоту, завернул и в лес, усердно искали и мои товарищи, а собаки просто из кожи лезли, чтобы угодить своим господам. Но дичи не было.
Бекасы, правда, носились над головою с своим задорным «таку-таку», но стоило поднять ружье, чтобы они мгновенно поднялись на недосягаемую высоту; на болоте же их не было. Дупеля и гаршнепы также не попадались. Вальдшнепов нашли всего двух, из коих одного убили, но никак не могли найти. Версты три (3,2 километра. — Прим. редакции) тащились мы до леса, в котором происходит тяга. Дошли усталые, сердитые и тотчас же разбрелись по местам.
Бугар состоит из длинного болота шириною около «вершка» и в середине густо заросшего камышом, березняком и ольхой. По сторонам этого болота тянется старый дубовый лес, который с каждым годом все более и более походит на плохо выбритую бороду: вместо первобытной чащи теперь кое-где торчат кучки деревьев, которые все более вытесняются массой пней и кустов. Лес этот отведен в надел крестьянам, которые, нуждаясь в пахотной земле и деньгах, вырубают его беспощадно.
Тяга происходит обыкновенно на болоте, причем каждый вальдшнеп облетает его кругом. Поэтому охотники становятся на противоположных сторонах болота, под лесом, и каждый почти вальдшнеп не менее двух раз попадает под выстрелы.
С. Д—вич, г. Литин, апрель 1879 года
Этот материал был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов. Газета для души» в апреле 2018 года.
