Некоторые из охотников намеревались было пропустить по чарочке, но распорядитель протестовал против «этого тормоза», как он выразился, и пригласил немедленно взять билеты-номера и следовать за ним с соблюдением полнейшей тишины, без курения, чиханья, кряканья, оханья и так далее.
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — В № 9 (148).
Номера взяты и 18 человек, вооруженных исключительно скорострелками, кроме двоих, гуськом потянулись вдоль узкого дола, поросшего по обеим сторонам крупным и частым чернолесьем. Поставлен первый номер, затем второй и так далее.
Глава четвертая
Тихо прозвучал рожок Ф-pa Е-ича и вдали загудела музыка дружного гона. Она все ближе и ближе, слышатся отдельные голоса, с гиком, визгом раздается по всему лесу стук палок по стволам высоких дерев. Чу! Раздался выстрел… Вон второй, третий…
Я стоял на № 15, как вкопанный, устремив неподвижно взор в глубокую чащу. Сердце билось, ноги дрожали — одним словом я испытывал неведомые доселе чувства. Ружье мое было на перевесе.
Вдруг выскочил матерый заяц; на мгновение присел, прислушался к шуму и снова было помчался вдоль цепи, но мой выстрел уложил его наповал. Вложена новая гильза и принята та же неподвижная, выжидающая поза.
Вон мелькнула пара белячков и побежала на соседний номер… Послышались две осечки, следом крепкое словцо, и счастливая парочка благополучно утекла в чащу; прогремели еще два–три выстрела, и загон сошел на нет.
Повернувшись на своих номерах, мы ждали гона с другой стороны оврага. Прошло около получаса, когда раздался тот же сигнал и загудел гон. Этот загон был, по-видимому, счастливее первого: выстрелы слышались чаще, нужно было ожидать большей добычи. Цепь охотников порвалась и следовала на первый номер, где должна была ждать дальнейших распоряжений.
Результаты оказались не вполне утешительные: семеро «косых» лежали у ног своих владетелей, которых менее счастливые поздравили все-таки с полем, хотя такое поле, по замечанию бывалых, и выеденного яйца не стоит.
— Вы, Ф-р И-ич, — обратился Щ-ов к следователю, — кажется тоже имели намерение выпалить?
— Имел-с, М-им М-ич, имел-с, — горячился следователь, хлопая кулаком по камере свой заряжающейся с дула двустволки, — да черт что-ли сморкнул мне в капсюли — застряло в проклятых… Ну и чик-чик, а «косые»-то чуть не между ног встелеляхивают! Разрядить что-ли? — раздумывал следователь, и вынул было шомпол, но потом, снова вложив его, надел пистоны и два выстрела полетели в вольный свет. — Вот, сволочь, когда не нужно, так разорваться готово!… — и он зачем-то еще крепче ударил по камере.
— Коли, батенька, хотите быть охотником, говорил менторски М-им М-ич, — так бросьте вашу «мешалку», да заведите хоть легонькую «централочку»; тогда и кулакам работы не будет, да и чиканья-то едва ли услышите.
Следователь что-то невнятно пробормотал и злобно стал заколачивать заряды в свою сконфузившуюся двухстволку.
— С полем что ли поздравить Вас, Н-а П-ич? — обратился я к С-ову, отиравшему градом катившийся со лба пот.
— Как же, отец родной, с полем, да еще с каким: чуть-чуть не залепил мальчишке в непоказанное место; сидит дьяволенок в кусту, да и орет благим матом. Мелькнуло что-то белое, я приложился, глядь, а он, протобестия, оправляется.
Я посмеялся и отошел.
— Господа, на лошадей! — приглашал Ф-р Е-ич, подъезжая молодцевато верхом к группе охотников. — Загонщики, живо, вперед! Сейчас обложите Горелую шишку и к Немецкой меже погоните. Ну, трогай, с Богом! Да только ни гу-гу, а не то знаешь смиренницу-то… — Ф-р Е-ич погрозил плетью.
Глава пятая
Мы также сели на лошадей и последовали по пятам своего распорядителя в глубину леса. Через десять минут мы остановились перед очень большой котловиной, поросшей частым молодельником и окруженной с трех сторон высокими холмами, а четвертая сливалась с равниною полей.
Ф-р Е-ич, сидя на лошади, указывал молча на совершенно свежие волчьи следы, которые рельефно отпечатлелись на песчаной дороге, за ночь смоченной дождем. Следов было много; они шли по направлению именно к этой котловине.
Мы слезли, сгруппировались плотненько и Ф-р Е-ич рассказал нам вполголоса, что, проезжая сегодня ранним утром мимо этой котловины, он подвывал волкам, и что они не замедлили откликнуться. По его соображению, он слышал никак не менее пяти голосов. Окончив рассказ, он убедительно просил охотников подчиниться всем тем требованиям, кои особенно необходимы в данном случае и кои были высказаны им раньше.
Загонщики были оставлены в поле, а охотники потянулись по косогору, чтобы занять отлогости котловины и встретить зверя с горы, где лес был еще гуще и старше, чем в котловине. Путь к цели был нелегок: нужно было прокладывать его, не щадя ни лица, по которому немилосердно хлестали тонкие и гибкие ветви, ни рук, ни платья, на котором, после этой путины, появились довольно солидные прорехи.
Едва был поставлен первый номер, как почти из-под его носа вскочил серый и, показав свои широкие гачи, мгновенно утек. Ф-р Е-ч спустился с противоположного косогора и самолично повел загон, отказавшись, ради успеха, от участия в засаде. Действительно, загон шел мастерски, впрочем, может быть потому, что с крутизны вся цепь загонщиков была как на ладони, — лениться в виду охотников было неудобно.
Раздался первый выстрел и в моем воображении моментально воскрес Л-ин, сидевший тетеревом на березе. «Уж не махнуть ли и мне?» — подумал я, но тотчас оправился и стал бодро поджидать желанную добычу.
Вдруг мелькнула, вытянув хвост трубой, лисица и выскочила, шагах в 40 от меня. Не утерпел… и брякнул картечью… Перекувырнулась «курятница» и пошла вилять вдоль цепи; на двух номерах ее встретили залпами, но неудачно, и только на третьем избитая кумушка сложила свои косточки.
А там дальше шла ужаснейшая канонада, разостлавшая густую полосу синего дыма над верхушками молодельника. Сосед мой справа, внушительных размеров купец-мельник, палил по зайцам и здоровехонькими отпускал их на соседние номера: один перепал на мой и составил мой трофей.
«Где же волки? — думал я. — Неужели утекли, пока мы становились по номерам?». Предположения мои действительно оправдались. Ф-р Е-ич объяснил после, что та трескотня и ломка деревьев, которая весьма гулко раздавалась при нашем путешествии к номерам, конечно, не могла не иметь своих дурных последствий: волки утекли в противоположную сторону, хотя присутствие их было несомненно.
Глава шестая
Тем не менее, этот загон был достаточно удачен: три лисы и 12 русаков и беляков свидетельствовали воочию о неподдельном довольстве охотников.
Недоволен лишь был мой спутник, мой добродушнейший господин К-зе. На его печальном лице отпечатлелась глубокая скорбь. И действительно, нельзя было и не быть ей, когда из-под самого, что называется, носа выхвачена была метким выстрелом Щ-ова здоровеннейшая лисица, да такая цветистая и пушистая, что едва-ли, по словам милейшего К-зе, и есть такая другая на белом свете.
Наскочила она на К-зе чуть не в пяти шагах, дерябнул он в нее дробью, да так увесисто, что ажно клочья полетели, но злодейка, крепко раненая, собрав свои последние силы, успела добежать до номера Щ-ова, где и пала, под громом смертельного выстрела. Предстояло решить очень трудный вопрос: чья лисица? Кто больше на нее имеет прав? Общество охотников, на основании установленных правил, высказалось в пользу Щ-ова, который, к великой досаде опечаленного К-зе, изящно прицепил ее к задку своего охотничьего экипажа.
Долго не мог успокоиться К-зе от этой потери и долго еще каждому поодиночке, втихомолку, доказывал, что он совершенно незаконно лишен прав на лисицу, и что этот суд был пристрастен. К-зе ничем не мог мотивировать своих возбужденных соображений…
Последний загон отнял у нас немало времени, а потому до вечера едва-едва мы успели прогнать еще раз; трофеями этого загона были еще две лисицы и пять или шесть русаков.
Стали собираться ко дворам. Купец-мельник укладывал свою «харчистую» одностволку в холщовый чехол; какой-то мужичонка его допрашивал:
— Не посчастливилось, знать, Ваше степенство? Что-то дичины-то не приметно…
— Да не наскакивала, брательник… всего одного и видал, — отвечал купец.
— Врет, врет, мякинное брюхо!— говорил мне шепотом С-ов. — Сидело бы ты, пузо, лучше на мельнице, да муку мололо, чем промеж ног зайцев-то пропускать; видел я, как он из своей пушки-то в вольный свет задувал. Ах ты, чертова бадья, врет и не поморщится… Уж таково это отродье купецкое: без вранья, да без обмана шагу не сделает… И молитву-то поди когда, читает, так, полагать надо, слова два-три накинет или убавит…
— А что это, Н-а П-ч, нашего Дибича не слыхать? — спросил я С-ова, заметив только сейчас полное безучастие Б-ова в наших разговорах.
— Огорчен, батенька, и огорчен-то до глубины души! Кадило у него какая-то шельма, опорожнила.
— Какое кадило?
— Дибичевское кадило не дышит и не горит, а чаду подпускает… Ровнехонько четыре полштофа в его кадило вмещается и через сутки совершенно улетучивается… Теперь Дибич сам не свой, ходит повеся нос, потому ему пустое кадило все чувства отшибает…
Как раз подошел Дибич.
— Говорят, с Вами несчастье приключилось? — спросил я шутливо Б-ова.
— И не говорите!.. — Б-ов скорчил уморительную рожу. — Вон Сережка «Докторский» вылакал, да и валяется теперь, как стерва, без чувств… Поверите, — слеза даже прошибла, когда я увидал мое кадило опорожненным!… — Б-ов вздохнул и побрел к своему тарантасу.
Глава седьмая
Ф-р Е-ич, выстроив во фрунт загонщиков, угощал водкой, при чем хвалил их за усердие и беспрекословную исполнительность.
— Благодарим, Ф-р Е-ич, — кричали подвыпившее мужики. — Мы для тебя, что хошь предоставим… Коли опять вздумаешь облавничать, так только кликни, в секунд явимся…
— Ну и спасибо! Домой придете, — приходите за деньгами. А теперь прощайте! — Ф-р Е-ич сел на тележку и наш поезд двинулся на ночлег.
Мой спутник все еще не мог успокоиться по поводу утраченной лисицы и отрицал правоту охотничьего приговора.
Вечерело когда мы въехали в деревню. Вот сквозь тусклые стекла покосившейся избушки мелькает огонек, а возле нее и говор, и смех: должно быть тут сговор. Возле кабака шумела подкутившая толпа, пересыпая свой хаотический говор такими увесистыми приправами, что невольно изумляешься лексической изобретательности русского человека по части «выразительных междометий».
Вот идут, обнявшись и покачиваясь, три бабы и во всю глотку орут какую-то разухабистую песню, а возле них подросток с азартом наигрывает на гармонике что-то совсем неподходящее, но вероятно в полной уверенности, что лучшего и гармоничного аккомпанемента и придумать нельзя.
Вот нетвердым шагом идет мужик, без сапог и фуражки, тянет во всю мочь хриплым голосом одну ноту; при встрече с нами почему-то закричал «Ура!» и при этом всем корпусом растянулся на влажную землю, испустив какой-то глухой и болезненный стон.
Весь поезд остановился возле нашей квартиры, так как общим советом было постановлено — дать передышку лошадям и в ночь же ехать в город, так как большинство из нас были чиновники и на утро должны были идти к своему служебному посту.
Самовар, закуска и выпивка были скоро приготовлены и все с огромным аппетитом приступили к наполнению своих отощавших желудков. Разговор, естественно, клеился плохо,— так каждый в данную минуту занят был более существенным. Вошел депутат загонщиков за получением гонорара; Ф-р Е-ич рассчитал их и, отпуская, заметил:
— Теперь дня три будете без задних ног…
Мало-помалу публика стала разговорчивее: видно было, что служение мамоне приближается к концу. Капитан К-ов, кавказский служака, изъездивший Кавказ вдоль и поперек, стал рассказывать соседу свои охотничьи заметки, которые были настолько интересны, что к ним скоро стали прислушиваться все.
Глава восьмая (история капитана)
— Это было в Саратовской губернии, — рассказывал капитан. — Охотился я на вальдшнепов; местность малознакомая; немножко увлекся охотой и не заметил, что солнце уже пало на горизонт; знаю, что зашел далеко — пора и выбираться бы, да не тут-то было: только направишь стопы на путь, смотришь — собака стоит, вылетит вальдшнеп, а не то пара, — бряк! бряк! А уж заметно вечереет.
Так я и доходился до того, что хоть глаз выколи; а лес кругом, идти куда и сам черт в этакой-то тьме едва ли разберет. Поплутал, поплутал, выбился из сил и решился под первым удобным кустом ночевать. Только было расположился, слышу слабо долетающей до меня вой. У меня, знаете ли, сохранилась кавказская привычка: на какую бы охоту ни шел, а пули три–четыре все-таки в патронташ вкладываешь. «Дай, — думаю, — пойду на голос; не подвернется ли серый!..»
Иду, вой все ближе и ближе… Остановлюсь, прислушаюсь и опять вперед. Собака тащится по пятам. Наконец вой стал так близок, что казалось не более как в 20 шагах. Я старался что-нибудь рассмотреть, но было тщетно: пред мною расстилалась непроглядная тьма. Снова вой и снова я кошачьей поступью и, притаив дыхание, иду вперед. Я был не более в 8–10 шагах от зверя, но разглядеть его был решительно не в состоянии, хотя и не отрывал своих глаз от того направления, по которому раздавался вой.
Вдруг не более как в пяти шагах завозилась какая-то черная масса… Моментально я вынул ружье и приложил палец, чтобы ударить по этой массе, положение которой я уже определил безошибочно. Но, о ужас! Зверь кашлянул по-человечески. Знаете ли, я человек бывалый, но и то меня взяла какая-то безотчетная оторопь, дрожь пробежала по телу… «Что за черт, — думаю, — тут возится?..» Еще кашель, и еще, и еще… В кустах фыркнула лошадь.
— Кто тут? — закричал я каким-то неестественным голосом.
— А Вы кто? — был ответ.
— Да ведь я Вас хотел уложить; к счастью, в тот момент, когда я хотел спустить курок, вы кашлянули.
Подошел охотник и объяснил мне, что выслеживает волков, причем добавил, что уж раз в него залепили эдак же картечью по ногам и теперь еще в дурную погоду отзывается. Могу сказать, господа, такого мастерского воя я никогда не слыхал, — нельзя было уловить ни малейшей фальшивой ноты, не было заметно даже самого слабого оттенка человеческого голоса: он выл, можно сказать, как самый лучший из волков: он мог быть между волками тем, чем лучший оперный певец между нами…
Он знал лес как свои пять пальцев, а потому мы скоро без затруднений выбрались на дорогу. Расставаясь, я ему, шутя, сказал:
— А все-таки не забудьте за мое здоровье отслужить молебен. Путешествовали бы Вы теперь к праотцам, хорошо, что кашель-то к Вам подвернулся.
Глава девятая
— Другой бы подумал на Вашем месте, что нечистая сила тут забавляется, — вставил мимоходом свое замечание Щ-ов.
— Кстати, — поговорили бы Вы, М-ил М-ич, — обратился я к Щ-ову, — насчет нечистой-то с вашим сотоварищем по охоте, — с их степенством купцом с одностволкой, так он порассказал бы вам диковинок. Мы сегодня по этому предмету с ним по душам беседовали; он фанатически верует и в чертей, и в ведьм, и во всю прочую поганщину. Вот какие ужасы мне он рассказывал:
— Был, — говорит, — я на Урале и пас стадо баранов; сижу я возле кибитки, да поглядываю на стадо. Вдруг, откуда ни возьмись, огненный шар, так на аршин (свыше 70 см. — Прим. редакции) от земли, и прет прямехонько на меня. Ну, мекаю, быть беде! Прощайте сроднички, не видать больше мне вас!.. Испугался я и стал молитву творить. Только промолвил: «Господи, не погуби без покаяния грешной души раба твоего Павла», как, веришь ли, шарахнется он в сторону, да в ярку как хватит, так тут же и растянулась, и раздулась гора-горой!.. И понесло таким смрадом, инда дух заперло… Это вот какая сила, — продолжал он, глубоко вздохнув: — вот мы, примерно, с вами лясы пустые точим, и не видим того, что у нас и в ушах, и в ноздрях, и везде может по духу сидит!
Я улыбнулся и вздумал было маленько подшутить над своим собеседником и как бы пресерьезно спросил его: как-же, мол, я теперь сморкаться-то стану, коли у меня в платок два черта вывалятся? Он понял мою иронию и бесцеремонно-укоризненно отвечал:
— Зубоскал Вы, прости Господи!.. «Финти-флюхер»!.. — и, обиженный, неуклюже зашагал от меня прочь.
— А все-таки, господа, облава-та вышла незавидная, — заметил Д-ов. — В былое не так мы стреливали: зайцев-то чуть не возами возили.
— Оставайтесь, господа, еще на денек, — приглашал Ф-р. Е-ич. — Местечки есть у меня получше, понадежнее…
Большинство отказалось принять любезное приглашение Ф-ра Е- ича, отговариваясь долгом службы, и пожелало воспользоваться этою любезностью при более благоприятных обстоятельствах.
Часы пробили полночь. Приказали закладывать лошадей. Кучера таскали наши вещи и укладывали в экипажи. Через четверть часа мы оставили Плетневку и при ярком лунном освещении, одолеваемые тяжелой дремотой, не торопясь держали свой путь к В-ку.
С. И. Сл—ов, г. В—в, октябрь 1882 г.
