Вальдшнеп здесь пролетает тоже массами, но распределяется опять-таки по необозримым пространствам, по бесчисленным речкам, орошающим Чердынский уезд так изобильно, как вряд ли еще орошается какой уголок земного шара. Здесь берут начало реки Печора, Вишера, Колва, Березовка, Вишерка; здесь протекает река Кама и все они имеют тысячи притоков разной величины.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Поэтому, хотя здесь пролетает масса вальдшнепов, но охоты на пролетных вальдшнепов нет. Есть только охота на тяге, а вальдшнеп тянет только там, где осел и где намерен выводить, а так как таких мест здесь миллионы, то и приходится увидеть и, пожалуй, при удаче, убить двух, много трех вальдшнепов, а затем — конец.
Другая пернатая дичь
Бекасы, как я уже сказал, прилетают и пролетают здесь вместе с чирком, большею частью в конце апреля. По пролетным я не охотился и не знаю, как пролетают они, — стайками или попарно, ночью или днем. Случалось, на хорошем месте, подымать пары две-три, но определить — пролетные они или нет, — я не мог.
Зато с большою точностью можно определить прилетного, местного бекаса: он постоянно, чуть не целый день, токует, то кружась в воздухе и издавая звуки, благодаря которым местные жители называют его «польским барашком» (польским — полевым), то сидя на дереве, даже нередко на полевом заборе.
В последнем случае он, впрочем, издает звуки: «чи-ки чи-ки», а звуков барашковых не издает, да и издавать не может, так как известно, что звуки, сходные с блеянием барана, бекас производит в воздухе крайними хвостовыми перьями. Я не буду спорить, если кто будет утверждать, что и пролетный бекас токует.
Бекасов здесь тоже масса, но так как и бекас выводится на болотах, изобильно рассеянных по нашей сторонке, то и он так же редко попадается, как дупель и вальдшнеп, почему специально за ним охотиться здесь весной — немыслимо.
Осеню же, когда начинается высыпка бекасов, их хотя бывает очень много, несравненно больше, чем дупелей, но и тут опять горе: высыпка продолжается дней 10–12, а затем — ни пера. Высыпки, как бекасов, так равно дупелей и гаршнепов, бывают здесь в конце августа, а уже в начале сентября охотник может найти разве только запоздалого или хворого длинноносика.
О гаршнепах могу сказать очень мало, так как и самих их здесь очень, очень мало. Мой бывший товарищ, галантерейник В. Г. П., о них даже и понятия не имеет: ни разу в жизни не видал и, следовательно, даже ни разу по ним не промазал. За 20 лет моей постоянной здесь охоты, я убил счетом восемь гаршнепов и всех их в конце августа, позднее, чем приходится бить дупеля и бекаса. Полагаю, что гаршнеп долетает только до Чердыни и то лишь отдельными экземплярами.
Коростель, если дозволено будет о нем сказать, так как, по мнению В. Г. П., это «лядащая» (никудышная. — Прим. редакции) птица, прилетает сюда позднее всей дичи, в конце мая и даже в начале июня, почти вместе с перепелом, который здесь великая редкость, так что когда услышишь его резкую песню — бой, то невольно перенесешься на родину, на милый юг, туда, где, как выразился Гоголь, «…бьет перепел во ржи».
Водяная курочка здесь водится, но очень редко и о ней я могу сказать еще менее, чем о гаршнепе. Кроншнеп бывает, но весьма редко, так редко, что даже время его прилета определить нельзя. Услышишь в конце мая или вначале июня его жалобную, протяжную песнь и невольно подумаешь: «сиротка, заблудшая, — родину, родных потерял».
Ржанки, по-здешнему «севки», во множестве пролетают в то именно время, когда здесь сеют овес и ячмень, почему туземцы и зовут их «севками». Они смирны; прилетают табунами штук в пятьдесят и более, садятся на поля. Охота за ними прибыльная, но никакого удовольствия не представляет.
Пролетают они на дальний север и пролет их продолжается с неделю, редко дольше. Обратного их пролета осенью я никогда не видел и объяснить это явление до сих пор не могу. Здесь, в окрестностях Чердыни, ни одной выводной пары их не остается, и мы видим ржанок раз — только весной.
Чибиса здесь никогда не бывает, между тем как чаек масса. Аиста и цапли тоже нет. Куликов, начиная с песчаника и кончая куликом-сорокой, бывает много. Теперь — местная дичь: глухарь, тетерев, куропатка (исключительно белая, серой и в помине нет) и рябчик — вот и весь перечень лесной пернатой дичи.
Моменты блаженства
Весной охота на токах глухариных и тетеревиных считается здесь лучшею охотой, и не без основания. Хотя вы, многоуважаемый читатель-охотник, вероятно бывали на глухариных и тетеревиных токах не раз и знакомы со всеми удовольствиями, которые испытывает охотник при удачной охоте на этих токах, но, тем не менее, я кратко опишу эту охоту, в том виде, в каком она дается здешнему охотнику…
Глухариный ток всегда начинается ранее тетеревиного, именно в конце марта и в начале апреля. Сначала глухарь токует на дереве, в половине же апреля, — а если весна поздняя, то в конце апреля, — он спускается на землю и уже тогда вступает в драку с товарищами, чего не делает, токуя на дереве.
Ток глухаря на дереве известен всем охотникам: его щелканье, состоящее из шести, и не более девяти, отдельных ударов и за сим трели, дает охотнику возможность подкрадываться к нему, когда он, разхохлившись, ходит по сухой ветви большого дерева. В большинстве случаев замолкнут удары и трель глухаря, — замрет опытный охотник на месте.
Чаще всего здесь приходится ходить на глухариные тока на лыжах, да на таких лыжах, доложу вам, на которых охотник, по насту, бывающему здесь всегда в это время, скользит без шума и шороха, как по маслу. Затих, говорю, глухарь, замер на лыжах охотник. Начал токовик, — двинулся охотник.
Вот охотник вошел в круг выстрела, но стрелять еще не решается: его девиз «наверняка!»… Он говорит себе: жди, иначе… иначе… ты будешь дурак… подлец… Иначе… Но тут прилив крови, вызвавший этот поток внутренних предостережений, утихает; охотник начинает осматриваться: «Да, далеконько, — решает он. — Еще бы пять, шесть шагов подъехать».
Густая ель скрывает его от токовика, который, окончив свою трель, обращается весь в слух и зрение, и горе, горе неопытному или горячему охотнику, если он в этот момент сделает движение, слуху или зрению доступное. За это он услышит резкое хлопанье крыльев улетающего токовика, хлопанье едва ли не равное хлопанью оскорбительных пощечин.
Но блажен, кто выдержит этот испытующий момент; за ним немедленно раздается новое щелканье, новая трель любовной песни токовика и тогда охотник смело делает заветные пять-шесть шагов, останавливается и, унявши вновь закипевшую кровь, медленно, с каким-то особенным трепетом, с которым не может равняться ни один момент в скудной радостями жизни человека, поднимает ружье…
Вот он прикладывается, целится, вздрагивает нервно, укрепляется… Все готово, только слегка надавить спуск… Но в это мгновение разхохлившийся токовик, кончив песнь любви, моментально складывает распущенные крылья и хвост, словно солдат руки по швам, и снова обращается в слух и зрение…
Боже мой, что это за миг!.. Таких моментов в бедной жизни человека, ох — как мало!.. Но вот, нажат плавно спуск, грянул выстрел, захлопал пернатый любовник своими большими крыльями и свалился на землю… Летит к нему «галантерейник», ни ног, ни лыж не чуя под собой, да и себя худо сознавая… Он в состоянии упоения… Он счастлив, как редко бывает счастлив человек…
Он поднял глухаря, присел на первом попавшемся пне, чтоб дать отдых сердцу, полюбоваться добычей… если «галантерейник» совсем порядочный человек, то даже выпить и закусить… Потом он снова пошел вперед, двигаясь без остановки вплоть до встречи с новым пернатым влюбленным, который, как частенько и мы, грешные, за минуту наслаждения, рискует верной гибелью!..
П.В. Белдыцкий, г. Чердынь, 1884 г.
