Начатие, или Старый соболь первого дня
Орех и рябина нынче в Кетской тайге не уродились, и на добычливую соболевку рассчитывать не приходилось. Но, как говорится, охота пуще неволи: и отпуск перенесен на ноябрь, и обе сучонки после щенения соски подобрали, и приобретенный «Зауэр» опробовать не терпелось. Последние дни перед отъездом все не так — и на работе, и дома. Проснешься среди ночи и долго лежишь с открытыми глазами, а сердце щемит — скорей бы! || Вячеслав МАКСИМОВ, г. Томск
Дорога была долгой, полна суеты и перебранок с проводниками из-за собак. Потом — «кукурузник», летевший почти на честном слове. Наконец, посадка. Встречают, не соврать бы, все охотники крохотного поселка. Помогают нести: кто рюкзак, кто печку в мешке, кто лыжи. Собак веду сам. От аэропорта, если можно так назвать избушку на поляне с полосатым «колдуном» на шесте, доезжаем на КАВЗике до дома охотоведа. Собак запираю в гараж, ключ — как амулет на шею.
Располагаемся в предбаннике. Ближе к дому ораву охотников жены не подпускают. Начинается раздача заказов: кому патрончики для мелкашки, кому леску для вязания «иконок», кому боты «прощай, молодость», новые пули Полева, тросики для капканов и многое другое.
Мужики рассаживаются на корточки вдоль стен: кто крутит козью ножку, кто угощается папиросами или сигаретами, начинается разговор. Намечаем день и час отъезда, кто, на чем и в какой очередности. И вот, когда все переговорено, начинаются приглашения осмотреть кобеля, лучшего соболятника, и пр.
Калейдоскопом проходят люди, гаражи, бани, бочки с капустой, грибами, и везде табачный дым, громкая речь и ругливые бабы. Все желают угостить кто копченой медвежатиной, кто сорожкой особого Басмасовского посола с низовьев Кети, кто брусникой размером с клюкву, кто клюквой размером с виноград. Все происходит как бы само собой, бестелесным перемещением сознания и органов чувств в пространстве. «Наркоз» длится день и почти всю ночь, пока сморенные усталостью и винными парами охотники не засыпают, где придется.
Часов в одиннадцать следующего дня опять сбор в предбаннике охотоведа. На улице тарахтят несколько «Беларусей» с телегами, вездеход, весь обвешанный мешками, рюкзаками, лыжами и прочим охотничьим имуществом. Пора заезжать. Осталось присесть на дорожку, и — с Богом.
Нас с соседом по участку «выбрасывают» на краю болотного прожора у материка. Короткое прощание, и вездеход уходит. Связь с цивилизацией прервалась.
…Обдает тишина. Разводим костер, варим чай с брусничным листом. Банка тушенки на двоих и последние полбулки хлеба, дальше — сухари. Ложимся спать.
Тайны мозга: вроде, спишь, а все слышишь, внутренний сторож уже начеку. Потрескивает багульник в соснячке на болоте. Говорю соседу вполголоса:
— Лоси, наверное.
Паша надернул бродни на босу ногу и двинулся по гривке. Я с ружьем — у бивака.
Медведь! Привстал на задние лапы и остолбенел, увидев меня. За треском и запахом багульника костра не причуял!
Кричу шепотом:
— Паша, здесь медведь, он нам нужен? — более идиотского вопроса в тот момент ожидать было трудно.
Ответ был достойный:
— Стреляй!
Я и бабахнул из нарезного ствола двойника калибра 28 на 7,62. А мушку перед охотой сделал из алюминия и крупнее, и выше, чтобы белковать в сумерках было сподручней. Пристрелять ружье решил в тайге. И, слава Богу, не попал — медведь ломанулся по болоту от меня как наскипидаренный.
А подумать бы, что с мясом делать будем, даже нигде не екнуло. До участков и первой избушки еще день пути. От выстрела проснулись собаки, побегали, побегали, ничего не поняли, но сделали вид, что ищут: «Вот и славно: ушел и ушел».
Утро золотое, ядреное, с ледком в котелке. Надо выдвигаться. Рюкзаки ужасают своими габаритами и весом…
До участка и своей первой избушки добрался без приключений. Мишка не заглядывал, все на своих местах, так, как оставлено в прошлом году. Попил чаю с костра. Настроил лучок. День надо посвятить заготовке дров и сушке жилища.
Звонко по сухостоине идет пила: «Зав-тра охо-та, зав-тра охо-та». Состояние волнительного счастья от свободы и ожидания адреналина.
День истек. Подморозило. Воздух чистый, густой и синий. Кухта на ветвях невесома. «Зав-тра охо-та, зав-тра охо-та», — поет душа.
Утро первого выхода выдалось сухим, с морозцем, но вскоре потеплело. Небо затянули серые низкие тучи. Шаг скор, хочется больше оббежать, осмотреть. По вискам струится пот. Первые дни в тайге городская лень и лишний вес выходят потом. Пот течет по рукам, капает с мизинцев, стекает под коленями в сапоги, пока тело не высохнет и не превратится в пружину. Со мной молодая собака. «Старушку» решил поберечь на разгар сезона.
Наш путик пересек соболиный след. Собака азартно забегала, исчезла. Стою, жду пятнадцать минут. Не возвращается: значит, встала плотно. «Зауэр», почищенный с вечера, покоится на плече. Решил его не заряжать до верного выстрела.
Соболь опытный, можно сказать — «профессор». Путает собаку, двоит, сбивает ее на жировочные следы белки, открытые места проходит широкими прыжками — ровная, крупная, красивая строчка. Погоня длится уже около полутора часов. Соболь нервничает — топчется по колоднику, запрыгивает на стволы деревьев, сорит корой. След нырнул под ветровал. Собака полезла туда же, однако вернулась и обогнула препятствие. Как хорошо читаются следы! Который год убеждаю себя: соболевать надо с одной собакой. Но не могу спокойно слышать вопли «охотницы», оставленной на привязи у зимовья.
Прошел еще час. Темп хода ни соболь, ни собака не сбавляют. Я тоже. Время перевалило за полдень. Падают редкие, крупные снежины. Суконные брюки и куртка отсырели, стали тяжелыми и неуклюжими.
Короткая остановка; забираюсь на выворотень, ладони лодочкой — к ушам, рот открыт, так лучше слышно, — вдруг лает? Нет, ватная тишина, и две цепочки следов, уходящие в тайгу. Переправляюсь по упавшей елке через ручей, оступился, зачерпнул воды. Чертыхаюсь, проклиная свою неуклюжесть. И вдруг за ручьем раздается чуть слышный лай.
«Или это кровь шумит в ушах?.. Померещилось?»
Снимаю сапог, отжимаю меховой чулок, портянку, обуваюсь.
«Ого! Время к двум часам. В семь уже будет темно».
Фонарик, спички, топор, котелок с собой, но ночевать в тайге желания нет. Действительно, слышен лай. Голос спокойный, размеренный, похожий на звук упавшей латунной гильзы.
Метрах в ста от собаки останавливаюсь, стараюсь унять дыхание, успокоиться. Давлю на скобу замка «Зауэра», она не подается. Давлю сильнее — безуспешно. В чем же дело? Вечером почистил ружья, замки работали с четким, коротким щелчком. Почему заклинило? Рукояткой ножа осторожно ударяю по скобе. Болт Гринера не выходит. Замерзло? Лихорадочно деру бересту. Достаю спички. Чиркаю — головки разваливаются, отсырели от пота. Чтобы унять волну бешенства на себя, стукнулся затылком о дерево.
«Не мог у избушки, перед выходом, проверить замок ружья и завернуть коробок в полиэтилен?!»
Собака продолжает спокойно лаять с одного места. Увидев меня, она оглядывается, виляет хвостом и переходит на противоположную сторону. Замыкаю круг — выходного следа нет. Созрело решение. Из рюкзака достаю кусок шнура, привязываю собаку к дереву. Снимаю куртку, расстилаю рядом и говорю:
— Смотри, я скоро приду!
И обратно к избушке своим следом. Шагом, бегом. Шагом, бегом.
Набиваю печку смольем и берестой, зажигаю. Кладу сверху ружье. Металл нагрелся, замок открылся, и выяснилось: до этого стрелял дымным порохом, образовался нагар, удален он был не весь, часть масла с сажей затекла в замок и закоксовала его. Вот она, проявилась немецкая точность подгонки частей ружья! Убрал «гуталин» и зарядил оба ствола.
В избушке был запасной сухой комплект нижнего белья. Благодаря ему половину пути обратно не так чувствовалась влажность брюк и свитера. Надвигались сумерки, а надо бы успеть до их наступления, пришлось предпринять второй марш-бросок. Вдруг пронзила мысль: «Идиот! Шнур был мокрый и сейчас наверняка обледенел! Если соболь начнет спускаться или пойдет верхом, собака может дернуться и задушиться. Черт бы побрал этого соболя, лучше бы его там не было! Если собака задушится, половина сезона псу под хвост!»
Прибавил ходу…
Собака жива. Перерезал шнур. Осмотрел высоченный кедр и выстрелил в подозрительный комок в кроне. Можно ли спутать урчание соболя с другими звуками? Конечно же, нет! Быстро перезарядил ружье и выстрелил второй раз. Показался соболь, тяжело прыгнул на толстый сук рядом стоящей сосны и пополз к стволу, осыпая снег. Собака тихонько скулила, не отрывая глаз от зверька. Третий выстрел произвел прицельно. Раненый зверек упал и побежал. Мгновение — и все было кончено.
Соболь был необычайно крупный самец второго цвета. Похоже, старый, клыки стерты до самых десен.
Как собаке удалось продержать зверька столько времени? Позже подсмотрел манеру ее работы. Только соболь шевельнется — она: «Гав!» Снова шевельнется — она опять лает. Зверек сидит, собака молчит. А была ведь еще молодая и совсем неопытная. Похвалил добытчицу, угостил ее халвой. Горсть съел сам, заел снегом. От влажной одежды начало познабливать. Аккуратно уложил соболя в рюкзак, надел куртку, отвязал шнур, осмотрелся — не забыл ли чего. Достал из кармашка рюкзака фонарик, чтобы подмышкой согреть батарейки.
«Ну, с почином».
Радость добычи омрачали только досадные мелочи с ружьем, спичками и мокрым шнуром. Жизнь горожанина располагает к беспечности, но два сегодняшних марш-броска надолго запомнятся правилом — в тайге мелочей не бывает.
