ЗАБАВНЫЕ ЗВЕРУШКИ

ЗАБАВНЫЕ ЗВЕРУШКИ

ВОРОНА-ВОРОВКА

Ворон охотники не любят. И правильно. Расплодилось их, что комаров в сырое лето. Орут противно, а, главное, птичьи гнёзда разоряют. Вокруг городов и сёл, где вороны в основном и жируют, певчей птахи нынче не услышишь. Всё повыела серая нечисть. К тому же, вороны умны и хитры, человека с ружьём знают и остерегаются, так что не враз их на мушку посадишь. Зато, если ты без ружья, эти птички и посмеяться над тобой могут.
…В семьдесят девятом ходили мы с другом Артемьичем по Тыму на «резинках». Останавливались в красивых местах, жили и рыбачили по нескольку дней.
На одной косе здорово клевали крупные окуни. Я таскал их с берега одного за одним, и кидал на песок за спину. И на карканье внимания не обращал. А зря. Сзади, на двух осокоревых сушинах расселась стая хозяек здешних мест. И, по очереди планируя, они брали дань с рыбака-пришельца.
Оно, конечно, окуней не жалко было, да черви кончались, а они на тымских песках – страшенный дефицит. Собрал в садок рыбу, а одного окушка не взял, решил посмотреть, что будет. Отвернулся к воде, а сам искоса подглядываю. Вот и охотница до чужой добычи. Метрах в пяти от окуня опустилась, и бочком-бочком крадётся, словно чувствуя мой взгляд. Оборачиваюсь. Ворона сразу морду в сторону, всем видом показывая: мол, да не нужен мне твой окунь, мужик! Я глаза к воде – серая на шажок ближе. Уставлюсь на неё – сама невинность по пляжу прогуливается, а рыбу с птенчества терпеть не может.
А больше всего меня смешили вороны-болельщицы. Уж так они напряженно следили за маневрами товарки, что даже каркать на время забыли.
Ладно, думаю, лопай. Полез в воду за садком. Ну, этого-то вороне и надо было. Рявкнула радостно, окуня – цап, и на сушину. Толпа воронья тоже взревела: надули-таки мужика!

АГРЕССОР

Завелся как-то у меня ёжик. Подарили добрые люди. Смешной зверёк. Длинномордый, с колючим чубчиком, нависающим на глаза. И это делало его чрезвычайно симпатичным.
Вынес я его на крыльцо. Вспомнив, что ежи – насекомоядные, стал мух на бревенчатой стене газетой бить и животину угощать. Ест, только хрустоток стоит!
Подбежали дворовые собаки. Это что за чудо? Стали обнюхивать свернувшегося ежа. Он потерпел, сколько ему положено, а потом как фыркнет, как прыгнет вверх на всех четырёх лапах! Ну, и иголками кобелю в нос. Визг, шум, тарарам. Собак как ветром сдуло. А ёж как ни в чём не бывало сидит, мух ждёт.
Занёс его в дом. Возле печи кошкино блюдце с молоком стояло. Ёжик сразу к блюдечку, понюхал, попробовал. Вкусно! Стал молоко пить. И тут кошка с печки – прыг. Ласковая кошка, приветливая. Раз хозяин зверя в дом принёс – надо дружиться. Подошла к блюдцу с противоположной стороны, тоже молоко лакает. Идиллия! Ёж поднял чубатую голову. Не понял! Это кто тут моё молоко хлебает? Топ-топ-топ кругом, и вот он уже рядом с Муркой. Та подвинулась: мол, угощайся, гость дорогой. Ёж глянул на пушистую хозяйку исподлобья, сделал несколько шажков назад… И ка-ак тяпнет кошку за хвост! А зубки-то у него крысячьи. Хвост пополам. Страдалица в рёв, и в подпол. А агрессор и ухом не повёл. Допил молоко и пошёл избу исследовать, цокая когтями.
А кошка неделю домой зайти не решалась, и хвост криво сросся. Так и жила на табуретках и печи, пока ёжик не удрал. Да и не особо жалко его было: все ножки у стульев подгрыз, паразит…

«ЧЕМОДАН»

Две недели на Тыме пролетели незаметно. Рыбалка была хорошей, но приманки кончились, потерянные в корягах и зубастых пастях. Осталась одна малюсенькая окунёвая блесёнка, и полосатые брали на неё отменно.
Чёрт дёрнул меня провести её вдоль топляка, но уж больно ямка была заманчивая. Не мог там хищник не таиться. Правда, кто ж мог знать, что такой!..
На первой же проводке из тёмной глубины, откуда-то из-под топляка, высунулся… чемодан.
Не знаю, почему именно это сравнение пришло на ум, но родилось оно сразу, как только я увидел распахнутую щучью пасть. Как в замедленном повторе, плавно, распахнутый чемодан захлопнулся. Тинькнула оборванная леска 0, 25 – и всё. Щука медленно спряталась под бревном. Привет последней блесне…
Ну, зачем крокодилу таракан? А соотношение было примерно таким. Причём, чебаков кругом крутилось – тьма. Только не надо мне говорить про щучьи инстинкты. Вредные они просто, щуки! И рыбака обидеть – им в одно удовольствие.
Владимир ВОСТРОГЛАЗОВ

КОРЕЛЛА-ОЗВЕРЕЛЛА

Завёлся это у меня однова попугай сорта «корелла».
Был он взят из «живого уголка» школы, где надоел всем – и детям, и учителям – беспредельно. Сварливый, крикливый и свободолюбивый, как все уроженцы южных широт, он своими визгами и криками мешал учебному процессу, постоянно пытался сломать проволочную клетку, подавая дурной пример школьным вандалам. А взял я этого хулигана, вычитав в одном попугаеведческом издании, что кореллы чуть ли не гениально осваивают человечий язык, заучивают до трёхсот слов и осмысленно употребляют оные.
В квартире нового хозяина он первым делом определил себе место жительства – на платяном шкафу. Туда ему подавали еду и питьё, получая взамен гуано и перья, кои он нещадно драл с себя в перерывах между занятий русским языком. Комната за пару дней стала напоминать видом и запахом курятник.
В квартире жил и ещё один зверь: диковатая кошка, которой за многоцветный раскрас присвоили имя Фёкла. Она, унюхав пернатую дичь, перебралась на ПМЖ с уютного дивана к подножию шкафа. И стала ждать удобного случая, поскольку запрыгнуть в гости к попугаю ей было не под силу.
Дни и недели проходили однообразно. Квартирант сидел наверху, матеря время от времени хозяйку на птичьем языке (человечий он, увы, так и не выучил – права оказалась другая книжка, которая об умственных способностях корелл отзывалась весьма нелестно). Фёкла же не сводила жёлтых глаз с попугая, прижимая уши и подрагивая хвостом. Уж что-что, а ждать кошки умеют.
Наверное, полгода миновало. И настал день X… Попугай, видно, решил поразмяться. И вспорхнул с насеста. Полёт не удался: нетренированные крылья удержать раскормленную тушку не смогли. Кореллу спасла открытая дверца, и он криво спланировал за стопку белья. Фёкла прыгнула…
Я бросился на вопли и рёв к шкафу. Схватил за шиворот и отшвырнул кошку, получив порцию когтей, стал нашаривать птицу. Оп! Вот она. На указательном пальце, прокусив его до кости, висел незадачливый летун. Это ум у него слабый, а клюв – ого-го, орехи колет за милую душу! Это вам не какой-нибудь волнистый.
Без единой царапины, но весь в крови, попугай был водворён в клетку. Он молчал, но во взгляде явственно читались слова: «Ну вы, блин, даёте!». Заговорил-таки…
На другой день я с облегчением отнёс его в школу.
Где, кстати, по нему уже соскучились.

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!

Эта история скорее грустная, чем забавная. Но всё же и она даёт повод улыбнуться
В одной семье жил Хомячок. Маленький, лишь чуть крупнее домашней мыши. Большую часть времени он проводил в бельевом баке с тряпками и ватой, где устроил себе уютное гнёздышко. Но выпускали его и погулять по полу. А обедал Хомячок на кухонном столе, где, ожидая своего отдельного блюда, он шнырял между банками-склянками и овощами, ловко уворачиваясь от хозяйкиного ножа.
И вот как-то сняла хозяйка кастрюлю с печки, а хомяк на конфорку – прыг! А та аж до малинового цвета раскалилась. Хомяк взвизгнул, и его чуть не до потолка неведомая сила подкинула. Взлетел — и булькнул в кастрюлю с холодной водой. То ли холодная ванна его спасла, то ли облепиховое масло и заботливый уход, но выжил Хомячок.
Оклемавшись, он возобновил прогулки по полу: правда, не так резво сновал, как прежде. Это его едва вновь не погубило. Хозяин, не заметив неповоротливого комочка, наступил своим «сорок последним»… Животинка и на этот раз одыбалась, но на зверя хомячьей породы перестала походить, больше смахивала на камбалу.
Жалели её прямо таки безудержно. Особливо домашний кобелёк-дворняжка. Он осторожно вытаскивал Хомячка из его жилища, бережно нёс в пасти на кухню. Увечный зверёк, устроившись между клыков, высверкивал бусинками глаз из-под собачьей губы. А потом попадал в ласковые руки хозяйки. Так и дожил он свой недолгий век, окруженный любовью и заботой…

«Цирковой» – он тоже зверь…
Случилось мне как-то в девяностых годах поработать в школе. В ней, учителя не дадут соврать, и так каждый день «забавно», а тут ещё откуда-то с Урала «Цирк на сцене» приехал — детишек повеселить. Зимой дело было.
«Чёрная рука»
Артистов было трое: один взрослый и двое совсем юных, девчонка и мальчишка. Но привезли они в автобусе целую гору реквизита, распиханного по большим коробкам и ящикам. Самим явно не справиться. Директриса тут же отрядила весь наличный мужской педагогический состав в помощь циркачам: учителя биологии, трудовика и физкультурника.
Перетаскали всё хозяйство в холодный актовый зал. В трёх ящиках были высверлены дырки, и были короба довольно увесисты.
— Звери там, — авторитетно заявил биолог Валера. – По специфическому запаху чую. Вот в этих медведи. Дрыхнут. А вот здесь – не знаю, никто в Сибири так не пахнет.
Он наклонился над ящиком, пытаясь сквозь отверстие рассмотреть содержимое. И вдруг из дырки – шасть! – чёрная человеческая рука. Мы от неожиданности аж отпрянули. Потом пригляделись – нет, не человечья это рука, а обезьянья. И не чёрная, а буроватая с рыжинкой. Выскочила — и замерла с раскрытой ладонью.
— Есть просит мартышка, — сказал, придя в себя, знаток живой природы Валера. — Трудная жизнь у цирковых зверей. Работай, давай! А накормят потом, нет ли…
Он пошарил по карманам, нашёл замусленную карамельку, положил её на обезьянью ладошку. И процитировал популярный в те времена анекдот:
— Звиняй, хлопчик, бананьев нема!
Рука исчезла, но через пару секунд появилась вновь. Сморщенные пальчики держали кусочек обгрызанной и обсосанной печенюшки. От нашего стола вашему, мол, столу.
— Бери, бери, — сказал биологу трудовик Саша. — Она ж от чистого сердца. От себя оторвала. Зверушка эта по школам сколько мотается! Знает, какая у учителей зарплата. И какая жизнь…

Спасибо, поилец!
На сцене актового зала вовсю шло представление. Юная укротительница (она же фокусница и женщина-каучук) с натугой пыталась обмотать вокруг своего синеватого полуголого тельца двухметрового удава. В зале было слегка морозно, и от этого сонный удав плохо гнулся. Спал же себе в тёплом ватном мешке, так нет, скручивайся тут!..
Паренёк-дрессировщик (акробат, жонглёр и клоун) вывел из зала в коридор отработавших своё медвежат, привязал прочными цепочками к отопительной батарее и попросил меня:
— Присмотрите, пожалуйста, за мишками. Ну, чтоб дети их не обижали. И не кормили.
Медвежат было двое. Одному года полтора, второму и того меньше. Он был такой плюшевый и славный, что не удержался я и погладил его лобастую головёнку. Мишка лапами руку – хвать, и ко рту тянет. Ладно, думаю, в наморднике не откусит. И правда: не откусил, только облизал все пальцы шершавым язычком. Что с него взять – младенец! Но младенец-то младенец, а начнёшь руку отнимать – он когтями её цепляет. И, как сегодня принято выражаться, не по-детски. То есть, до глубоких царапин. Хорошо, пацанёнок с недоеденным «Сникерсом» мимо шёл.
— Угости, — говорю ему, — если не жалко, Винни-Пуха.
Мальчонка оказался не жадным. Учуяв лакомство, медвежонок руку бросил и принялся за шоколадку. Уф-ф, думаю, отбился, хоть одну заповедь и не выполнил: накормил-таки одного зверя. Теперь бы их от хулиганов оборонить. Да и свои раны пора зализать…
Старшой же всё это время раскачивался на передних лапах, мотая башкой на манер своих белых сородичей. И взрёвывал жалобно, словно просил чего. Может, пить хочет? Работал ведь, суетился, вспотел. Принёс ему полведёрка воды, осторожно подвинул и присел на корточки, прикинув на всякий случай длину цепи.
Медведя, похоже, и впрямь мучила жажда. Он с фырканьем и хлюпаньем опорожнил ведро, шумно вздохнул и, плюхнувшись на задницу, откинулся спиной к стене. Мне показалось даже, что в его прищуренных глазках засветилось что-то вроде благодарности.
— Вот и замечательно, — говорю вслух. – Попили, поели, и обидчиков не видать. Дай-ка ведёрко, завхозу надо отнести.
И только руку протянул, бурая шаровая лохматая молния в меня – шарах! Прямо так, из положения «сидя», и прыгнул зверёныш. Спасибо спортивной юности, реакция сохранилась – успел отскочить с кувырком назад, только когти у носа просвистели. И пошла потеха! Цепь звенит, трубы дребезжат и гнутся, но не ломаются, поскольку капитальный ремонт отопления недавно был. И медведь ревёт, топча оцинкованный сосуд, а младшой подпевает и на всех четырёх подскакивает. Правда, из-за смеха и аплодисментов этого тарарама на сцене не слышно. И то ладно.
… А потом, наконец, прибежал запыхавшийся артист и первым делом спросил:
— Нормально всё? Не кормили, не обижали наших мишуток?
— Обидишь вас… Вон, казённое имущество порушил твой Топтыгин. Завхоз меня загрызёт.
— А-а, ведро. Чёрт! Забыл предупредить, что поить-то их чужим тоже нельзя!
Словом, цирк, да и только. Однако, медведь, хоть и учёный, всё же – коварный зверь…
Владимир ВОРОБЬЁВ