Бело-голубое сентябрьское небо над тишиной многокилометровой обской поймы. Пока еще теплое солнце, ароматы росного разнотравья, отжившего свое лето клонят ко сну, и ленивым осенним карасям удается безнаказанно стянуть наживку с крючков наших двух удочек. Я, еще мальчишка, и отец ждем удачи на одном из многочисленных озерушек.
Вот сна как не бывало, и я толкаю отца под бок — справа, по-над берегом озера, едва трепеща крылышками, к нам направляется пара кряковых. Высота чуть больше десятка метров, и уже нагулявшиеся птицы кажутся огромными. Мы не шевелимся, ибо любое движение выдаст нас тотчас же. Единственное ружье лежит у меня слева, но стрелять будет отец — при такой дистанции упускать шанс нельзя. Утки уже над нами, отец хватает ружье, выстрел и… я просыпаюсь. Все так же катит прозрачные воды под неуловимым сентябрьским ветерком пойменное озеро, опять нет наживки на крючках, даже куст на той стороне и камышовый лес не изменились. Только лет двадцать минуло с той осени, уже давно не охотится отец, его ружье дожидается первой охоты внука. Сколько зорь было потом — не счесть, удачных и не очень, но в памяти каждая…
1993 год: счастливый «гусятник»
Открытие осенней охоты запомнилось прежде всего самой удачной рыбалкой в этих местах.
В тот год воды было очень много, и каждая низинка стала озерцом, кишевшим рыбой.
…Пятница накануне открытия. Провиляв среди озер и преодолев вброд несколько ручьев, егерь остановил трактор с телегой у широкой полукилометровой ляги характерной формы, отчего в местном обиходе она носила название «Гитарка». Взрослые отдавали должное мужскому празднику открытия сезона, и я был предоставлен сам себе.
В силу малолетства моим основным оружием пока еще была удочка, и пары часов хватило, чтобы в одиночку обеспечить нашу компанию из пяти человек и ухой, и трофейным запасом на дом. Караси, сазанчики по 200–300 граммов, даже подлещики клевали вперемешку, и я сначала вытаскивал на берег по 2–3 рыбы в минуту. Потом стал специально забрасывать подальше от «клевых» мест — попадались экземпляры и покрупнее. Перевалив за третий десяток килограммов, сменил снасть на «макалку» с лягушкой — пошли щурогайки грамм по 300–400. Выдернув и этих штук двадцать, утомился однообразием и больше к рыбалке в тот раз не возвращался. Мысли уже о другом — назавтра открытие, и отец обещал мне час зорьки с ружьем, тем более что дичи было достаточно. В сумерках над нашими палатками один за другим стали проходить косяки серых гусей по 10–20 голов. Направлялись они в непролазную крепь в километре от нас — по грудь в воде надо было брести метров двести до стены камыша трех метров в высоту и тридцать в ширину, за которой начиналось зеркало открытой воды. В то время ни у кого из нашей компании еще не было в «послужном списке» добытых гусей, и каждый из нас провожал пролетающих птиц с неприкрытой надеждой на удачу. Самый нетерпеливый, зарядив магнумовскую одностволку, уже засел метрах в тридцати от костра, но шанса ему так и не представилось — либо высота была большая, либо косяк проходил далеко в стороне.
Половина пятого утра. Воду в котелках сковал заморозок, и на традиционный чай уходит несколько больше времени. Ветра нет совсем, темный туман и тишина лугов, кажется, буквально давят на уши. Но нет — с «нашего» озера доносится редкая перекличка ночующей гусиной станицы. Кажется, что птицы совсем рядом, но звук в тумане доходит отлично, на самом деле до затона, где сидят птицы, больше шестисот метров.
Сделав первые шаги к «номерам», понимаем — бесшумно подойти не удастся, пять пар бродней предательски шоркают по затвердевшей от холода осоке. Так и есть — подняв гвалт, около десятка гусей снялись и ушли в камыш, не подпустив нас даже на сотню метров.
Утренняя заря ничем выдающимся не запомнилась, отец сбил подранками пару кряковых уток, которых я, наподобие спаниеля, исправно догонял и выковыривал из травостоя. Селезень, правда, был, по признанию всей команды, просто гигантским — около двух килограммов, и это еще в начале осени.
На вечернюю зорьку отправились уже часов в семь, стоял штиль. Заняв позицию на берегу, отец отдал мне ружье (обещал же). Но уже минут через пять со стороны камыша послышался гогот и штук десять гусей над самой травой направились в нашу сторону. До стаи еще с полкилометра, и я предлагаю отцу перескочить за куст, который метрах в пятнадцати от нас, так как стоим мы на чистом месте, и гуси на нас ни за что не налетят. Но он, видимо, воспитанный байками о том, что сколько от гусей ни прячься, все равно на выстрел не подпустят, спокойно курит и даже не перезаряжается. Я отсчитываю метры — стая, видимо, собирается ночевать на нашей болотине и сворачивать не намерена. Когда до идущих прямо в лоб гусей остается метров полтораста, отец судорожно хватает ружье и бросается за куст, но теперь, наоборот, надо было не шевелиться, ибо стая тотчас же начала отворачивать, заметив наше движение. Отсалютовав вслед гусям и выслушав справедливую критику от соседних «номеров», батя сконфуженно возвращает мне ствол, и свой шанс я не упустил. Вскоре с той же стороны, что и гуси, показалась тройка кряковых — идут быстро и высоко, метрах на 35-ти. Мгновенно вспомнив все литературные наставления о том, как стрелять идущую прямо на охотника птицу, стараюсь закрыть стволом налетающего вожака, жму спуск, и вот он — первый в охотничьей жизни крякаш! Лежит в траве, перебирая красными лапками. Забрав птицу, мы с отцом вернулись в лагерь и, как оказалось, зря. Как только стемнело, с полей в камыш опять потянул гусь; судя по звукам, шел он как раз над нашим «номером». Я вышел на луг посмотреть — напарники ведь еще там, может, им повезет. Ни птиц, ни охотников уже не видно. Вот несколько дуплетов дымным порохом — в темноте они очень красивы и похожи на салют. Через пару минут еще два выстрела и через несколько секунд слышу с воды крик гуся — сбили. Так и есть — прибежали за лодкой и фонарем и через некоторое время все-таки нашли подранка — был сбит в темноте почти наугад двумя дробинами. Счастливый «гусятник», конечно же, стал героем открытия.
2001 год: утиное открытие
…Вот я уже и на обских лугах — теперь очередь утиного открытия. Еще во вторник, навьючившись двумя рюкзаками, я в одиночестве прибыл на место, заняв для нашей компании место получше, и два дня провел в неспешной рыбалке и созерцании природы. В четверг, по прибытии всей команды, нас ожидало впечатляющее зрелище — милицейский вертолет, шедший на небольшой высоте, сотнями поднимал из окрестных камышей тяжелых сентябрьских крякашей. Такое количество дичи здесь мы видели впервые — может, степные пришли сюда в поисках спокойствия или второй выводок полностью встал на крыло. Разгадка пришла уже в ходе охоты — на редкость высокий паводок оставил на лугах столько воды, что она стояла даже в поле и начиналась задолго до камышей, в которых все было забито ряской. По этой же причине первые две зари утка практически не летала, а охотникам лазить за ней по грудь в воде не очень-то хотелось. В результате в пятницу нашей добычей стали с десяток лысух и нырков, взятых с удачного подхода.
В субботу, заметив с вечера нужный камыш, я еще потемну отправился километра за три от лагеря, где к большому заболоченному озеру только в одном месте был сухой подход. Стоял такой туман, что видимость не превышала пятнадцати метров. По пути посетовал на случай — судя по звукам, метрах в пятидесяти уже позади меня над самой травой прошел табун гусей. Прикинув с досады, как близко могли они налететь в таком тумане, продолжил путь. Когда впереди замаячила заветная камышовая стена, в сумерках уже можно было стрелять наверняка. Выработанная за годы привычка непрерывно обозревать небо на 180 градусов (иногда не могу отделаться от нее даже на рыбалке) не подвела — чуть сзади и справа над травой тройка кряковых, направляется в тот же камышовый прогал, что и я. Птицы проходят от меня метрах в тридцати пяти — после мгновенного раздумья вскидываюсь (все-таки в стволах «тройка»), упреждение и поводка, тр-р-ресь! Падают две: та, в которую целил — комом, вторая — по касательной, запрокинув голову на спину, — подранок. Заметив место падения второй, лечу туда, не отрывая глаз от той самой единственной травинки. Стоит полный штиль, поэтому уйти подранку не удастся. Но травостой такой, что надо раза три с силой отгрести траву ногами, чтобы увидеть землю. Ставлю рюкзак в точку падения и начинаю описывать сплошные круги — птица себя выдаст. Точно — в паре метров в стороне селезень взрывается у меня из-под ног и снова ныряет в траву, да так, что опять его потерял! Через полминуты ловлю его за крыло — красавец с сине-зеленой головкой и двумя «крючками» в хвосте, загляденье. Смотрю вокруг — зорька уже началась, и я пропускаю неплохой лет. Решив поискать второго позже, занимаю позицию в камыше метрах в десяти от воды, слева у меня поле, справа — заболоченный «выход» с озера, открытая прибрежная полянка метров двадцать в диаметре с невысокой редкой травкой, место отличное.
Засмотревшись на зарю, не сразу услышал шорох слева — с поля штук двадцать крякашей заходят на посадку. Смотрю на них, плавно пикирующих на воду метрах в пятнадцати от меня, и почему-то забываю про ружье. Птицы «раскрываются» для приводнения, но что-то их смущает, и табун начинает набирать высоту. Я так бы, наверное, и не выстрелил, любуясь полетом, но одна в середине стаи сбивается с ритма, с хлопаньем передернув крыльями, и это был словно сигнал. Вскинув не целясь, четко сшибаю эту самую «отличницу строевой подготовки». Второй раз по остальным не стреляю, хотя птица падает комом на прибрежный ил, красота! Поднимаю ее и в следующие минуты замечаю, что несколько стай, налетавших на меня в лоб, метров за 80 начинают отворачивать, хотя меня заметить они не могли. Воспользовавшись паузой в перелете, выхожу на поле поискать утреннего битого крякаша. Так и есть: лежит на открытом месте, светя на всю округу белым брюшком и раскинув крылья. Ясно, почему отворачивали новые стайки. Складываю добычу в рюкзак — два селезня и утка, нормально. Стою дальше, несколько безрезультатных дуплетов на предельных расстояниях. Свист крыльев слышу, когда стая уже выныривает откуда-то из-за спины высоко над головой. Вскидываю не целясь, но успеваю поймать мушкой клюв вожака. Выстрел — матерый селезень, битый в шею, начинает медленно спускаться по спирали, и я почти уже схватил его прежде, чем он коснулся земли.
Вот снова налетает селезень, но неудобно — слева направо и сверху вниз, снижаясь на посадку; выстрел — падает, но далековато, на воду. Выскакиваю на берег — нырнул, зараза, и плывет на ту сторону под водой, только едва заметные «усы» расходятся от кончика хвоста. Добивание не получилось — слишком велик угол падения дроби и в воду она не проходила, рикошет.
Уже около 11-ти часов, осталось всего два патрона в стволах. Напоследок с озера над полянкой медленно выходит матерый крякаш — бью с пятнадцати метров в угон под крыло, и пятый трофей у меня в рюкзаке. В итоге четыре шикарных выцветших селезня и утка (все-таки допустил «брачок»), хороший результат для одного утра.
Александр Шкригун, г. Барнаул
