Егерь охотничьего хозяйства Потапов Иван Петрович смотрит на меня, почти не мигая, черными, как уголь, глазами. Мы сидим на двух пеньках, приспособленных под стулья. Между нами березовое бревно, аккуратно стесанное под столешницу и лежащее на двух плахах-подставках. За спиной Ивана Петровича шалаш и далее, насколько хватает взгляда,— зеленое царство тайги.
Вечереет. Солнце садится за кроны деревьев, посылает сквозь листву свои лучи и слепит меня. Воздух насыщен особым лесным запахом спелого разнотравья, хвои и чего-то приятно неповторимого. Пернатое население, как всегда перед сном, резвится вовсю. Где-то рядом, на сосне, отстукивает свою дробь дятел. А вот и разбойница-сойка подала свой голос, да высоко в небе парит стервятник, высматривая свою добычу. Вечер вступает в свои права, принося земле покой и прохладу.
Ожившие жертвы
—Так вот, вы спрашиваете, счастлив ли я? — продолжает разговор Иван Петрович. — Могу твердо сказать, что счастлив. Одно то, что Нюру в жены взял, за которой полдеревни бегало — уже счастье. А вот удачи у меня как не было, так и нет по сей день. Тут хоть как поворачивай — хоть эдак, хоть так. Возьмем, к примеру, охоту. Вроде бы вся жизнь с ней связана. А вот иногда такие фортеля выкидывает, что просто диву даешься. Как-то получил я за хорошую работу лицензию на косулю. Не то чтобы мясо было нужно — полный двор скотины — а приятно. Думаю, вот приглашу в гости тестя, и Нюра на стол косулятину поставит. Каждому понятно, что это уважение гостю. Вот и поехал я на своем мотоцикле добыть козленка. Выезжаю из кустарника на пригорок, и на той поляне, где мы с вами смотрели нынче овсы, стоит козел. Рога еще не сбросил, стоит, так голову держит, что я засмотрелся на него. Но вовремя спохватился, соскочил с сидения на землю и картечью его «трах». Козел, как подкошенный, кувырк! — и ногами замолотил по воздуху. Помирает, значит. Идти до него метров пятьдесят. Ружье кладу в люльку — и вперед. Козел лежит на боку и не двигается. А я иду к нему спокойно и сам про себя прикидываю: шкурка классная; две есть, эта третья — Нюре на куртку будет. Мяса — килограмм тридцать пять-сорок, тоже неплохо, а рога, пожалуй, на медаль потянут — призовые. С этими мыслями подхожу к козлу. Уже шагов десять осталось. И вдруг, мама родная, я даже глазам своим не поверил! — козел стремительно прыг на ноги да еще поглядел на меня со значением, мол, не дели шкуру неубитого медведя, растяпа. Затем в несколько прыжков леса и скрылся в чаще навсегда. Еще целых два дня я гонялся за ним по следу. Сначала он немножко кровил, а на вторые сутки кровяные отметины пропали. Пришлось мне призовую лицензию закрыть подранком. Стыдоба, да и только!
С этими словами Иван Петрович глубоко вдохнул в себя сигаретный дым. Помолчал несколько секунд и продолжил.
—Или другой случай. На лосином промысле, года три тому назад, выехали мы на поляну. Видим, шагах в пятидесяти стоит самец, старый, с огромными рогами. Солнышко его подсвечивает. Стоит, как на картинке. Ребята по нему пару раз выстрелили. Он упал, подергался немного и затих. Я в бригаде обдирщиком числился. С машины прыг, ножичек в руки и пошел к лосю. Сделал шагов двадцать, не более — смотрю: лось, в котором сидят две пули (ребята промахнуться не могли), встает — и на меня. Мне сразу жарко стало, и тут я вспомнил, как про лося в книжке написано: «Лось — зверь повышенной опасности». Ребята в кузове что-то кричат и не стреляют, и в довершение всего слышу я, как машина трогается с места. Ну, думаю, конец… Лось же упорно прет на меня, вот он уже совсем близко. Вижу его глаза, вижу, как из открытого рта почти струей хлещет кровь. Мелькнула мысль: убивать будет передними ногами. Ударом передних ног ребра медведю ломает. Мужики рассказывали потом, что я нож обдирочный вперед выставил и заорал что-то на непонятном языке — по-видимому, от безысходности. Но я этого уже не помню. Только где-то далеко-далеко раздался выстрел, и тихо стало. Пришел я в себя, Шурик мне снегом лицо трет. Вся бригада тут же стоит, зверя рассматривает. Лось как лось, а вот на тебе — как повел себя. Стрелки наши его бы сразу обстреляли, да меня боялись зацепить, я им мешал. Поэтому они шагов на пятнадцать и отъехали в сторону. И в самый последний момент, когда лосю до меня шагов пять оставалось, Георгий и всадил ему последнюю пулю. И заметьте, опять все произошло со мной, и не без моей вины: не поторопись я, не спрыгни раньше с машины, раненый лось все равно встал бы, и ребята его бы его дострелили. После этого происшествия меня неделю трясло, и на промысел ездить перестал, хотя каждый год приглашают.
В поисках рогов
А как получилось с медведем? Так хоть так, хоть эдак, я виноватый во всем. А дело было так…
В прошлом году, по весне, в общем, на майские праздники, приезжает к нам в гости мой племяш Васька с женой из города погостить. Васька — парень обстоятельный, свою мысль имеет. Ну, как водится, поговорили о том, о сем, а потом он мне и говорит:
— Хочу своему начальнику на день рождения подарить лосиные рога. Он любит такие вещи. Может, у вас, дядя, что-нибудь такое есть?
А я ему отвечаю:
— У меня сейчас нет ничего подходящего. Но можно сходить в лес и поискать сброшенные рога и, если, конечно, повезет, найти хороший экземпляр. А место, где лоси этим занимаются, я знаю.
Приняли мы за встречу по стаканчику и пошли. Идем по лесу к солонцу, что у ручья Светлого, там с прошлой осени чесалку заметил (чесалка — место, где лоси рогами чешутся о сосну, как правило, недалеко от чесалки сбрасывают они свои рога). Идем, эдак не торопясь, беседуем мирно. Впереди небольшой подъем, а на самом верху сосна огромная стоит. Настоящая, корабельная, лет сто ей, не меньше. За сосной поляна, а на поляне… Стоит мишка на задних лапах и в нашу сторону с интересом посматривает. И заметил я, что он проявляет большую заинтересованность Василием. Вроде бы как лапой его к себе приманивает, мол, иди сюда дружочек, побеседуем. Васька, конечно, остолбенел, да и мне стало не по себе. А медведь, видно, стремясь познакомиться с нами поближе, делает шаг вперед. Меня словно какая пружина подбросила. Что дальше со мной произошло, до определенного момента стерлось в моей памяти. Начал я приходить в себя у Ерофеевой избы, которая у нас в деревне крайняя. И прежде всего от того, что Ерофеев сын, Мишка, лил мне на голову холодную воду. А Ерофеиха рядом стоит и все время повторяет:
— Спятил, Иван, начисто спятил. Допился окаянный.
Потом уже мне рассказали, что выскочил я из леса и бросился в деревню, но не по дороге, а напрямую, через огороды. И до тех пор бежал, пока не наскочил на Ерофеев забор. Врезавшись в него со всего маху, я рухнул тут же и лежал до тех пор, пока Мишка не начал поливать меня холодной водой. Когда я понял, что уже в деревне, мысль как-то нехотя вернулась к Ваську. Где он? Только подумал об этом и тут же: «А жив ли? А вдруг медведь сейчас им закусывает? А если нет, то где же он? Почему его рядом нет?». Встал я и потихоньку поплелся к своей избе. Иду и соображаю. Что медведь к Василию ближе был, чем ко мне — это факт. Что лапой в его сторону показывал — тоже. Что шаг сделал с правой лапы — это я также успел заметить. Но, с другой стороны, Васек лет на двадцать пять моложе и шустрей меня, так что, может, он уже давно дома, поэтому я решил шум пока не поднимать, а малость подождать.
Захожу я с независимым видом домой, хоть весь мокрый, как куренок. Навстречу Нюра, а затем, видно, поняла по моей внешности, что что-то произошло, схватила меня за руку и прям в упор, как выстрел:
— Где Вася?
Я туды-сюды, сейчас, говорю, придет. А она мне опять, то ли шутя, то ли всерьез:
— Куды парня дел? Отвечай сейчас же!
Ну, я сдуру возьми и ляпни, что Василием, может, сейчас медведь на Пашкиной гари забавляется.
Нюрины глаза вдруг округлились начали наливаться синевой, лицо на моих глазах из приятного, розового стало красное, губы — как две тонюсенькие полосочки. Глянул на Валентину — а на ней лица нет. Ну, прямо белое пятно!
Вместе и в горе, и в радости
Взвыли две женщины почти одновременно, и началось. Что я только не услышал в свой адрес, кем я только не побывал…
Не прошло и пяти минут, как у нашего начала собираться толпа. Кто-то сразу же вспомнил случай сорокалетней давности, когда медведь покалечил пастуха. Кто-то заметил, что хозяин тайги не сразу убивает, а любит немного позабавиться. При этих словах Валентина упала в обморок. В общем, гвалт стоял невозможный. Но нужно добавить, что эти события проходили в первомайские праздники, а народ эти праздники любит, посему находился в возбужденном состоянии и способный на любые подвиги. Не успел я и глазом моргнуть, как в руках у некоторых сельчан появились ружья. Подкатил бригадирский газик, и мужики полезли в кузов. Минут через пять мы уже пылили по дороге к тому месту, где встретили медведя. На поляне у сосны было пусто. Приятно грело майское солнце, пели птички, да ветерок слегка шелестел в старой траве. Первым из кузова вылез дед Евсей, за которым небеспричинная слава первейшего в округе следопыта. Всем остальным он предложил пока посидеть на месте, чтобы следов не натоптали. Походив по поляне несколько раз туда и обратно, дед подошел к грузовику. Уставился на меня и говорит:
— А ведь похоже, что Васятка твой побег в Павловку, а мишенька, на которого вы поклеп понапрасну возводили, вон туды подался.
С этими словами дед Евсей показал рукой в сторону оврага, заросшего молодыми деревьями и кустарником. На поляне стало тихо. Я почувствовал некоторое отчуждение со стороны односельчан, которое могло быстро перерасти в неприязнь. А там кто знает, еще во что. Но в это самое время мы увидели, как на поляну из-за леса к нам выезжает милицейский мотоцикл и две грузовые машины с людьми. В мотоцикле рядом с участковым милиционером сидел мой пропавший племянник Василий. Увидев меня, он бросился мне на шею и зарыдал самым натуральным образом. Потом, уже успокоившись, он объяснил, что ему показалось, будто бы медведь бросился за мной. Он даже якобы слышал, как я заорал. В Павловку он попал случайно, и с перепугу сразу же поднял тревогу. Тем более что Петька-милицонер был дома. Народ быстро собрался, и они покатили выручать меня.
Уж и поиздевался над нами народ всласть — и смех, и грех. А потом кто-то и говорит:
— Раз вы нас всполошили всех, то с вас и причитается.
И все поехали в деревню. Пришлось нам с Васьком ответ держать. Натащили столов к магазину, накрыли их всякой снедью, что бабы на радостях принесли. Даже машину послали в Павловку за женами. А Павловка у нас в округе пирогами славится. Они и прикатили человек двадцать, и у каждой пироги да плюшки. И пошел пир горой. Ведь отродясь такого не было. И в самый разгар наш бригадир возьми и предложи тост за нас с Василием. Так как мы, оказывается, героически себя вели и дали возможность двум деревням сообща первомайский праздник отметить. И кличку мне после этого случая дали. Так и кличут теперь — Медвежатник. Да и начальство прознало про сие событие. Тоже «ласковым» словом не обошло. А Ваське я рога лосиные все-таки нашел. Хорошие, отростков на восемь. Зимой по лицензии стрельнул…
С этими словами он закончил и начал собирать оставшуюся снедь. Потом засмеялся — наверное, переживая поведанное мне, — и сказал:
— Давайте спать ложиться, а то я вам до утра про свои геройства говорить буду.
Только тут я заметил, что солнце уже село за горизонт, и сумерки начали быстро сгущаться. Костерок наш догорал, потрескивая валежником. Мы еще немного посидели у тлеющих углей и полезли устраиваться на ночлег в шалаш.
Евгений Кудрявцев, Челябинская область
