Много в Сибири водится всякого зверя и массу вывозят из ее глухих урманов, массу всякой пушнины на европейские рынки. Так что, читая биржевые сведения привоза на ярмарки сибирских мехов и кож лосей, оленей и других копытных зверей, читатель воображает, что зверя в Сибири много, и, следовательно, его можно и добыть в большом количестве, без особого труда и разъездов.
Это далеко не так в действительности, так как зверь разбит на громадном, мало — а то и вовсе необитаемом пространстве, не имеющем зимою никаких дорог. Единственный способ передвижения зимой — это на лыжах, так что приходится идти соболевать за 110 верст от проездной дороги. Зайдя так далеко, имея под руками одни нарты, вмещающие в себя не более 5— 6 пудов клади, кои тащит один человек, поневоле приходится не обращать внимания на свежие жировки лосей и оленей, кидать следы на медведя, прошедшего день-два назад, а стремиться увидеть характерный следок соболя, глубокую борозду, оставленную дорогой ценной выдрой или нарыск росомахи или рыси. За этими зверями можно далеко гнаться в надежде не обременить нарты легкой шкуркой добытого объекта охоты.
Промышленники, увидев свежий след медведя, не преследуют Топтыгина. Я же не променяю плохого медведя на хорошего соболя — и только бы увидать отпечаток солидной, когтистой лапы, не упускаю случая поохотиться за Топтыгиным.
Вот причина малого нахождения берлог аборигенами Сибири, так что там немыслимо получить такую массу предложений берлог, а следовательно, и убить медведей, как в европейской России, где мужики стараются найти и обложить медведя, надеясь получить сотни рублей за убитого столичными охотниками медведя, с пуда — по 25 р., что выходит 375 рублей за 15 пудового медведя.
Да, признаться сказать, таких любителей, состоятельных охотников, у нас нет. Самая большая цена — 35 р. берлога, будь зверя хотя 17—18 пудов, так что крестьянину-промышленнику много выгоднее стрелять рябчика, белку, ловить колонков и горностаев, чем следить и окладывать медведей.
Надо указать еще на одно обстоятельство, о котором не имеют представления европейские медвежатники-спортсмены— это невозможность найти людей для облавы ни за какие деньги; да если бы и нашлись кричане, то их надо бы вести очень далеко, целиком, что очень неудобно.
Берлоги в Сибири находят случайно: во время белкованья и рябкованья — охотники; а то крестьяне-дроворубы нечаянно выгонят лежавшего в берлоге медведя упавшим деревом, а собачонка облает.
Так что количество убитых мною медведей из берлог — купленных — ничтожно; все больше бьешь из-под лаек. Сравниться с этой охотой не может ни один спорт, на мой взгляд. Но для этой охоты надо иметь могучих, злобных собак, а не брехунов, лающих издали на медведя и не берущих его зубом.
И вот я выбрал досуг описать одну из моих охот, состоявшуюся в половине ноября.
След Топтыгина
Местность, носящая название Таганы, представляет из себя длинное, на несколько десятков верст растянувшееся, лесное моховое болото, пролегающее среди глухих дебрей и лесов. По нем раскинулись несколько высоких грив, поросших сосняком и ползучим кустарником, представляющим из себя любимейшие места для зимних квартир медведей, которыми изрыты все бугры и кочи, незатопляемые осенней и весенней водой — паводками.
Туда добраться не легко, но раз дошел, можно быть уверенным, что собаки найдут медведя во всякое время года (летом я там не бывал за невозможностью пройти зыбучими болотами).
В эти-то обетованные палестины я и направился после безвременно оконченных соболиных охот в Обских урманах, где неожиданно выпал снег, прекративший рыск лайкам.
Потеряв немало времени и труда на переход лесной полосы, достигающей 20—30 верст ширины, я добрался в полосу кочек и грив. Собаки, почуяв твердый грунт, бросились вглубь искать все живое, и скоро я заметил пролетавших глухарей и тетеревей, ютившихся в непромерзшем бруснишнике.
Смотря по мху, видны следы медведей — во все стороны, шлявших по снегу. Полагаю, причина безвременного выхода медведей из берлог — бывший в начале октября дождь, которого медведь в берлоге не переносит: чуть образуется капель — сейчас Топтыгин покидает свою зимнюю квартиру и отправляется искать новый укромный приют.
Свежих следов не было видно, а так как день клонился к вечеру, то мы— я был вдвоем с охотником— облюбовали себе для ночлега высокое место под густой могучей елью.
Скоро затрещал благодетельный костер, к коему был подвешен нами чайник, и мы принялись за устройство комфортабельных постелей из веток, молодых елок и пихт.
Собаки, набегавшись в продолжение всего дня, растянулись в живописных позах кругом обширного костра, дающего массу тепла и света.
Плотно закусив и вдосталь напившись чаю, накормив собак размоченными сухарями, за неимением свежей «убоинки» («убоинкой» сибирские охотники называют мясо убитого зверя), мы улеглись на ароматные постели и скоро заснули— «после трудов праведных», рассчитывая на утро встать до света.
В продолжение ночи приходилось несколько раз вставать, чтобы поправить обгоревшие сутунки или прибавить свежих дров, заготовленных накануне. Рано утром мы проснулись и, напившись чаю, тронулись в путь, едва солнечные лучи, как уши громадного зверя, стали показываться из-за горизонта, бросая оранжевый окрас на необъятную гладь моховых болот, стелющихся внизу нашего обсервационного пункта. Что за чудная картина!..
Все тихо, спокойно и величественно: громадные кедры в своих мохнатых шапках высятся над сплошным лесом «островов», раскинутых по необозримым, чистым болотам, поросшим вереском и кое-где маленькими куртинками чахлого сосняка.
Иногда этот ландшафт украшается табунком оленей, разрывающих снег, чтобы проникнуть к толстому слою сочного моха, дающего им обильный корм.
Мне приходилось подолгу любоваться на этих неуклюжих, кротких животных, пасущихся на далеком от меня расстоянии. Но едва они заметят какое-то новое существо, бык сгрудит стадо, и сам начинает тихо приближаться по направлению заинтересовавшего его предмета и, заметив опасность, мекнет, круто повернется и быстро, но неуклюже помчится к стаду и с ним вместе, во главе, пускается галопом прочь от грозившей ему опасности, причем все олени подымают свой маленький хвостик торчком, а головы держат по-свинячьи.
Северный олень, о котором я говорю, далеко не так изящен, как марал или даже коза.
Простите, читатель, за мое удаление от описания прошлой охоты на медведя с лайками.
Кое-что из провизии и багажа мы оставили подвешенным на кедре, закрыв хвоей от таежных воровок-соек или роньж, нахально обкрадывающих провизию и битую птицу промышленников, а сами налегке тронулись в путь.
Спущенные со сворок собаки, радостно взлайнув, ринулись в густую тайгу на поиски зверя, мы же держали направление по возвышенной гривке вдоль болота.
Моему оруженосцу удалось взять трех рябчиков, а я убил белку. Сильное желание было у меня убить другую, чтобы дать собакам поровну свежей «убоинки».
Бес и Дамка в деле
Около половины дня я услыхал зов моего сподвижника. Подойдя к нему, я увидел недавний след медведя, по которому ранее нас бегали и нюхтили собаки. Посоветовавшись, решили, не путаясь следом, обложить остров, чтобы узнать— вышел ли зверь или залег в нем. Собак на сворки не взяли, дав им возможность рыскать в острову.
Через несколько времени я услыхал зов моего спутника, что означало выход зверя из острова.
Действительно, подойдя к нему, я увидал выходной медвежий след, направляющийся болотом в другой остров, находящийся приблизительно в двух верстах. Странно, что медведь не лег в первом, крепком, густом, с массою заломов, полке.
Созвав собак и взяв их на сворки, чтобы, зря бегая, не тратили свои силы, мы поспешили следом к острову— площадке в 10—12 десятин.
Лес был преимущественно хвойный— и кое-где высились громадные, корявые тополя, осины, из кустарников — черемуха, рябина и масса акации.
Приблизившись к острову, я предпринял ту же тактику: то есть мы пошли порозь опушкой, а собак пустили рыскать в полок.
Обойдя его, мы убедились, что медведь тут, так как выхода не было, но собаки его не подняли. Посоветовавшись, решили идти в остров, взяв со следа.
Едва мы тронулись в обратный путь, как послышался лай одной собаки — по зверю; мы бросились на лай и вскоре увидели медведя, выкатившего из леса на болото. Одна собака его преследовала, давая хватки, а другой нет.
Собака схватит мишку в зад, он обернется и — за ней, она — тягу. Мишка, прогнав собаку, — на уход. Та опять, догнав его, хватает в зад и т. д.
Я стал кричать другую собаку — и на мой зов бурей вылетел могучий красавец Бес — не слыхавший первый лай Дамки, поднявшей медведя. Берут же у меня собаки медведя всегда молча — и лают, когда совсем остановят или загонят на дерево.
Медведь от меня находился саженях в 150. Я показал его Беске и тот громадными скачками понесся на выручку своей подруге.
Картина сразу переменилась с приступами Бески, который так рвал зверя, что бедняга не знал, куда деваться на гладком болоте. Медведь кинулся обратно в лес, из которого вышел, но собаки его положительно не пускали. Я остановился и любовался на своих любимцев. Какая злоба и верткость у суки и отвага с громадной силой у кобеля!.. Вот когда оценивается могучая, злобная собака в охоте на медведя. Может ли маленькая, хорошенькая остроухая, беленькая лаечка так работать, останавливать медведя?.. Разумеется, нет, и тысячу раз нет…
Медведь несколько раз вскакивал на дыбы, вертелся на одном месте, издавая отчаянный рев, но подвигался к лесу очень туго, да и там ему было бы не лучше.
Я, осмотрев ружье, приготовив нож, вынув его из ножен и сунув в муфту, стал, не торопясь, подвигаться к турниру.
Медведь, увидев меня, стремительно бросился к острову, но обе собаки сразу вцепились ему в зад, и он опрокинулся на них: те, видя мое приближение, еще отчаяннее приступали к нему.
Я прибавил шагу и был уже в 30—40 шагах от зверя, как он, рявкнув, кинулся ко мне, как бы сознавая, что я причина его мучений.
Бес поместился ему в бок, а Дамка — в ляжку. Медведь ринулся на кобеля, который метнулся в сторону, ко мне ближе. Медведь, вздумав его преследовать, получил от меня пулю по лопатке «на косых», сунулся головой в снег; собаки моментально, как пиявки, вцепились в зад, но он сразу вскочил, сбросив рассвирепевших псов.
Я оказался позади его, вскинул ружье, прицелился в затылок и тронул гашетку. Выстрел раздался, и медведь, убитый наповал, зарылся в снег. Конец делу.
Вместо заключения
Я описал эту охоту с целью познакомить охотников медвежатников с работой хороших лаек в охоте на медведя.
Слыхал я от многих охотников, даже читал на страницах охотничьих журналов сомнение их в существование собак, могущих остановить, удержать и загнать на дерево медведя.
Их неверие доказывает то, что они путных хороших зверовых собак не видали, а привыкли к маленьким остроушкам, лающим издалека на медведя: подобным собакам — грош цена.
Я все-таки надеюсь, что мне удастся показать на деле работу настоящих зверовых собак путным, дельным охотникам, понимающим охоту, и на их желание готов всегда откликнуться. Уверен, что после такой охоты они бросят облавные охоты, дорого стоящие и своим криком, часто пьяным видом, отравляющие удовольствие охоты. То ли дело брать медведя одному с надежными собаками… Красота и упоение.
Положим, о вкусах не спорят. А я, пока здоров, охоту с лайками ставлю выше всякой.
А. Н.Лялин, г. Томск, декабрь 2 дня 1908 г.
