Весна наступила. Таежная вода хлынула в протоки и склоны, наполняя бешеным валом ручейки и реки. Вырываясь на ширь долин, разлилась она беспредельною гладью, затопив на огромные пространства и кусты тальника, и лесные прибрежные низины.
И всю ночь с радостным говором пролетали стаи водоплавающей птицы, наполняя гамом и шумом укромные заводи разливов.
Стройные вереницы гусей и уток, застопорив стремительный полет свой, плавно снижались на неподвижных крыльях в спокойные «заплави», рассекая холодные воды.
И в тихие, теплые сумерки, когда испарина дряхлого снега туманом стелилась в низинах, гам и шум увеличивались: гоготали гуси, крякали утки, мягкою октавой отзывались селезни, свистели свиязи, хоркали крохали…
В предрассветном сумраке утра улетели стаи на поля свежих зеленей, кормились и, отягощенные вкусным завтраком, с высоко поднявшимся солнцем возвращались обратно…
Но быстро свалила большая вода. Показались пески прибрежные и наносные песчаные острова. Успокоились старицы в прежних руслах, тише стала стремнина на новых. Грудами лежат приносные кедры и пихты, сраженные в великой борьбе с буйной водной стихией…
Ярко-изумрудным пучком развернули лиственницы почки, ароматично-пахучие, шелковисто-мягкие, пропитывая воздух бодрящею смолистою свежестью…
Весна пришла.
Разведка
— Едем на гусей! — говорю я старому товарищу Бездомных.
— Когда?
— Завтра или сегодня!
— Завтра однако! Возьмем с собою Тихова?
— Обязательно!
На другой день, проехав верхами сначала десять верст по дороге тайгою, мы выбрались на широкий простор прикемских заимок, перерезанных еланями и молодой порослью, а еще через пятнадцать верст добрались и до Кеми.
У группы молодых лиственниц и кедров, отправив лошадей на заимку Бездомных в трех верстах от нашего бивуака, быстро устраиваемся: собираем дрова, рубим мягкие ветви пихт на подстилку и изголовья, натягиваем палатку… Тихов разводит огонь и, зачерпнув воды в объемистый котелок, подвешивает его над костром.
В крутом спуске к реке толстым слоем лежит снег: здесь устраиваем погреб для хранения убитой птицы.
— Однако все по путям! — замечает мой молчаливый товарищ.
— Хорошо, Тихов! — говорю я, упоенный и чудным временем, и обстановкой бивуака…
— Что и говорить! — соглашается он.
Пришел Бездомных, отводивший лошадей, и в туесе принес сотового меда:
— Дед послал! — улыбнулся он.
За чаем решаем вопрос о разведке по реке.
Ночуют гуси на отмелях и песчаных островках, избегая закрытых мест. До рассвета по сигналу вожака стаи улетают на кормежку, где и пасутся до позднего утра, возвращаясь на дневку стайка за стайкой. В 3—4 часа вечера гуси вновь улетают на знакомые пастбища и возвращаются до захода солнца, а иногда и позже тем же порядком.
Следовало разыскать места дневок и здесь ожидать гусей на прилете.
Тихов отправился вверх по реке, а Бездомных — до Кривой сухмени, куда отец его должен был вывезти с заимки челнок.
Я остался нести «караульную службу» на бивуаке, расстелил кошму и лежа любовался манящими далями реки и синеющим барьером закемской тайги.
— Бу-у-х! Бу-у-х! — донеслись скоро отдаленные выстрелы за Кривою Сухвенью.
Вскакиваю и беру ружье — но не летит ничего.
Через час возвращается Тихов.
— Как дела?
— Однако не худо… Гуся много на устье старицы… Там сидеть надо…
Подошел и Бездомных с убитым гусем. И он видел немало отдельных стаек гусей, но валовая масса их сидела на песчаной отмели в полутора верстах от нас.
Решили, что Бездомных будет ждать прилета у отмели, а мы с Тиховым засядем на островке в устье старицы.
Гусиная охота
Скоро стаи гусей потянули на кормежку. То вереницею, то бесконечным углом шли они от реки в сторону зеленей. Полчаса продолжался валовой их лет, а потом сменились мелкими стайками и даже одиночками — и, наконец, лет прекратился.
Тихов подкидывает сухой хворост в костер и варит картофель. Бездомных приносит из палатки холодное мясо, рыбу, хлеб и масло.
Обед окончен, и через полчаса мы уже у «завала». Здесь бурная Кемь в недавние годы нашла себе новое русло и отошла вправо, обойдя небольшую возвышенность. Стремительные воды набрали в старое русло груду осин, кедров и пихт, образуя тот «завал», о котором говорил утром Тихов.
Перебраться на остров по этому естественному мосту не представляло никакого затруднения. Здесь, в южной его части, быстрые струи отложили песчаную площадь в 1/4 десятины с мелкой галькой.
Площадка эта во множестве была усеяна гусиными перьями и следами.
На расстоянии сорока шагов от воды в самом верху площадки лежала выброшенная течением осина и застрявшая в ее толстых сучьях пихта, что давало возможность устроить здесь незаметный для сторожкого гуся скрад. Мертвые воды старицы и служили той «заплавью», на которой так любят останавливаться гуси. Их перья виднелись и на этой спокойной воде.
В 30—40 саженях вниз по реке, во всю ее ширину шла «шавера» — мелкий перекат, порог — за которой блестела снова спокойная гладь реки.
В полчаса устроили ямку в песке под самой вершиной пихты, которая скрывала нас от зоркого гусиного глаза, потом расчистили после обстрела и ветками устлали дно ямки.
До начала прилета гусей осталось не более часа, но как медленно тянется время!..
Неожиданно Тихов поднял руку к уху и быстро проговорил:
— Однако летят!
В сторону бивуака, мягко гогоча, тянула стайка гусей, и через несколько минут показалась и вторая.
Два отдельных выстрела долетели до нашего слуха.
— Га-га-га-га! — тянет на нас третья и, опустив крылья, шумно режет воды старицы у самой отмели.
Шесть гусей!.. Передовой мягко гогочет и пьет воду, за ним — и другие.
— Бах-бах! — гремят мои выстрелы.
— Бах! — режет Тихов — и третий гусь падает в старицу, бессильно хлопая крыльями.
Быстро переменяем патроны. Одновременно с реки на нас тянет новая стайка.
Снова выстрелы — и один гусь падает в самую осину в двух шагах, второй трепещется где-то позади.
Ветерок быстро разносит ружейный дым. Откидываю мешающую мне ветку. Ждем…
Новое гоготанье. Три гуся налетают откуда-то сзади.
— Бах! — ударяет Тихов.
— Бах! — вторю я.
Мой гусь, шлепая крыльями, потянул к «шавере», через минуту течением реки понесло туда и гуся, сбитого Тиховым.
Слышатся выстрелы Бездомных, который бьет дуплетами.
А гуси прибывают и прибывают. Многие стайки пролетают мимо и садятся на гладь ниже «шаверы».
Слева тянется к нам большая вереница… Наши!.. С шумом водопада падают они в старицу и плывут к отмели. Направляю мушку ниже голов первого ряда и ударяю из обоих стволов почти одновременно. В ту же секунду бьет и Тихов. Тремя выстрелами сбили четырех гусей.
Налетевший откуда-то справа шалый гусь тоже падает на самую отмель.
Стайки продолжают налетать, мы не упускаем ни одного случая для выстрела и бьем то залпом, то дуплетами. Есть и «пуделя», но редко.
Наконец, темнеет… Подсчитываем добычу: 10 гусей на отмели и суше, 9 на воде на старице и 2 — у «шаверы».
С тяжелою ношею возвращаемся на бивуак. Бездомных сидит уже там у ярко горящего костра, а его 9 гусей лежат в снеговом погребе под спуском.
— Однако недурен полет! — говорит он.
— Хорошо!
Ужинаем, потом пьем чай и ложимся.
Напоследок
До рассвета подымаются товарищи и будят меня.
Чай уже кипит в котле, но спешить некуда: ранее 9 часов не полетят гуси, и в нашем распоряжении времени много.
В 8 часов вновь разошлись по своим местам. Долго тянулось время… Патронташ лежит раскрытым на краю ямки, но прилет плохой: вчерашняя канонада сделала свое дело.
Наконец, стайка в шесть гусей прилетает, садится на воду и на отмель. Легкое прикосновение к ветке ружьем уловлено зорким и чутким вожаком… Свист… Шеи вытянулись.
— Бах-бах!
Один упал, второй побежал по старице на противоположный берег.
С большими промежутками пролетают гуси, то подсаживаясь к отмели, то проносясь мимо.
Беру еще трех штук и делаю непростительный «пудель» из обоих стволов по низко несущейся стайке…
Через полчаса подходит Тихов. Подбираем шесть убитых гусей и за старицею у берега — седьмого. Общие результаты охоты дали 51 гуся. В тот же день еще до захода солнца мы уже возвратились домой.
В. Нечаев, 1928 год
